Дама Тулуза

* * *

На десятый день по возвращении Раймона прибыли под стены Тулузы одновременно оба Гюи – и дядя, и племянник, один из Каркассона, другой из Бигорры, и с каждым был небольшой отряд.

Завидев друг друга издали, приостановились, начали всматриваться. Сын Монфора первым разглядел, с кем столкнулся на узкой дороге посреди широкой равнины и с криком погнал коня навстречу родичу.

Обнялись от души. И сказал брат Симона:

– Не будем ждать. Давайте подъедем к городу ближе и нанесем внезапный удар там, где найдем брешь.

На это молодой граф Бигоррский ответил:

– Хорошо.

Свели два отряда в один и, не останавливаясь даже для краткого отдыха, понеслись в сторону Тулузы. Взволновали дорожную пыль, гром исторгли у пересохшей за лето земли. Остался позади Нарбоннский замок – головы не повернули взглянуть на него. Скорей, скорей, пока Тулуза в смятении, покуда растеряна она и не успела собраться с силами.

Прямо в брешь у Саленских ворот устремились они, туда, где еще не закончена была работа. Мимолетом подивился брат Симона тому, как много успела, оказывается, Тулуза – нежная, взбалмошная – за столь малый срок. Но не было у него времени дивиться долго.

У пролома остановил коня, руку с мечом вскинул и прокричал, выпевая слова, будто в рог затрубил:

– Бароны, франки! С коней!

И первым соскочил на землю, обращая себя в пехотинца.

Ярясь громким криком, бросились франки на город, оскальзываясь на насыпи свежих валов. Две женщины с корзиной, полной камней – вдвоем волокли, надрываясь, – полетели в ров; корзина, теряя камни, вслед за ними. У палисада зарубили нескольких горожан. Кто с топором был, кто с ножом – над бревнами клонились, тесали и острили. Теперь сами бревнами пали. Переступили через трупы и так ворвались в город, погнав перед собой перепуганных людей, какие на пути подвернулись.

Да, пообносилась дама Тулуза, пока пребывала в своем Небесном Царстве! Все люди в ней стали одинаковы, не разберешь, какого и звания. От тяжкой работы одинаково в грязи.

И кричали, убегая, тулузцы:

– Франки, франки!..

А франки настигали их и били в потные спины.

И по всей, казалось, Тулузе заревели боевые рога, гнусаво и грозно, – в точности такие, как у всадника на симоновой печати.

– Монфор! – кричал сын Симона, но рога заглушали его голос.

И гасконцы, что пришли вместе с ним на зов его матери, кричали тоже, повторяя непривычное еще губам имя своего нового графа:

– Монфор! Монфор!

И все глубже вгрызались они в тело Тулузы, беспощадно кромсая ее острыми мечами.

А в глубине Тулузы, в самом ее чреве, постепенно зарождался новый звук – гром копыт, в узких улицах оглушительный. И вот навстречу франкам выскакивает конница, надежда дамы Тулузы, ее спасение. И бьет каждого всадника по левому плечу, покуда не взят на локоть, треугольный тарж, и горят на нем золотые и красные полосы – Фуа. Опять осиное это гнездо разродилось злым роем.

Рассыпаются повсюду.

Гюи, брат Симона, уходит от удара, пропускает всадника мимо себя и в последний миг разит лошадь. А в Гюи уже летят арбалетные стрелы. И с крыш вдруг метнули камень, да только промахнулись – попали по издыхающему коню.

Гюи жмется к стене. Из соседней улицы тоже слышен гром копыт. Поверженный всадник перед Гюи беспомощно бьется под конской тушей. Гюи поглядывает на него, примеривается, как ловчее убить, покуда не выбрался. Но отовсюду несутся на него красно-золотые осы, и Тулуза полнится ликующим криком:

– Фуа! Фуа! Фуа!..

Бросив бой незавершенным, Гюи ныряет от них в узкий переулок, куда конному не пробраться.

А младший сын Симона неподалеку от своего дяди и крестного бьется со Спесивцем. Спесивец долговяз, одет бедно, вооружен крепко и старше он молодого бигоррского графа ровно в два раза. И не со Спесивцем бьется уже сын Симона, а с собственной смертью, ибо ранил его Спесивец, глубоко рассек ему кисть правой руки и вынудил переложить меч в левую. А левая для Гюи – совсем не то, что правая.

И кривил уже в усмешке курносое свое лицо Спесивец. Зарубил бы симонова сына, если бы не старший Гюи. Вовремя успел к своему крестнику и принял удар, тому назначенный. А после, пока Спесивец поворачивался, уязвил врага под подбородок.

Нехорошо засмеялись тогда оба Гюи де Монфора, племянник и дядя. Сегодня убили они Спесивца, который много крови Симону попортил в Тулузе. Прозвание свое получил он за заносчивый не по состоянию нрав и за вздернутый нос. Настоящее же его имя было Эмери из Эстретефонды.

И ревели в Тулузе трубы, сделанные из бычьих рогов. Однако иначе ревели они, чем в начале битвы. Отзывали франков из Тулузы, собирали их за стенами – отступление играли.

А Тулуза кричала:

– Фуа! Фуа!

Сжатые со всех сторон, вынуждены были франки пробиваться к юго-востоку и там, через ворота Монтолье, выбираться из города, как из западни. А земляной вал здесь выше и палисад крепче, и осмелевшие люди куда злее.

Последний взгляд на Тулузу, на собор Сен-Этьен, видный из-за вала, – и вот франки садятся на коней и гонят их к Нарбоннскому замку. Следом влечется обоз. Все устали – и конные, и пешие, и обслуга, и лошади.

В Тулузе оставили сегодня франки восемнадцать человек, из них четверо – рыцари.