Синий конверт, или Немцы разные бывают

Глава 5. В АРХИВАХ

ДОСЬЕ ВОЕННОПЛЕННОГО Н.В. фон КРАУЗЕ

По большому счету Георгий не горел особым желанием заниматься «авантюрой Алгоритма». Так называл он затею одноклассника про себя. И пугая Виталия сложностями архивной работы, он втайне надеялся, что энтузиазм того остынет. Тем более, что Георгий не был уверен в хорошем заработке.

Но приближалось время его очередного отпуска. А он, по словам жены, не умел отдыхать «как другие люди» и обычно уже через неделю, отоспавшись как следует, начинал тяготиться бездельем, где бы не находился: дома ли, на даче ли, тем более на курорте. Поэтому он решил убивать отпускное время, согласившись на сотрудничество с Виталием. Был ещё один момент, который способствовал этому. Его заинтересовало упоминание Виталием военного прошлого фон Краузе и его русского плена. И в силу уже чисто профессионального интереса он был готов поковыряться в прошлом этого немца.

Но объективно существовало и другое обстоятельство, которое побуждало Георгия заняться этим делом. Дед Виталия погиб на той войне и с тех пор, как он ещё малышом узнал об этом, в нем долго жила детская жажда мести в отношении «фрицев». Со временем, конечно, это чувство трансформировалась во что-то иное. Он не знал, как ему его определить, но своё выражение оно сейчас нашло в его живом интересе к судьбе этого немецкого солдата.

Однако нужно было как-то утрясти вопрос с изучением прошлого Краузе в своём ведомстве. Хорошенько поразмыслив, Георгий решил обратиться к своему непосредственному начальнику с сообщением о якобы случайно оказавшейся в его распоряжении информации. Он представил дело таким образом, что случайно встреченный им одноклассник в дружеской беседе упомянул, что занимается поисками русских наследников бывшего немецкого военнопленного. По приподнятым бровям начальника отдела Георгий понял, что нужно заверить того, что этому однокласснику ничего не известно о настоящей профессии Георгия. Что он и сделал.

— Ты понимаешь, какая занимательная вещь эти военнопленные немцы, — хмыкнул Начальник, старый службист, много чего повидавший на своём веку. — Мне приходилось общаться с теми, кто ими занимался. Рассказывали, что, казалось бы, рядовой из рядовых, простой окопник, в лагере тише воды, ниже травы, а копнёшь чуть глубже и на тебе: если не военный, то уголовный, по нашим понятиям, преступник. Они даже возрастную закономерность установили, не знаю, правда, насколько она состоятельна с точки зрения науной статистики. Наибольшей безбашенностью отличались молодые гитлеровцы, призванные уже в сороковые годы, выкормыши гитлерюгенда. Причём, как офицеры, так и солдаты. Кадровые солдаты и офицеры, начинавшие службу ещё с довоенных времён, вели себя хоть и ненамного, но все-таки деликатнее по отношению к населению СССР.

— Ну, одним словом, информацию твою принимаю к сведению, но у нас сейчас работы по горло, а тут ещё время отпусков. Так что, отложим твоего немца до лучших времён, — закончил начальник.

— Да, я боюсь, как бы мой однокашник, честный парень, не вляпался в историю с этим немцем, — сказал Георгий разочарованно.

— Ладно, поковыряйся слегка, только когда сдашь свой объект и в свободное от работы время.

— Да, я в отпуске займусь, чтоб не закиснуть от скуки, все равно никуда не еду, — обрадовался Георгий.

— Жаль, что нам не рекомендуется использовать сотрудников во время отпуска, а то бы я нашёл тебе развлечение и здесь, — пробурчал начальник, уходя снова в свои бумаги на столе. — Да, зайдёшь перед отпуском, дам архивные ориентиры по пленным немцам.

Найти какого-то Краузе с именем Норман Вильгельм среди более чем двух миллионов бывших военнопленных немцев, было делом совсем не простым. Однофамильцев и тёзок с таким популярным именем и фамилией было предостаточно. Однако, имелась надежда, что приставка «фон» к фамилии значительно сузит круг поиска. Эта приставка ассоциировалась у Георгия с благородным происхождением ее носителя. Скорее всего, думал он, фон Краузе был офицером. А таковых не должно было быть много.

Но из повторной его беседы с начальником отдела и приглашённым на неё одним из ветеранов службы, специализировавшегося когда-то на военнопленных, выяснилось, что все не так однолинейно.

В ходе бурной истории складывания единого германского государства в девятнадцатом веке, сопровождавшегося многочисленными военными конфликтами между отдельными немецкими землями и перетасовкой правящих слоёв в их управлении, многие представители благородного сословия обнищали, опростились и ничего у них, кроме приставки «фон», от былого величия не осталось. Так что круг поиска, действительно, сужался, но искать фон Краузе нужно было не только среди офицерского состава, но и в солдатской массе.

Георгия предупредили не доверять безусловно спискам, которые он будет просматривать. Нередко военнопленные, захваченные без документов, на допросах искажали свои фамилии или назывались другими именами, скрывали свою национальность или выдавали себя за чехов, венгров, румын и других союзников немцев.

В основном, это были те, кто знал, что ему есть за что отвечать перед русскими. Когда начался процесс освобождения военнопленных и стали сверять наши списки со списками германской стороны, обнаружилось, что в документах немецких воинских частей некоторые военнослужащие не числились и на этом основании вычёркивались из списков освобождаемых. С советской стороны начиналось разбирательство, выяснялись истинные имена и фамилии, а вслед за этим и грехи их носителей на советской земле. Им назначались сроки наказания. Это было одной из причин того, что освобождение немецких военнопленных затянулось до 1955 года, вплоть до визита канцлера Конрада Аденауэра в СССР, когда последние примерно 20 тысяч человек отбыли на родину.

Прощаясь, ветеран дал Георгию направление поиска в архивах НКВД-МГБ, а именно в материалах Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ), курировавшего триста своих лагерей по всей стране.

***

Первые следы Нормана Вильгельма фон Краузе Георгий обнаружил в Нижне-Исетском лагере военнопленных под Свердловском, куда тот был перемещён из лагерей в Европейской части России, где трудился на восстановлении разрушенных войной советских городов.

У Н.В. фон Краузе не было отдельной папки, где содержались бы материалы к нему лично относящиеся. Его имя было одним из трёх, обозначенных на обложке не слишком объёмного Дела под номером 23873. Ниже красными чернилами было отмечено: «Беглецы. Переданы в Дегтярск».

Из материалов Дела следовало, что Н.В. фон Краузе, 1924 г. рождения, был призван на службу в вермахт весной 1942 года. Его часть, дислоцировавшаяся всю войну во Франции и Бельгии, была переведена на Восточный фронт в конце 1944 года. Таким образом, констатировал Георгий, Краузе не был на территории СССР во время войны и, видимо, в преступлениях против нашего населения не запятнан. К тому времени Советская Армия вела сражения уже за пределами своих границ. В плен обер-ефрейтор Н.В. фон Краузе попал в начале 1945 года в Словакии. Каких-либо прегрешений за Краузе за весь период пребывания в лагерях замечено не было, вплоть до Исетского лагеря. Здесь он был уличён в подготовке к групповому побегу. После проведённого в отношении несостоявшихся беглецов дознания, некоторые из них были переведены в другие лагеря. Фон Краузе был отправлен в лагерь в Дегтярске, там же в Смоленской лагерной зоне. Туда же передано его личное Дело.

Георгий понял, что ознакомился, по сути, лишь с копиями или вторыми экземплярами некоторых материалов о Краузе, которые строгая инструкция требовала оставлять в старом лагере при передаче Дела в другой. И решил перейти к архивам Дегтярского лагеря, не особенно надеясь узнать о Краузе что-то новое. Разве что о деталях побега и роль, какую он играл в его подготовке. Григорию было просто интересно узнать, на что рассчитывали немцы-беглецы в чужой, люто ненавидевшей фашистов, стране.

Здесь его ждало открытие. В личном деле Н.В. фон Краузе сверху лежал материал следствия о побеге. Из которого выяснилось, что Краузе неплохо знал русский язык. Некоторые его объяснения произошедшего были записаны им собственноручно и довольно правильным с грамматической точки зрения русским языком. И именно владением русским языком он объяснял своё участие в заговоре. Его якобы под угрозой расправы заставили присоединиться к беглецам.

— В русской стране для немецких беглецов это было вполне разумным решением иметь рядом русскоговорящего товарища, — подумал Георгий.

Но это же обстоятельство — знание русского языка — стало причиной перевода фон Краузе в другой лагерь после разоблачения заговора. Он был заподозрен своими товарищами по бараку, сочувствовавшими заговорщикам, в том, что это именно он выдал беглецов администрации лагеря. И соседи по нарам приговорили его к смерти за предательство.

Но не эти перипетии лагерной судьбы Краузе заинтересовали Георгия. В большом коричневом конверте, подклеенным к задней обложке личного дела, он нашёл несколько писем и открыток ему от матери.

Георгию пришлось взяться за словари. Немецкий не был обязательным в курсе его специальной подготовки, но со словарём он был способен осилить любой текст, даже рукописный.

Одно письмо было отправлено к Рождеству в конце 1944 г., другое было датировано февралём 1945 года. Очевидно, Краузе успел получить их ещё до пленения. Почему письма, которые даже в советском лагере считались личной собственностью заключённого, оказались в личном деле Краузе, то есть были у него изъяты, Георгий не понимал. Абсолютно ничего, что могло бы насторожить администрацию лагеря, в них не содержалось.

Судя по содержанию, первое из двух писем было написано вскоре после отъезда Нормана. Похоже, он был недавно дома в отпуске и мать писала: как хорошо, что ей удалось повидать сына перед Рождеством. Норман, видимо, должен был порадоваться ее известию, что Марта, наконец, отелилась. Подписано было письмо словами «твоя Мама». Стояла и дата. Более мелким шрифтом под подписью была сделана приписка тем же почерком: «С ней все в порядке».

— С кем все в порядке? С коровой Мартой? Ни о ком другом в письме речь не идет, — размышлял Георгий. — Корова Марта могла быть любимицей в семье Нормана, тогда понятно такое внимание к ней в письме. О состоянии телёнка речь в приписке идти не могла. Телёнок, по-немецки — «kalb», среднего рода. А корова, по-немецки — “Kuh”, относится к женскому роду, того же рода и приписка.

— Ну, бывает, что в крестьянских семьях обожают отдельных коров, — решил Георгий и уже собирался перейти к другому письму, когда вспомнил где-то читанную геббельсовскую пропагандистскую установку: «Каждого немецкого солдата должна ждать немецкая девушка».

— В самом деле, может быть, мать имела в виду девушку сына? — подумал Георгий. — В его возрасте пора было иметь свою девушку. Но почему мать не называет ее имени? Ну, что же, бывает, что матерям не нравятся подруги их сыновей и они прибегают к местоимениям вместо их имён. Кстати, о том, что мать не была расположена к девушке может говорить и то место в письме, где была сделана эта запись — в самом конце, после подписи.