Божьим промыслом. Стремена и шпоры

* * *

Когда вернулся Дорфус, он доложил:

— Караулы по всему городу, к ночи ещё и улицы рогатками перегораживают, — генерал и офицеры собрались у карты, и майор показывал. — Тут застава, полдюжины человек. Тут застава, тут просто караул бродит по улице. Вот эта улица и этот выход на площадь заставлены рогатками, стража жжёт костры, значит, дровишек им привезли заранее и на всю ночь.

— То есть они готовятся к чему-то? — спрашивает полковник Рене.

— Может, и готовятся, — согласился Дорфус, — а может, просто после вчерашнего нашего дела решили усилить стражу на ночь.

Волков поглядел на все те точки на карте, на которые указывал майор, подумал немного: конечно, усиление городской стражи было фактом весомым, но отказываться от прекрасного шанса захватить цитадель, арсенал и часть офицеров он точно не собирался, посему и сказал:

— Капитан Лаубе, в связи с изменившейся в городе обстановкой я заберу из ваших рот ещё полсотни людей с тремя сержантами на усиление отряда.

— Как пожелаете, господин генерал. — отвечал капитан.

— Всё, господа, — закончил совещание Волков, — выдвигаемся.

Когда он уже хотел пойти на улицу, к нему подошёл полковник Брюнхвальд и спросил:

— Генерал, может, мне пойти с вами? Дело будет непростое, вдруг понадоблюсь.

— Нет, Карл, — сразу обрезал Волков. — Дело и вправду непростое, а если оно не задастся, то мне надобен будет крепкий тыл, и лучше, чтобы в тылу у меня были вы. Тогда я буду спокоен, да и люди тоже, если будут знать, что у них есть и место куда отступить, и опытный офицер, что ждёт их.

Тут полковнику и возразить было нечего.

А на улице их встретили тепло и сырость — кажется, весна начала брать своё. В голове колонны ехал полковник Рене, с ним был Дорфус. Передвигались по темным улицам медленно, осторожно. Ламп, кроме майора Дорфуса, никто не зажигал. А тому лампа была нужна, чтобы ориентироваться в хитрых городских улочках. Он вёл отряд так, чтобы во время движения избегать больших освещённых улиц, застав и ночной стражи. И генерал ещё раз убеждался в надобности и полезности этого офицера, который и карту может составить, и разведку провести, и запомнить все дороги, да так, чтобы даже в ночи их без ошибки угадывать. Замыкали колонну кавалеристы Юнгера. Волков с Нейманом и Кохнером ехал в середине отряда. Сам генерал ехал там, где был больше всего надобен, а именно рядом с бывшим ротмистром городской стражи, которому выделили крепкого мерина из обоза. Тот всё ещё терзался думами о будущем, и генералу приходилось расписывать ему, как хорошо он заживёт, если сделает всё как надо.

Но пройти отряду почти в дести человек, в латах и при лошадях по городу, так чтобы его не обнаружили, — задача даже ночью невозможная. Пару раз окна домов открывались, и люди высовывали из них головы, пытаясь разглядеть, что там в темноте происходит, пытались светить фонарями и, замечая массу вооружённых людей, интересовались:

— А это кто тут бродит? Что это такое?

— Спите, спите, честные люди, — отвечал таким кто-нибудь из офицеров, — всё в порядке, это мы, не воры.

— Это ещё надо посмотреть, — брюзжали жители, вглядываясь в шагающие массы солдат. — Не воры они, а раз так, чего же шастаете по ночам?

— Охраняем ваш покой, — отвечали офицеры, и колонна, по мере сил соблюдая тишину, продвигалась по ночным улицам дальше.

В одном месте, где улицу освещал висевший над дверью кабака большой фонарь, пришлось остановиться, и чтобы весельчаки, шумевшие в заведении, не слишком любопытствовали, Рене распорядился дверь кабака закрыть и подержать её запертой пока колонна не пройдёт. И хоть возмущённые посетители стали из-за двери браниться и обещать избить шутников, солдаты так и не выпустили никого, пока отряд не прошёл и не скрылся в темноте.

И, конечно же, на пересечении небольших улиц рядом с часовней святого Антония они всё-таки наткнулись на отряд ночной стражи. А было стражников шестеро. Причём стража, заметив фонарь Дорфуса, притаилась и дождалась его, а когда он подъехал ближе, вышли, пошли к нему с оружием наготове — видно, не разглядели впотьмах, что в десяти шагах за майором едет полковник Рене и целая колонна отборных солдат.

— А ну, кто тут? — бодро выкрикнул командир караула. — Отвечай по-хорошему!

— Убери-ка железо, дурень, — вместо майора отвечал шедший за ним сержант; он и ещё пара солдат уже обогнали остановившегося майора, — чего задираешься, не видишь разве, что честные люди идут?

Тут стражники пригляделись, и им даже в темноте стало ясно, что сила совсем не на их стороне, и тогда главный стражник поумерил рвение и сбавил тон:

— А что это… А куда это вы идёте, господа?

— Господа стражники, вам не о чем беспокоиться, мы не разбойники, — уже проехав вперёд колонны и появившись в свете ламп, произнёс генерал. — И оружие свое вы лучше опустите. Мы ваши союзники.

На что командир отряда стражи и не нашёлся, что ему сказать, кроме:

— Ну, раз так… то ладно, — но тут один из его подчинённых что-то ему шепнул, и он оживился: — А не скажете ли, господа, отчего это вы гуляете так поздно? До полуночи два часа осталось, не больше, а вы ходите тут. К чему это?

А меж тем стражников тихо и быстро обошли со всех сторон солдаты во главе с одним из пехотных ротмистров, и эти самые солдаты, эдак невзначай, стали у стражников забирать их алебарды.

— По делам идём, друг мой, по делам, и вы давайте с нами пройдитесь немного, — отвечал ему генерал ласково, а сам уже ближайшему сержанту махал рукой.

— Господин, да как же так, — возмущался начальник караула, когда, отобрав у него и у его людей оружие, солдаты толкали их вперёд: иди давай, не задерживай движение, — как же так, мы же тут на карауле.

— Ничего-ничего, — уже из темноты отвечал ему генерал, — скоро мы вас отпустим.

Но это были все приключения, и до самой цитадели больше ничего с отрядом не происходило. И вскоре майор Дорфус остановил колонну и послал солдата за генералом, а когда тот приехал, сообщил ему:

— Пришли. Вон за тем поворотом, вон, где угол дома, там уже мостик и цитадель, западные ворота.

Генерал обернулся и, почти не различая в темноте своих людей, произнёс:

— Фон Флюген, ротмистра Юнгера и капитана Неймана ко мне.

И когда те пришли и собрались вокруг фонаря Дорфуса, генерал начал последнее совещание.

— Юнгер, пять человек и вы с ними — станете у угла того дома, но к дому тому идите спешившись, лошадей ведите в поводу. И шагом, тихонечко.

— Ясно, — шептал тот ему в ответ.

— Знаете сигнал?

— Когда мне помашут фонарём, значит, пришло моё время, и я галопом лечу к воротам на помощь капитану Нейману.

— Сержант, — продолжает генерал, — когда дашь сигнал?

— Как только капитан войдёт в дверь, я сразу машу фонарём и сам иду за ним.

Волков смотрит на старого солдата, потом на капитана, и спрашивает:

— Может, алебарду возьмёте хоть одну?

— Нет, нет, — те оба отказывается, и сержант говорит: — Тут лучше с топором работать, у ворот человек шесть стражи, темно будет… Если свалка начнётся, то лучше работать топором.

— Только постарайтесь никого не убивать, нам лишняя кровь не нужна — ну, если разве что совсем оголтелых.

И капитан, и сержант это помнили.

— Хорошо, не будем.

— Полковник Рене? — генерал смотрит на родственника.

— Как только ротмистр поскачет, я сразу веду за ним первую штурмовую роту; если ворота ещё не будут открыты, открываю их и жду вас, господин генерал.

— Всё, господа, — говорить было больше не о чем, пришло время дела. — Читаем молитву и пошли.

А тут как раз кстати и дождь начался.

Фон Готт тем временем привёл Кохнера. Волков отметил, что тот так и не набрался духа, он всё ещё боялся — нет, не идти к воротам, толстяк боялся последствий. И генералу снова пришлось обещать ему, что всё у него будет хорошо, потому как он выбрал сторону Господа, а Господь чад своих не бросает.

Но долго это продолжаться не могло; ротмистр Юнгер со своими кавалеристами уже находился на месте, передовой отряд полковника Рене из тридцати человек отборной пехоты и десятка арбалетчиков тоже был готов, осталось дело за главным.

— Ну, ступайте, друг мой, да хранит вас Отец Небесный, — произнёс Волков, осеняя толстяка святым знамением, — думаю, что через час вы будете уже дома, а завтра, ну, или послезавтра, вы уже займёте свою должность в городской страже.

— Да, да…, — вздыхал тот, тоже крестясь, вот только делал он это рассеянно, видно, не отпускали его грустные мысли.

И тогда генерал негромко сказал закутавшемуся в плащ Нейману:

— Приглядывайте там за ним.

— Уж и не знаю, — отвечал тот, — за себя я мог бы поручиться, или вот, к примеру, за Грифхоппера, но за этого… Попробую.

Так и пошли они втроём к воротам цитадели. Три тёмные фигуры. Грифхоппер нес фонарь, он и капитан закутались в плащи, надели капюшоны.

Бог даст и стражникам будет лень разглядывать их — в темноте-то. А если разглядят, у Кохнера была на тот случай сказка, что это его товарищи, соседи, желающие тоже записаться в стражу. Генерал вздохнул: лишь бы толстяк не подвёл. И если всё ему нынче удастся, то до завершения задуманного им останется всего два шага.

Ожидание. Когда всё сделано и от тебя более ничего не зависит, а зависит лишь от других людей, ожидание становится тягучим и долгим. Лет десять назад он бы сам пошёл вместе с Нейманом, лишь бы не считать бесконечные проклятые минуты. Но не теперь. Теперь генерал просто не мог себе такого позволить. Его люди должны знать, должны быть уверены, что с ним всё в порядке и что он с ними. И генерал стал во второй раз за ночь читать молитву. Посидел в седле, но усидеть не смог, спешился и стал поначалу прохаживаться, думая, прикидывая: ну, вот теперь-то Нейман должен уже подойти к воротам.

А тут дождь полил сильнее, и он не удержался и пошёл с одним лишь Хенриком на место, где у угла дома прятались Дорфус и кавалеристы Юнгера. Но дойти не успел, когда услышал голос Дорфуса.

— Сигнал! — он почти кричал. — Видели, ребята? Юнгер, вы видели?

— Видели, видели! — уже во весь голос, не скрываясь, так же громко отвечал кавалерист. — А ну-ка, ребята, в галоп! Вперёд! Пришпорили! Пришпорили!

И сразу кони срываются с места один за одним, и цокот десятков копыт разрывает тишину ночи.

— Только осторожно, темно же, а мостовая мокрая, — говорил им вслед майор и тут же, поворачиваясь назад, размахивал лампой, продолжал: — Полковник Рене, ваше дело пришло, поспешайте.