Курляндский бес

Глава четырнадцатая

Граф ван Тенгберген еще днем, прогуливаясь, заметил очень удобное место, чтобы взлететь на крышу. Это был холмик, под которым имелся погреб, возможно, даже ледник. Если взбежать по наклонной двери, ведущей туда, и перескочить на крышу конурки, в которой садовник держит свои лопаты и грабли, и оттуда – на старый курятник, то можно обойтись без лестницы.

Весь день он ждал наступления ночи и прихода доброго друга Аррибо, чтобы попробовать этот новый способ. Друг пришел, принес отличное вино, и это вино ввело графа в странное состояние – полет над крышами, на высоте колокольни, прерывался бредом – графу казалось, будто он опять сидит во дворе на табурете.

Наконец он понял, что из бреда можно выйти так, как выходят из комнаты.

Кто-то пришел, стал кричать на Аррибо. Граф не желал слушать ругань, встал и пошел прочь. Он двигался бесшумно – такое свойство имел чуть ли не с рождения. А когда он завернул за угол дома, то перешел на бег. Бег был началом полета.

Потом он забрался на ту самую крышу, которую приметил днем, и стал думать – чем бы себя развлечь.

– Эй, господин черт! – услышал он грубоватый голос. – Каково вам там, на крыше?

Граф посмотрел вниз и увидел старого моряка, с которым плыл в Либаву. Вспомнив мартышек, граф рассмеялся.

– Полезайте сюда, господин Палфейн! – пригласил он. – Вон там, кажется, удобное место.

Палфейн, истинный моряк, умел лазить по снастям не хуже мартышек. Вскоре он сидел рядом с графом.

– И давно вы, господин черт, так забавляетесь? – спросил моряк.

– Как вы догадались, что я черт? – полюбопытствовал граф.

– Мне господин бургомистр сказал. Пошли слухи, что по крышам ночью прыгает черт. Вот я и решил познакомиться.

– Это замечательно. Только я не рядовой черт, я Хромой Бес, – ответил граф. – Я самый знаменитый бес и в этом и в подземном мире.

Палфейн испанских книжек не читал.

– Вы сам Сатана? – спросил он.

– Нет, Сатана – бес портных и мясников, – с презрением сказал граф.

– Тогда вы – Вельзевул.

– Этот – бес притонодержателей, распутников и возниц. Не-ет! Я – адская блоха, и в моем ведении плутни, сплетни, лихоимство, мошенничество! Я перемещаюсь скачками, господин моряк. Хотите – поскачем вместе?

– Отчего бы нет? – усмехнулся Палфейн. – А чем вы еще развлекаетесь, господин Хромой Бес?

– О-о, я снимаю крыши с домов и смотрю на безобразия! Мы с моим другом, доном Аррибо, столько любопытного повидали!

– С Арне Аррибо? Он что же, вместе с вами бродит по крышам?

– Он мой друг, он спас меня… от чего же он меня спас?.. От колбы алхимика? – граф задумался. – Да, меня заключили в колбу. Явился дон Аррибо и спас меня. Он вернул мне свободу.

– А я помогу вам сохранить свободу, – сказал Палфейн. – Если вы будете блуждать по крышам, вас поймают и посадят в темный подвал.

– Я улечу! Хотите – мы будем скакать по крышам втроем? Я подниму крышу с дома, где живут бегинки. Я покажу вам все их тайны. Вы знаете, что они по ночам принимают мужчин?

– Нетрудно догадаться, – ухмыльнулся Палфейн.

– К ним приходил ночью бродячий точильщик, и они его впустили. Пойдем посмотрим – может, увидим и других любовников. Точильщик, который говорит по-французски, – можете вы это вообразить, господин Палфейн? Вот и дон Аррибо очень удивился. Париж прекрасен в пору цветения каштанов.

– Я никогда не был в Париже, – признался Палфейн. Он знал, что в рассуждениях безумцев есть тайная логика, но выловить ее вменяемому человеку трудно, и лучше поддерживать простую беседу, пока не удастся сманить графа с крыши.

– А я был. Париж прекрасен в пору цветения каштанов. Это чистая правда. А вслед за точильщиком пришел длинноногий плясун, вы его знаете – он плыл вместе с нами на «Трех селедках». Он ничего не говорил про Париж и про каштаны, он требовал, чтобы бегинка опять стала его любовницей. Он заявил, что бегинки соблазнили его и бросили! А еще бегинки получают письма с большими красными печатями. Дьявольские письма – на печати три пентаграммы! Дон Аррибо заинтересовался, я знаю – он хочет прочитать эти письма. Может быть, он тоже любовник бегинок? Как вы думаете, господин Палфейн?

– Все может быть, – дипломатично ответил старый моряк.

– Иначе почему бы он поссорился с плясуном? Плясун только что был у нас и кричал на дона Аррибо, но я плохо разобрал, о чем речь, я уже летел… наверно, я опускался, что-то слышал и опять взлетал на крышу…

– Значит, Арне Аррибо ссорился с плясуном из-за женщин? – уточнил Палфейн.

– И как еще ссорился! На лужайке перед моим домом, прямо над самой речкой. Какую крышу для вас снять?

– Какая вам больше по душе.

– Я еще ни разу не снимал крышу аптекаря… У Фортуны тоже есть свои аптекари – их бы водить на похоронах за катафалками тех людей, коих они уморили…

Палфейн пытался уловить логику в речах графа, но безуспешно.

– Ваша светлость, время позднее, а я с утра на ногах, – сказал он. – Давайте-ка я провожу вас домой, а завтра вечером мы встретимся и всласть погуляем по крышам. Может быть, ваш слуга вас ищет…

– Бесенок! – воскликнул граф. – Ко мне обещал прилететь мой бесенок!

– Тем более.

С немалым трудом Палфейн препроводил графа домой и убедился, что Ян принял его и ведет в опочивальню. Три табурета так и остались во дворике. Палфейн уселся и крепко задумался.

Способы лечения безумцев были однообразны – сажание на цепь, обливание холодной водой, для буйных – побои. Палфейн видывал сумасшедших и в море, и на суше. Граф казался ему безобидным безумцем и рассказал немало любопытного – жаль было бы запирать его в сыром подвале. А вот Арне Аррибо, поддерживавший и укреплявший графа в его сумасбродствах, жалости не вызывал – зато вызвал разнообразные подозрения. Размышляя и вспоминая все, что зацепила и припрятала память касательно повара, Палфейн пошел в форбург. Сторожа у ворот его уже знали, безобидно обругали – не в его годы шастать по ночам в поисках сговорчивых красоток! – но впустили. Комнатушка Палфейна была поблизости от зверинца. Он разложил постель, прислушался – вроде бы зверье не гомонило. И очень скоро моряк заснул.