Процесс по делу Скавениуса

Особое внимание в этом смысле все же заслуживает статья в социал-демократической прессе, в ней есть слова, идущие, действительно, прямо от сердца. Я имею в виду газету «Социал-демократ Западной Зеландии» за 17 июля 1941 года, там можно прочитать следующее: «Среди политических партий в нашей стране социал-демократия была единственной партией, которая десятилетиями в одиночку вела борьбу против Советского Союза; но мы не жалуемся и не ищем союзников в этой борьбе, просто время показало сейчас, кто прав, и желающие, по крайней мере, могут встать в наши ряды». Эта статья пробудила величайший гнев газеты «Натиональтиденде», потребовавшей в передовице от 20 июля признания своего собственного вклада и всей остальной буржуазной прессы в дело борьбы с Советским Союзом и коммунизмом. Я цитирую:

«Коммунизм мог — сколько ему было угодно — бахвалиться своими помпезными, но бездуховными дворцами, гигантскими хозяйствами, заполненными тракторами и какими-то невиданными растениями. Но нельзя не почувствовать, что все это было показное, ненастоящее, потемкинские деревни, за которыми стояло голодное и оборванное общество, и даже если бы доля правды сокрыта была в этой пропаганде, любой свободный человек отказался бы жить в таких условиях. Советы, сдавайтесь! Почему? Потому что свободные люди, уважающие себя, понимают, что жизнь убогая и никчемная, да, невыносимая, если живешь в цепях, если многие — ни мужчины, ни женщины — не смеют следовать зову своей совести, не смеют защитить свою личность и свою частную собственность. А свободные люди, потомки старых культурных наций и предков, чьи корни уходят в глубь веков, в эпоху саг, в эпоху свободного владения землей, никогда не примирятся с тиранией и унижением. В этой точке зрения на коммунизм, в этом абсолютном его неприятии нет ничего нового, для нас это всего лишь звено в цепи давнего непрерывного развития. Коммунизм мы должны рассматривать как своего врага, когда бы и где бы он ни проявился, и мы знаем, что так думает большинство датского населения. Поэтому несколько странно и неожиданно читать в социал-демократической газете, что социал-демократия была единственной партией в Дании, боровшейся против Советского Союза, или, иначе говоря, против коммунизма».

Я не знаю, найдется ли хоть один человек в мире, который полагал бы, что это Эрик Скавениус написал статью в «Социал-демократ Западной Зеландии», передовицу в «Натиональтиденде» или многие другие статьи, выразившие удовлетворение тем, что борьба против Советского Союза и коммунизма наконец-то началась по-настоящему. Но в одном не приходится сомневаться: немцы читали эти статьи с большим вниманием. Вполне возможно, с некоторым изумлением. Ведь логичнее было, если бы скандинавы, чьи предки никогда не мирились с тиранией или унижением, начали бы борьбу против тех, кто пришел в их страну и отнял у них свободу, а не против далекого государства, чье преступление состояло лишь в том, что оно имело другую государственную и экономическую систему.

Эти многочисленные статьи, естественно, должны были пробудить у немцев впечатление, что в Дании господствовала дикая ненависть к Советскому Союзу и к коммунизму. Ведь спорили даже из-за того, кто сильнее ненавидел и кто энергичнее боролся против большевизма! Поэтому ничего удивительного нет в том, что Дании предложили занять достойное место в этой борьбе. С немецкой точки зрения в этом смысле было разумно предоставить возможность настроенному враждебно к коммунизму датскому населению включиться в борьбу против Советского Союза и присоединиться к Антикоминтерновскому пакту.

Господин Олуф Педерсен в своих свидетельских показаниях рассказал нам о тех дискуссиях, которые велись в Комиссии сотрудничества в связи с подписанием Антикоминтерновского пакта. Здесь следует подчеркнуть одно обстоятельство: Стаунинг думал, как и Скавениус, что пакт нужно подписать, и все политики, участвовавшие в переговорах, согласились с приведенными аргументами. Из свидетельских показаний следует, что Скавениус грозил отставкой, если не исполнят его волю, но Стаунинг говорил приблизительно в том же духе. Я хочу привести одно высказывание тогдашнего министра внутренних дел Кнуда Кристенсена на митинге в Ольборге 8 января 1942 года. Он так сказал о национальном сотрудничестве:

«Я думаю, что в сплоченности заключается некая притягательная сила, но надолго ли ее хватит, я не берусь сегодня сказать. Одно знаю, что не экономические проблемы будут причиной нашего раскола; он возникнет по поводу пути, который мы должны выбрать, чтобы обеспечить нашей стране будущее». Мысль о том, что при известных условиях он мог бы выйти из состава правительства, не была чужда Кнуду Кристенсену.

А теперь я хотел бы задать несколько вопросов Эрику Скавениусу.

Председательствующий: Желает ли обвиняемый отвечать на вопросы?

Скавениус: Да.

Защитник: После освобождения страны некоторые утверждали, что легализация правительством пресловутого освободительного корпуса «Дания» не была нейтральным поступком по отношению к Советскому Союзу. Вы были одним из тех, кто голосовал за то, чтобы датское правительство легализовало вербовку в ополчение?

Скавениус: Не стану отрицать, так было. Но чтобы судить об истинном положении вещей, нужно принять во внимание все факты. Во-первых, многие, кажется, склонны забывать, что мы все равно, даже если бы и хотели, не могли помешать этой вербовке. Мы, — так сказать, не только я, но и все коалиционное правительство, — посчитали тогда необходимым отменить постановление, запрещающее вербовку ополчения для войска чужой страны. Постановление к тому же чисто местного значения. Международное право не дает в этом смысле никаких указаний.

Защитник: Значит, в правительстве не было разногласий насчет вербовки. Но русские могли бы интерпретировать этот акт как акт недоброжелательства.

Скавениус: Я думаю, что русские хорошо понимали ситуацию, в которой мы оказались. Еще раньше мы получили от немецкого вермахта запрос, в котором нас спрашивали, не хотели бы мы послать один регулярный полк датской армии в полном боевом снаряжении в Финляндию для борьбы с соседом, и, даже если на этот запрос мы дали отрицательный ответ, не было никакой гарантии, что он не повторится снова. Поэтому мы выбрали меньшее зло: позволили вербовку в ополчение.

Еще два момента не следует упускать из виду. Первый момент: наше желание сохранить датскую армию и датский флот в целости и сохранности так долго, насколько это было возможно; второй момент можно было бы описать так: в маленькой стране всегда найдутся молодые люди, жаждущие приключений и подвигов. Я помню, к примеру, как я однажды разговорился с одним саботажником, который сказал: я понимаю хорошо, что вы против саботажей, но нам кажется, что пришло время активного действия.

Такого же мнения придерживались, без сомнения, многие молодые люди, записывавшиеся добровольцами в корпус, и, поскольку часть из них была пронацистски настроена, совсем неплохо, если мы их потребность в славных боевых деяниях переместили в чужие края.

Обвинитель: Трудно себе представить, чтобы русские точно так же видели весь ход дела. Но вот решение об отмене запрета на вербовку в ополчение — особая тема для разговора. Неприглядность заключалась в том, что вербовку открыто одобряли и в специальных циркулярах обещали офицерам-добровольцам всяческие поблажки. Как понять такие обещания? Это же явное проявление симпатии!

Скавениус: Ваше утверждение покоится на недопонимании. Правительство или я лично никогда не одобряли идею добровольческого корпуса, который у нас в печенках сидел. Бангстед из «Отечества» пришел в пресс-бюро министерства иностранных дел с заявлением, которое он желал бы опубликовать или передать по радио, а в нем говорилось нечто об ополчении, о добровольцах.

Но мы не допустили официального оглашения его заявления, а вместо этого было объявлено, что датское правительство разрешало набор в ополчение и одобрило вступление в него двух датских офицеров. Один из них был Крюссинг.

Циркуляр Брурсона насчет офицеров-добровольцев, за которыми сохраняются все их армейские права, появился позже и по требованию немцев, но в принципе в этом не было ничего предосудительного или нелогичного. Если мы позволили офицерам вступать в добровольческий корпус, значит мы не имели никакого права их одновременно дискриминировать.

Обвинитель: Под дискриминацией вы имеете в виду наказание добровольцев?

Скавениус: Совершенно верно. Но все это не стоит выеденного яйца.

Защитник: Но офицеры обязаны были все-таки знать, что постановление правительства было вынужденной мерой, принятой под давлением немцев?

Скавениус: Для нас это не имело никакого значения. Решающим всегда должно быть, что предприняло правительство. Если граждане будут ставить себя в оппозицию ко всему, что сделало правительство только по убеждению, будто оно действовало не по собственному почину, а по указке извне, тогда неизбежен хаос, а правительство просто обязано уйти в отставку. Вот какие могут быть последствия.

Обвинитель: Вы, значит, не разделяете мнения некоторых ведущих политиков, что население страны всегда должно саботировать все правительственные мероприятия, проводимые не по собственной воле и не на добровольных началах, а под чужим давлением, в нашем случае под немецким давлением. Ваша политика, иначе говоря, далека от двойственности?

Скавениус: Речь идет не о моей политике, а о политике правительства.

Защитник: Не хотите ли вы высказаться насчет того, в какой мере вы симпатизировали немцам?

Скавениус: Да, хочу, благодарю за предложение. Я знаю, меня обвиняют, будто я вел политику, какую я лично хотел, потому что я верил в победу Германии. Ход мыслей здесь приблизительно таков — если бы Скавениус не верил в победу Германии, он вел бы другую политику. Все наоборот. Моя работа на благо страны определялась сложностями возникшей ситуации. Цель моя состояла в том, чтобы избежать катастрофы, и политика должна была отвечать этой цели. Кто во что верил, не имело в данном случае никакого значения. Другой министр иностранных дел должен был бы поступать точно так же, как и я. Я никогда не понимал и не пойму тех, кто говорил: лучше судьба Норвегии, чем политика Скавениуса. А кто мог гарантировать, что нам не была уготована судьба Польши или Голландии?

Защитник: Значит, вы не были пронемецки настроены?

Скавениус: Я всегда придерживался мнения, что наименьшее зло для малых стран, когда ни одна из больших держав не доминирует. И если вы спрашиваете меня, верил ли я в победу Германии, я отвечаю так: Германия фактически уже в 1940 году выиграла войну, захватив Польшу и Францию, а пакт с Россией прикрывал Германию с тыла. Но никто, в том числе и я, не сомневался, каков будет исход, когда война была еще в самом разгаре. Всегда так бывает, что те, кто имеет большой промышленный потенциал, побеждают, но для этого им требуется время.