Божьим промыслом. Стремена и шпоры

* * *

Чувствовал он себя очень нехорошо; кажется, и бок не особо болел, и жар не выжигал его изнутри, но состояние всё равно было нехорошее. Хенрик разбудил его и сказал, что майор Дорфус вернулся с задания и хочет непременно доложить генералу, как всё прошло. Так он даже глаз толком не открыл и произнес едва слышно:

— Пусть придёт сюда.

Дорфус явился в его закуток и доложил:

— Взять мерзавцев не вышло. Дом, в котором они собирались, оказался с выходом на другую улицу; пока я ломал двери, они сбежали. Надобно теперь искать каждого из них по-отдельности. Прикажете начать?

Волков сразу отвечать ему не стал, а лишь спросил:

— А что в городе творится? Тихо?

— Вовсе не тихо. Драки и склоки везде по улицам. Люди бранятся, даже истинно верующие друг с другом лаются. Кто-то за еретиков вступается, но многие их костерят, вспоминают поганый храм. То я сам слышал; говорят: и поделом им, то им за наш храм изгаженный.

Это было как раз то, что Волкову было и надобно.

— Значит, грабят безбожников, из домов гонят?

— Про то, что из домов выселяют…, — Дорфус сделал паузу, — нет, не слыхал, но вот то, что у одного колбасника-еретика всю лавку разнесли и всё забрали, включая тесак для рубки, это я видел собственными глазами.

— Прекрасно, — произнес барон с улыбкой. — А стража что?

— Так я ни одного стражника и не видел за всю дорогу, — припомнил майор. — Думается мне, что они сами, переодевшись, лавчонки обчищают.

— Прекрасно, — повторил Волков.

— А мне что делать? — уточнял Дорфус. — Ехать ли мерзавцев собирать по их домам?

— Нет, — Волков даже махнул рукой. — К дьяволу их, они уже ничего сделать не смогут. Если начали колбасников грабить среди дня… дальше уже всё само потечёт. Попомните мои слова: завтра, а может, и сегодня ночью начнут еретики разбегаться отсюда. Нам главное — следить, чтобы они не собирали крупные отряды. А так… Пусть бегут. Отдыхайте, майор.

Надо бы было отправить его арестовать сенаторов-еретиков, но сразу вспомнить Волков об этом не смог, а когда майор уже ушёл, то сил не было его звать обратно. Он хотел снова забыться своим дурным сном, который облегчал его состояние.

Как стемнело, пришёл Вайзингер. И его приход, если бы не недомогание, порадовал бы генерала по двум причинам. Во-первых, он принёс целый мешок серебра. Вносили его три человека: один нёс за обвяз, двое других тащили за углы.

— Это благодарность честных горожан благородному человеку, — прокомментировал Вайзингер появление мешка, — тут двенадцать тысяч талеров.

Тяжёлый мешок не без труда был возложен на скамью напротив генерала.

Конечно, того так и подмывало спросить: а сколько же честные горожане взяли в таком случае себе? И сколько хранитель имущества сохранил чужого имущества для себя? Но он не стал этого делать. Двенадцать так двенадцать. Тем более что Вайзингер прибавил негромко:

— Будет и ещё.

— Что? Дела у вас, кажется, пошли?

— Пошли, пошли, — заверил его Вайзингер. — Нынче ночью думаем взять большой склад одной богатой гильдии, там товар драгоценный, сплошь парча и бархат, они на двух реках первые торговцы этим товаром. А ещё взяли одну лавку ювелира, я ещё её не посчитал, так не считая столового серебра, одного золота на четверть пуда. Будет чем вас порадовать.

— Уж не на Собачьей ли улице была та лавка? — уточнил барон.

— На Собачьей, — с настороженным удивлением отвечал хранитель имущества. — А откуда вам то известно?

— Лавка та не Хольца? — не ответив на вопрос, спрашивал Волков.

— А вот про то не скажу, лавчонку ту дружки Вига присмотрели, а про хозяина её ничего не говорили. Хотите, чтобы я выяснил?

Но на это барон лишь махнул рукой: нет нужды.

— Вы лучше скажите, что в городе творится.

И тут хранитель имущества порадовал его во второй раз:

— Народец уже не боязлив стал. Лавки еретиков разбирают, не стесняются. Поначалу бедняки лишь хлеб брали, дескать, то вам за церковь нашу; лавочники огрызалась, стыдили, но ничего не помогало. Колпаки стали им ещё и морды бить, если огрызнутся. Так лавочники стали лавки запирать, но не помогло. По городу пошли люди, ищут лавки безбожников, ломают ставни с дверьми и теперь берут всё, что найдут, — Вайзингер ухмылялся. — Людишки во вкус входят — ещё вчера были богобоязненные и законопослушные, а нынче их жадность разжигает, желание урвать чужого и если их не остановить, уже завтра начнут к лютеранам и в гости захаживать.

— Начнут, — заверил его генерал. — Обязательно начнут. И как только еретики это поймут, так побегут из города, ибо дело это всегда кровью заканчивается.

— Кровью? — переспросил хранитель имущества.

— Кровью, кровью, — продолжал барон, — когда у тебя последнее забирают, ты всяко возмущаться начнёшь, а если ещё и твоей жене под подол полезут так и вовсе в драку кинешься. Тут тебе брюхо-то и распорот. То обычное дело при грабеже. Но вам надобно знать ещё одно верное правило удачного грабежа.

— Какое же? — спрашивает Вайзингер.

— Когда еретики побегут из города, так всё своё имущество забрать с собой не смогут, будут брать самое ценное. Скажите тачечникам, или Колпакам или людям Вига, пусть поставят артели у всех ворот, пусть всех досматривают, золота найдут немало, уж поверьте.

А тут и полковник Брюнхвальд, слушавший их разговор, решил добавить пару приёмов:

— Самое ценное будут прятать в люльках с детьми или под юбками у старух. Там ищите в первую очередь.

— Ах вот как?! — хранитель имущества, кажется, был удивлён такими советами. — Видно, вы, господа, уж наверняка знаете, где и что искать надобно.

— Да уж знаем, — и генерал, и полковник улыбались улыбками нехорошими. Всякий старый солдат в хорошем грабеже знает толк, а они были солдатами старыми.