Разведчик, штрафник, смертник. Солдат Великой Отечественной (издание второе, исправленное)

Глава 8. Выход из окружения

Немцы вдруг изменили своей излюбленной тактике и вдруг решили, не проводить мощную артподготовку. Они вообще не сделали ни единого выстрела и не выпустили ни снаряда, ни мины.

В ночь с 28 на 29 июня 1942 года передовые части 30-го корпуса Эриха фон Манштейна внезапно тронулись с места. Войска погрузились на надувные, лёгкие лодки, склеенные из прочной и толстой резины и отправились в путь. Никем не замеченные, они переправились через широкую бухту и атаковали позиции РККА.

Неприятели с ходу захватили часть берега и, преодолевая ожесточённое сопротивление красноармейцев, двинулись дальше. За ними последовали главные силы фашистов.

К этому времени, у защитников города практически кончились боеприпасы, продовольствие и медикаменты. 30 июня пала последняя цитадель Севастополя — Малахов курган.

Осознав безвыходность создавшегося положения, командующий Черноморским флотом решился на единственный оставшийся шаг. Вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский срочно связался со Ставкой Верховного главнокомандующего.

В ходе доклада он обрисовал возникшее положение дел и запросил подкрепление людьми, оружием, техникой. Из-за полной блокады советских частей помощь подойти не могла.

Единственное, что он смог получить в такой ситуации, оказалось формальное разрешение на эвакуацию крупных и средних военных чинов и актива компартии, оставшихся в окружении немцев.

Нужно сказать, что практически все эти люди уже покинули город. В Севастополе тогда оставались лишь считанные единицы советской номенклатуры. Последним отбыл командующий Приморской армии генерал Иван Ефимович Петров. Он был эвакуирован вечером 30 июня на подводной лодке «Щ-209».

1 июля сопротивление защитников Крыма прекратилось почти во всех районах многострадального города. Лишь отдельные, разрозненные группы бойцов всё ещё ожесточённо сражались с фашистами. Они продолжались вплоть до 9-го, а местами и до 12 июля.

Лишенные высшего командования, главные силы Приморской армии, организованно отошли на мыс Херсонес. Они заняли там оборону и мужественно сопротивлялись ещё трое долгих и мучительных суток. Затем, они тоже сдались врагу.

Поздней ночью 2 июля, вымотанный долгой бессонницей, младший политрук РККА прибыл на передовую линию фронта. Молодой офицер собрал немногих бойцов, обессиленных непрерывными схватками, и устало протёр покрасневшие от напряженья глаза.

Он поднял правую руку и осторожно потрогал бритую голову, замотанную несвежим бинтом. Потом, напряжённо вздохнул и объявил:

— Будем выходить из окружения фрицев! Идём на прорыв!

Затем, началась идеологическая накачка, обычная для тех тяжёлых времён. Политрук убеждённо и много говорил о партии Ленина и её великом вожде товарище Сталине. Он горячо призывал всех, как один, отдать свою жизнь за Советскую Родину. Когда весь набор заклинаний закончился, мужчина сказал самое главное:

— Командование приказало, атаковать фрицев сегодня, после двух часов ночи. Сигнал — красная ракета. Наступление будет в том месте, где наши позиции клином врезается в траншеи врага. Приказываю: всем получить боеприпасы и к данному сроку подтянуться к месту прорыва.

Измученным красноармейцам раздали те последние крохи, что ещё оставались. Бойцам, вооружённым карабинами и автоматами, досталось лишь по три патрона на ствол. Другие не получили вообще ничего. Григорий и все остальные, кто имел на руках трёхлинейку, услышали слова старшины:

— У вас есть штыки, примкнёте их к «мосинкам» и пойдёте в атаку вместе со всеми!

После таких воодушевляющих слов, солдаты принялись собираться в мелкие группы и, не создавая лишнего шума, выдвигаться к назначенной точке. Идти приходилось в непроницаемой тьме и пробираться на ощупь по извилистым узким траншеям.

Взрывы вражеских мин и снарядов давно расшатали, а местами и вовсе обрушили деревянную обшивку окопов. Они все оказались наполовину завалены осыпавшейся от взрывов землёй.

Кое-где из рыхлого грунта торчали руки и ноги погибших советских солдат. Хоронить сослуживцев, убитых фашистами, у бойцов не хватало ни сил, ни свободного времени.

Вместе с кучкой людей, оставшихся от подразделения, Григорий также направился в сторону, в которую ему приказали. Они долго бродили по тёмным, сильно запутанным ходам сообщения и медленно двигались к месту общего сбора. Оттуда должно было начаться их наступление на проклятых фашистов.

Наконец, их скромная группа наткнулась на пехотинцев, плотно сбившихся в передних окопах. Столпившиеся красноармейцы шепотом передали приказ командира: «Ждать сигнала ракеты».

Измученные боями солдаты, повалились на землю там, где стояли, и попытались уснуть. Однако нервное напряжение оказалось удивительно сильным. Как ни старался Григорий, но он не сумел сомкнуть своих глаз.

Он привалился к стенке окопа и устроился настолько удобно, насколько было возможно на голой каменистой земле. Потянулись удивительно долгие часы и минуты томительного ожидания атаки.

Время от времени, к ним подходили малочисленные отряды стрелков. Все получали тот же приказ и устраивались в непосредственной близости от места прорыва.

Возле Григория оказался пожилой незнакомый солдат.

— Словно в сорок первом году, — пробурчал он недовольно. Парень вопросительно посмотрел на соседа.

— Под Киевом было почти тоже самое, — объяснил усатый мужчина. — Только тогда, людей был эшелон, а не такая жалкая кучка, как в настоящее время. Привезли нас в чистое поле и высадили там из вагонов. Потом, построили в три длинных ряда, и разбили на отдельные тройки. Мол, теперь мы пойдем в бой этими группами.

Ну, думаю, опять начальство припомнило, как нас муштровали в царских войсках. Тогда в штыковую атаку точно так же ходили. В центре и чуть впереди — коренной, самый высокий и сильный боец.

По сторонам от него и на полшага назад — пристяжные. Те, что послабей и пониже. Пока средний солдат принимает на штык супостата, который ему повстречался, крайние его подстраховывают. Чтобы того не ударили с боку.

Вот только, то построение не приносило бойцам какой-либо пользы. Дело было всё в том, что и германцы ходили в атаку тем же макаром, как мы. Поэтому, при первой же стычке, тройки сразу разваливались на отдельные части, и каждый дрался сам за себя. Без всякой подстраховки товарищей.

Единственное, чем мы тогда отличались от фрицев, так это штыками. У нас были такие же, как и сейчас, длинные и четырехгранные, а у германцев наподобие широких кинжалов.

Так ведь хрен редьки не слаще. От их удара в живот, кишки сразу выпадали на землю, а от нашего нет. Потом, несколько дней человек ужасно страдал, пока его Бог к себе не возьмёт. Неизвестно, что из этого лучше?

Рассказчик чуть помолчал и хмуро продолжил:

— По своей дурости или наивности, я со страху решил, что сейчас командиры обеспечат нас всех оружием и тотчас пошлют в штыковую. А мы ведь, даже и чучело не кололи ни разу, как раньше. Я уж и забыл, как это всё делать.

Да только я весьма заблуждался по данному поводу. Всё вышло значительно хуже. Дали нам по одной лишь винтовке на трёх человек и по одной обойме патронов на ствол.

Мы, конечно, взроптали: безобразие, что это такое? Как нам с пустыми руками в бой-то идти? — а нам сурово так говорят: «Добудьте оружье в бою! Или подберёте винтовку, если убьют вашего вооруженного друга».

Как услышали мы столь нелепый приказ, так все обомлели. Завертели все головами, соображая, куда бы сбежать. Глядь, прямо за нашей спиной стоят боевые тачанки, как у махновцев, а на них пулемёты и НКВДешники с толстыми рожами. Смотрят особисты на нас и недобро так ухмыляются.

Видим, делать нам нечего. У германцев в руках будут только винтовки. Так что, даст Бог, они промахнутся, а тем временем, мы доберёмся до них и начнём рукопашную. А от очереди, пущенной прямо в упор, вряд ли спасёшься. Поэтому, уж лучше вперёд всем бежать, чем назад.

Да только я, старый дурак, снова ошибся. Пошли мы в атаку, а навстречу нам выехала мотопехота проклятых фашистов. Причём, все как один с автоматами да ещё с пулемётами на десяти бронемашинах.

И откуда на нас, свалилась такая напасть, непонятно. Обычно все фрицы с карабинами «Маузер» ходят. «Шмайсеры» носят лишь командиры их отделений, рот и батальонов. Наверное, штурмовики из «СС» куда-нибудь ехали и случайно наткнулись на нас.

Как бы то ни было, но как дали по нам из сотни с лишним стволов, так почти сразу все, наши там полегли. Я-то, тёртый калач, повоевал и в германскую и в гражданскую. Знаю, что, где почём. Успел я пригнуться и вижу, коренника моего тут же убило. Я винтовку поднял, встал на колено и начал стрелять.

В одного немца даже вроде попал. Да что с этого толку? Пять патронов вмиг расстрелял, на этом всё кончилось. Со штыком супротив автомата уже не попрёшь, а укрыться-то негде. Торчу в чистом поле, как столб в азовской степи. Бросил я бесполезную «мосинку», сам повалился на землю и голову руками прикрыл.

Вот так и взяли меня германцы в полон. К моему счастью, уже через день удалось мне бежать. Тогда нашего брата столько в плену обреталось, что фрицы не успевали за всеми следить. Выбрался я потихоньку к своим и вот уже год, как воюю. — Солдат печально вздохнул и умолк.

Какое-то время, Григорий ждал продолжения страшной истории, но мужчина тяжко задумался о чём-то своём и больше ничего не сказал. Солдат чуть повернулся и посмотрел в сторону переднего края. Он с трепетом вспомнил о том, что им сейчас предстоит? Боец нервно вздрогнул и стал ждать последней атаки, в ходе которой, наверняка, все погибнут.

В который раз за последние дни, Григорию вспомнились слова Старика. Тот очень советовал парню сменить матросскую форму на простую армейскую. Тем более, что после призыва, боец служил в пехотной дивизии и никакого касательства к лихим мариманам никогда не имел.

Просто у интендантов стрелковых частей не оказалось обмундирования нужного типа. Поэтому, всех прибывших солдат одели в те шмотки, что долго копились на Севастопольских складах.

Разговор с тем странным мужчиной не выходил из головы молодого бойца. Старик рассказал, что фрицы на месте расстреливали всех краснофлотцев. Уж очень насолили фашистам «чёрные дьяволы», как называли немцы матросов.

После беседы с тем Стариком парень твёрдо решил, нужно переодеться, как только удастся. Вот только за прошедшие месяцы, подобного случая ему не представилось. Новую солдатскую форму взять было негде. А менять свою, хоть и грязную форменку на чужое тряпьё, тем более, снятое с трупа, уж очень ему не хотелось.

В три часа пополуночи, раздался негромкий хлопок. Из советских траншей с ядовитым шипением взлетела ракета. Она поднялась в тёмное небо и ярко там вспыхнула багрово-красным огнём. Всё вокруг залило кровавым призрачным светом.

Не успела «люстра» погаснуть, как начался смертельно опасный прорыв. Григорий поглубже надел бескозырку и, по принятой у матросов привычке, взял в передние зубы концы чёрных муаровых ленточек.

Ещё через миг, не издав ни единого звука, все бойцы поднялись из окопов и, очертя голову, рванулись к врагу. Почему-то все немцы тоже молчали. В ответ на движение противника, с другой стороны, не раздалось ни единого выстрела. Удивляясь поведению недругов, Григорий, вместе со всеми, мчался вперёд.