"Антология исторического романга-6. Компиляция. Книги 1-12

— Боже!.. Боже мой!.. Ведь всё это — правда! Так… И всё же… Что мне делать? Господи, что мне делать? — Папа скрестил руки на груди, растерянно блуждая глазами по комнате. Потом он снова уставился на Забареллу — единственное живое существо, за спиной которого находился мир мрака и ужаса.

— А ты, сын мой… — начал он совсем тихо, — ты не боишься этого? Да… Я знаю, знаю, ты хочешь… Ты тоже мечтаешь о тиаре!..

Кардинал поднял глаза. Как ни странно, они не светились ни злорадством, ни триумфом:

— Святой отец! Я надеюсь, что в моих словах вы не найдете ничего личного. Только так можно достигнуть взаимопонимания.

Оба замолкли. В комнате как будто прожужжала муха… Откуда ей быть зимой?.. И снова прозвучал усталый голос Забареллы.

— Святой отец, — сказал кардинал, — мне нужно отпущение грехов. Моя душа полна сомнений и неверия. По крайней мере, я таков сейчас. Мне кажется, что наступает конец света. Конец нашего мира…

Папа не знал, долго ли тянулось время — часы или минуты. Но Забарелла, уже спокойный и уверенный в себе, сидел перед ним и слегка улыбался:

— Наша беседа, ваше святейшество, сильно затянулась! Та помощь, которую вы могли от меня получить, слишком незначительна в сравнении с потерянным временем. Вы, ваше святейшество, пригласили меня к себе, чтобы я посоветовал вам…

— Ну и что же?.. — еле выдавил Иоанн XXIII.

— Я могу дать вам только один совет: подождать Сигизмунда и вцепиться в него мертвой хваткой. Он был и остается одним из важнейших участников будущего констанцского турнира.

Это совершенно очевидно. Папа понял, что ему придется проглотить не одну горькую пилюлю. Кто знает, не окажется ли какая-нибудь из них отравленной? Так или иначе, конец и смерть, смерть и конец подкарауливают его со всех сторон! Голова Иоанна XXIII по-стариковски затряслась.

— Согласен… Держаться Сигизмунда во что бы то ни стало! Любой, черт бы его побрал, ценой! Кардиналы всё равно будут зариться… боже мой, на мою тиару… — горько зарыдал, не закончив мысль, папа. — Милый сын, у меня есть к тебе еще одна просьба. Как знать, может, она важнее всех прочих. Открой, пожалуйста, окно — я задыхаюсь. Откинь проклятые занавески. Мне душно…

Забарелла открыл окно. В комнату ворвался свежий воздух. Снег уже не падал. На небе сверкали звёзды. Вечные и недосягаемые, они ярко горели над миром, над Констанцем. Забарелла откинул занавес с ниши и остолбенел, словно пораженный молнией. Перед ним блеснул мраморный торс чудесной античной статуи, ослепив его необыкновенной белизной. Господи, в нише стояла та Венера, которую он видел у папы в Риме! Стало быть, Иоанн XXIII привез ее с собой! «Непонятно… Разве старый Бальтазар способен разбираться в мраморных женщинах? Вряд ли!.. Нет, нет… Тут кроется что-то другое. Да, дивная богиня! Старый хрыч, чей взгляд недостоин тебя коснуться, будет торговать тобой! Он купит кого-нибудь за тебя, богиня Олимпа! Он купит кого-нибудь…»

Забарелла нахмурил брови и задумался. Сохраняя спокойствие духа и не отрывая глаз от статуи, кардинал сказал:

— Святой отец, я могу дать вам еще один совет. Он может оказаться полезным. Но… я дорого возьму за него!..

— Чего ты хочешь?.. — вдруг ожил папа.

— Всего-навсего эту Венеру…

Папа захохотал, и Забарелла повернулся в его сторону. Отвратителен, даже более — оскорбителен, смех этого старика… в присутствии богини!

— Ты получишь Венеру. Правда, она не моя… Но это не беда. Выкладывай свой совет!..

— Когда надвигается неминуемая опасность, человек всё-таки надеется… уменьшить, отдалить ее от себя. Он ждет какой-нибудь отдушины, которая может изменить положение дел в его пользу. В настоящее время самое уязвимое место у вашего святейшества — схизма. Как отсрочить решение этого вопроса? Необходимо уже на первом заседании отвлечь внимание собора от схизмы чем-нибудь другим. Остается только найти это другое. Вы, ваше святейшество, в начале нашей беседы коснулись вопроса о ереси. Я тогда заметил, что этот пустяковый вопрос можно решить в два счета. Кроме него, в нашем распоряжении ничего нет. Нужно — хотя бы ненадолго — придать этому вопросу непомерно важное значение, и оттянуть время. Сейчас есть два очага ереси — в Англии и в Чехии. Возиться с покойным Виклефом и отдельными английскими еретиками не имеет никакого смысла. Это будут одни разговоры, — они не привлекут к себе должного внимания. Иное дело — Чехия. В Констанц прибыл один чех — еретик. Это — Гус, ваше святейшество. С его историей я познакомился давным-давно, еще в Риме. Она слишком затянулась; с ней следовало бы покончить здесь. Вашему святейшеству, видимо, известно, что святая церковь не оставляла этого зверя-еретика в покое и наконец загнала его в западню. Процесс прошел по всем инстанциям, были использованы все средства. Как вам, святой отец, так и мне ясно, что этот чех — обычный еретик. Мы легко бы справились с ним за полдня. Незачем доказывать, что нас ничто не остановило бы в выборе наказания. Дело вовсе не в том, что Гус — очень опасная фигура. Нет, нет, необходимо в зародыше убивать всякую ересь, как стремление нанести ущерб нашему авторитету. Вот теперь вашему святейшеству следовало бы убедить мудрейших и опытнейших отцов собора в том, что Гус представляет собой особую опасность и им необходимо заняться раньше, чем вопросом о схизме. — Мы должны широко раздуть дело Гуса — всё время говорить о нем и держать его под носом у собора. Только в этом случае им заинтересуются и достойные отцы. Может быть, тогда они зашевелятся. Может быть… Всё остальное зависит от вашего святейшества. Таков мой совет.

Папа внимательно прослушал Забареллу, взвесив каждое слово. Он строил догадки и не переставая комбинировал. У него имеется надежда, надежда на выход из трудного положения. Она единственная, жалкая, почти несбыточная, но все же надежда. Ему не остается ничего другого, как бросить незаметную песчинку — Гуса — под огромный жернов констанцской мельницы. Но одному богу известно, удастся ли остановить жернов… В этот момент Иоанн XXIII вспомнил еще кое о чем:

— Да… В деле Гуса есть уязвимое место; его-то и нужно раздуть. Я мог бы радоваться этому, но боюсь, как бы оно не причинило мне больше зла. С делом Гуса связан Сигизмунд. Римский король взял этого человека под свою защиту. Очевидно, Сигизмунд проявляет интерес к Гусу из-за Чехии… Черт знает, в чем тут дело. Ясно одно: король дал ему охранную грамоту.

Забарелла улыбнулся:

— Вам, ваше святейшество, не стоит над этим ломать голову. Речь идет лишь о том, чтобы передать Гуса в руки достойных отцов собора и привлечь их внимание к еретику. Когда страсти уймутся, по требованию вашего святейшества или Сигизмунда мы сможем беднягу освободить. Сделать это никогда не поздно.

Кардиналу становилось не по себе, — неужели он должен думать за папу?..

— Я сам согласился обеспечить неприкосновенность Гуса. То же обещал и Сигизмунд. Как только Гус прибыл в Констанц, меня посетили два каких-то чешских шляхтича с поручением Сигизмунда. Мне пришлось пообещать неприкосновенность Гусу, и я сказал: если бы Гус оказался убийцей моего родного брата, я и тогда взял бы его под защиту.

Кардинал еле скрыл улыбку. Он вспомнил, что в свое время папа обвинялся в совращении и обольщении невестки. Стало быть, легко представить себе, какие нежные чувства питал папа к своему брату. Забарелла сыт по горло этой беседой. Близится утро. Пора спать…

— Вам, ваше святейшество, до предъявления какого-либо обвинения Гусу следовало бы сначала договориться с Сигизмундом. Я хочу заметить, что одно обвинение Гуса в ереси не сможет отвлечь внимание собора. Гуса надо арестовать, посадить в тюрьму, предъявить обвинение и сунуть под нос отцам собора как неисправимого, важного еретика, опасного для всей церкви и привлекающего всеобщее внимание. Словом, что-нибудь в этом роде. Впрочем, я не знаю, удастся ли сделать этого безумного реформатора страшным чудовищем. А теперь я осмеливаюсь попрощаться с вами.

Кардинал опустился на колени. Папа, погруженный в свои думы, никак не мог отрешиться от странного предложения Забареллы. Утомленный беседой, он кое-как благословил его, совершенно не подумав о более приличном окончании их свидания. Беседа между ними обнажила все уязвимые места папы и привела в смятение его мысли. Правда, у него еще теплится искорка надежды, но она слаба, очень слаба… Папе не остается ничего другого, как мечтать о невозможном. Утром он отправит посла к Сигизмунду и попросит его не поднимать никакого шума, если Гуса арестуют…

Кардинал направился к выходу. У самого порога он еще раз взглянул в сторону папы и сухим голосом напомнил:

— С позволения вашего святейшества утром я пришлю людей за статуей…