"Антология исторического романга-6. Компиляция. Книги 1-12

— Deus lo vult! — прокричал рыцарь. Слова сдавленно, глухо забились внутри большущего бочкообразного шлема с плоским верхом. Он прогрохотал мимо Хэла и его столпа Сима среди бросившихся врассыпную людей, стремительно вращая запястьем, так что зажатый в бронированной рукавице элегантный молот из блестящей стали с рифленой головкой и острием на другом конце сверкал, как лед.

Скалящиеся щепой обломки и колокол почти не задержали исполинского боевого коня, грациозно перескочившего первые и обогнувшего второй; раненый вскрикнул, когда железное копыто размозжило его голени, остальные старались расползтись с пути деликатно ступающего зверя.

Ряды на мосту раскололись, как упавшее зеркало. Они повернулись и бросились бежать, и рыцарь налетел на них, а горстка приведенных им людей бросилась в атаку с разинутыми алыми ртами и лицами, искаженными в свирепом ликовании. Тела полетели через перила моста в речку, другие рухнули на расколотые доски и были сокрушены железными копытами, и все это время дуга молота просверкивала справа налево и обратно, и с каждым взмахом голова лопалась, как яйцо.

Deus lo vult — «Бог желает сего». Крик со времен падения Иерусалима, мешанина из вульгарной латыни, французского и итальянского, лингва-франка, языка, на котором изъяснялись те, кто хотел быть понятым во время крестового похода.

— Сэр Уильям, — изумленно проронил Хэл.

— Будь благословенна его кудрявая древняя храмовникова башка, — пробормотал Сим, и они переглянулись, понурив головы и опустив ладони на колени. Уилл Эллиот блевал, а Том был мертв; Денд перевернулся и всплыл в реке, как раздувшаяся овца, а Джон Агнец, мокрый до нитки, выбирался на берег с другой стороны. Жалобно мычала корова.

— В теле доселе, стало быть, — вымолвил Сим, а Хэл смог лишь кивнуть. Все еще живы. Бог пожелал сего.

Они чуть не рассмеялись, но громадный белый рыцарь появился вновь на коне, деликатно перескочившем через обломки и кровь, сунув большой шлем под мышку закованной в доспехи руки, и отдал им салют окровавленным серебристым молотом.

Его белоснежные одежды и бард коня были забрызганы алым, так что даже маленький крест у него на сердце казался кровавой кляксой; лицо, обрамленное кольчужным чепцом и стальным бацинетом, яркое от крови, как его крест, и блестящее от пота.

— Разумею, — заметил он небрежно, будто говорил о погоде, — что коли поторопитесь, то возмощете сгуртовать толику их говяда и перегнать через мост. Разумею, храмовники Тона заслужили для себя целую краву.

И его алое, исходящее паром седобородое лицо расплылось в улыбке.

— Уне не стояти, аки вода в гати, — добавил сэр Уильям Сьентклер, — ибо, по моему разумению, сии лавы боле не удержать.

— Тут я на вашей стороне, сэр Уилл, — провозгласил Сим и отправился за обозной лошадью. Хэл стоял на подкашивающихся ногах, глядя снизу вверх на рыцаря-храмовника.

— Ко времени, — объявил он и осел. — Более чем ко времени…

— Ах, — отозвался сэр Уильям, и в его голосе явственно прозвучала тревога, что Хэл вот-вот падет духом, — я бы отведал говядины.

Говядина, думал Хэл, глядя, как люди наводят порядок, пробираясь через наваленные трупы по залитым кровью бревнам, выуживая в склизкой грязи чем можно поживиться. А им-то всего лишь нужно было чего-нибудь поесть, что он и сказал вслух.

— Ave Maria, gratia plena[587], — радостно возгласил Сим, заводя пятящуюся лошадь между оглоблями телеги. — И да поможет нам Господь Бог, когда дело обернется всерьез.

Они оставили залитое кровью тело Тома Красного Плаща, дабы его погребли в храме Тон, чьи тихие воины-монахи с мрачными лицами занялись благородным делом, набожно собирая, обмывая и погребая англичан, с коими столь недавно воевали. Все, особливо Джон Агнец, с болью сознавали, что Денда унесло далеко вниз по течению Анника, но немного утешились уверениями, что его разыщут и похоронят как надлежит.

— Вас ждет уйма бедствий за то, что повели Храм против короля Эдуарда, — сказал Хэл сэру Уильяму и магистру — человеку в черной сутане и мягкой шапочке монаха, с суровым взглядом, намекавшим на то, что совсем недавно он орал благим матом, помавая копьем.

— Мы обороняли наш Храм, — изрек магистр. — Перейдя мост, вы ступили на землю прецептории, вверившись нашему гостеприимству, так что никто не посмеет винить кого бы то ни было, кроме себя, за нападение на пребывающих под защитой ордена.

Магистр с кротким голосом и серо-стальной мягкой бородой преклонил голову перед сэром Уильямом.

— По счастью, сие было в присутствии Гонфалоньера, — произнес он, и Хэл услышал в его голосе благоговение перед присутствием одного из хоругвеносцев ордена.

— Я пришлю деньги за спасение души Тома, — неловко вымолвил он, но магистр покачал головой.

— Нет нужды. Мы правомочны изымать имущество убиенных, хотя и ограничиваем сие оружием и направой, так что личные вещи сих бедных душ могут быть возвращены. Равно как и тело их предводителя — сэра Джона Ферневаля, не так ли? Он будет возвращен со всем своим имуществом, кроме боевого коня.

Магистр улыбнулся — непростое упражнение для непривычных мускулов; глаз его улыбка не коснулась.

— Чтобы могли ездить двое Бедных Рыцарей[588], — добавил он, и Хэл, подумав, что это шутка, чуть не рассмеялся, но тут увидел мрачный лик сэра Уильяма с длинными усами и проглотил смешок.

— Ave Maria gratia plena, — рек сэр Уильям.

— Хвала Христу, — отозвался магистр, благословив обоих, когда они в один голос произнесли: «Во веки веков».

— К месту сказать, — объявил Древлий Храмовник, когда они с Хэлом снова нырнули в мгу, — все сие недоразумение — аз направлялся сыскать вас, абы дать знать, же условия согласованы.

— Условия? — пробормотал Хэл, слушавший лишь вполуха, глядя, как тело английского рыцаря выволакивают четыре человека, взопрев от тяжести трупа в намокшей одежде и доспехах. Лицо его превратилось в сплетение осколков кости и плоти, изящное, как кружева духовенства.

— Истинно, — жизнерадостно продолжал сэр Уильям. — Брюс и остальные снова допущены в свет державы, земли не тронуты, хотя Брюсу и велено явиться в Берик, и Уишарт поручился за сказанного. Дуглас заточен, абы его жену и чад не взяше в заложники, хотя Брюс еще ретится, дозволит ли удержать свою дочурку Марджори ко ублажению короля и в залог его добронравия в грядущем. — Нахмурившись, он покачал головой. — Вполне может статься. Малица веле юна, абы впутываться в сие, так что в оспаривании сего есть толк.

Хэл моргнул. Условия.

— Когда? — спросил он.

— Три… нет, лгу, четыре дни как, — сказал старый тамплиер, хмуро разглядывая кровавые кляксы на своих белых одеждах.

Три или четыре дня назад. Эта кровавая баня была бессмысленна; война окончена.

— Истинно, что ж, — проговорил сэр Уильям, когда Хэл сплюнул это, как желчь, — не вполне, юный Хэл. Уоллес не предвчинен и опаляет слух англичан от Брихина до Данди и дале. Шайки всадников учиняют поскоки из холмов и лесов, по две-три долгих сотни[589] враз. Слезают со своих кляч и с радением берутся за луп.

Луп Хэлу был известен достаточно хорошо: он и сам не раз принимал участие в этих стремительных, горячечных набегах ради грабежей и добычи, но теперь, похоже, армия, вставшая за благое дело, чинит урон как раз тем людям, которых должна оборонять.

— Сие есть истинная война, — сказал Древлий Храмовник, ухватив Хэла за локоть и развернув, чтобы заглянуть ему в лицо своими водянисто-голубыми глазами, и подергивая седой бородой, как белка хвостом. — Кровавая война, Хэл. Забудь свои представления о рыцарстве — Уоллес творит то, что мы творихом в Святой Земли супротив язычников; их испепеляеши, Хэл. Не оставляеши им ничего, а после, когда они тяжко дышат, свесяше языки, аки распаленные волки, затянувши пояса до самого хребта, налетаеши и втаптываеши их во прах.

— Вы проиграли, — свирепо отрезал Хэл, и сэр Уильям заморгал.

— К нашему стыду и вечному поношению. Лучшие средь заморского воинства быша не в меру высоки и благородны, а сарацины полны коварства, — скорбно отвечал он. — Однако еще будет другой крестовый поход, попомни меня.

— Но до той поры есть здесь — и есть Уоллес. — Хэл сказал это вслух, и сэр Уильям стрельнул глазами из-под заснеженной стрехи бровей.

— Аз есмь Храмовник, — благочестиво ответствовал он с кривой ханжеской усмешкой, — и посему не могу вмешиватися.

— Помоги нам Боже, коли он всерьез, — заметил Сим.

Хэл покачал головой. Дело зашло уже слишком далеко, и хотя выторговать обратно земли и благодать удалось, он отнюдь не испытывал уверенности, что камни осыпи уже утвердились на своих местах.

Анникуотер

Праздник Святого Свитуна, июль 1297 года

Костры были невелики, но несли желанное тепло долгим сотням шотландцев, сгрудившихся в примитивных шалашах, мокро поблескивавших в косом дожде. В угасающем свете летнего дня, почти не побалованного солнцем, сумерки несли холод, и люди жались вместе, скорбно и долготерпеливо дожидаясь времени, когда можно будет разойтись по домам следом за владыками, наконец-то договорившимися о мире.

Куцехвостый Хоб был более взбешен, нежели скорбен, ибо трупы, обобранные им позавчера, обвели его вокруг пальца.

— Окаянные блядские отродья, все как один, — в который раз пробормотал он литанию, теперь заставлявшую окружающих еще больше ссутулиться, будто дождь усилился. — Окаянные крокарды да полларды.

Хэл и Сим переглянулись с кривыми усмешками. Скоро Симу придется перекинуться парой ласковых слов с Куцехвостым, пока тот не допек кого-нибудь до живого, но трудно было не испытывать толику сочувствия к человеку, заполучившему лишь крокарды да полларды, — обесценившиеся иностранные монеты, наводнившие теперь страну благодаря английским реформам десятилетие назад. Серебристые, они выглядели как английские деньги из стерлингового серебра, пока не глянешь на них поближе.

Это было лишней щепоткой соли на рану мук из-за позавчерашней гибели Денда и Тома Красного Плаща, и благодарность изголодавшихся людей за говядину служила лишь слабым утешением. Армия, если можно ее так назвать, теперь состояла только из людей Каррика, потому что остальные дворяне собрали свои войска и разошлись разными дорожками, пообещав наведаться в то или иное место, находящееся во власти англичан, и привести своих сыновей, дочерей или жен в качестве залога своего благочинного поведения в будущем.

Дугласовы люди потянулись домой, раздосадованные и взбешенные, когда Смелого забрали у них на глазах. Это было скверно уже само по себе, подумал Хэл, но лицезревшие это поведали, что Перси настоял на кандалах и Смелого, пинавшегося и рычавшего, заковали в железы; зрелище было не из приятных.

Даже Уишарт удалился, оставив Брюса препираться по поводу последних тягостных деталей с Перси, уже отославшим на юг — королю Эдуарду и своему деду де Варенну — триумфальные реляции, что с крамолой покончено. Однако войска Клиффорда ощупью продвигались на север в безуспешных попытках прижать Уоллеса к ногтю.

Хэл решил, что тоже уйдет. «Завтра, — сказал он себе. — Довольно с меня света державы — пусть себе лягают друг друга шпорами, как кочеты, дерущиеся за навозную кучу…»