Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Не думая ни о чем, не видя ничего, кроме этого храброго маленького отряда героинь, несущегося вниз по склону во главе с Зорайдой, я прикрикнул на Тигрола и помчался галопом, сопровождаемый могучим потоком ярости и отваги, бурлящим позади меня, и мы, сорок тысяч человек, одним диким клином ударили в прочную шеренгу римлян.

Я не знаю, что было дальше, кроме одного. Я видел, как белое перо на стальном шлеме Зорайды плавало туда-сюда по темному ревущему морю битвы. Пришел удар и грохот нашего непреодолимого натиска, и я чувствовал, как давление толпы воинов сзади несет меня к ее перу.

Я добрался до него, и какое-то мгновение мы с моей любимой сражались бок о бок, медленно прорубая себе путь сквозь смертоносную толпу вокруг. Внезапно толпа открылась, люди и кони перед нами ушли вправо и влево, пронзительный рев труб заглушил шум сражения, и по проделанной дорожке на нас с грохотом вылетел свежий отряд римской конницы с выставленными пиками, глубиной в три ряда.

— Зорайда, зайди мне за спину! — крикнул я, отчаянно бросив Тигрола вперед и напрягаясь в седле, чтобы принять удар. Я отбил одно из первых трех копий щитом, и отбросил его в сторону. Второе я разрубил отчаянным ударом своего большого меча, но третье прошло мимо. Лучше бы аллах сделал так, чтобы оно пронзило меня в самое сердце, потому что в следующее мгновение я услышал сзади резкий вскрик, который поразил меня, как ледяной кинжал в сердце. Я не осмеливался оглянуться, слишком хорошо зная, что увижу, но с криком, больше похожим на крик дикого зверя, чем человека, я прорычал:

— Проклятие аллаха тебе, собака! Убирайся к своим товарищам в ад! — и мой мстительный меч обрушился на голову того, кто держал это роковое копье с такой силой, как никогда раньше. Шлем и череп разошлись надвое, как разрубленный апельсин, и пока всадник падал, я подхватил его копье и, не обращая внимания на пронесшуюся мимо меня атаку, оглянулся назад вдоль древка.

Увы, другой его конец руками обхватила Зорайда. Она сидела, покачиваясь в седле, бледная, как смерть, — нет, уже полумертвая, потому что острие вошло в ее грудь.

Последний взгляд любви блеснул в ее стекленеющих глазах сквозь пыль сражения, губы ее шевельнулись в последней улыбке, одновременно приветствуя и прощаясь, а потом ее милая голова склонилась вперед, и, когда она уже падала с седла, я выхватил проклятое копье из раны, обхватил ее левой рукой и поднял на седло перед собой. Напрасно мои слезы и поцелуи падали густо на холодную красоту ее обращенного ко мне лица, лежавшего на моей измученной груди. Она была мертва, как тогда, когда моя рука вонзила кинжал ей в сердце в нашей могиле в пустыне за Ниневией, и снова она отправилась к звездам раньше меня.