"Орлы Наполеона"

Разумеется, всю эту лирику он оставил при себе. А Неделину сказал, что после открытия выставки хотел бы задержаться во Франции на две-три недели — съездить в какую-нибудь из провинций на этюды.

— Придётся сроки согласовывать заново, — сказал чиновник, озабоченно поглаживая холёную бородку. — Французы-то вряд ли откажут, но для дипломатического запроса время потребуется, потребуется… А какая провинция? Что вы хотите рисовать?

— Провинция любая, на их выбор. Важно, чтобы на местности был феодальный замок, деревушка живописная, ну, и природа красивая. Всё это напишу, а потом добавлю виды Парижа, и сложится французский цикл, — внушительно объяснил Сергей.

С уважением посмотрев на художника, Неделин обещал провинцию устроить.

А назавтра Сергею протелефонировал генерал Ефимов и позвал встретиться в ресторане Серебрякова на Адмиралтейской улице. Встречались они там не раз, — ресторан был малоприметный и тихий, а кормили хорошо. В отдельном кабинете ничто не мешало приватному разговору.

Товарищ начальника отдельного корпуса жандармов Виктор Михайлович Ефимов вместе с Белозёровым расследовал "английское дело", а затем и попытку государственного переворота. Серьёзный был человек (что, впрочем, вытекало из его звания и должности), но главное, — с умом и душой. Сергей Ефимову симпатизировал, встречался охотно, даром что был тот на добрый десяток лет старше. В свою очередь, Виктор Михайлович высоко ценил дедуктивные способности Белозёрова и не раз приглашал на службу, обещая хорошую должность и достойное жалованье. Шутил, конечно. А может, и не шутил. Человек, сорвавший три покушения на императора, дорогого стоит. Его бы к себе поближе…

В кабинете официант проворно украсил белую скатерть закусками и графинчиком.

— Во Францию собрались, Сергей Васильевич? Да ещё с выставкой? — как бы между прочим осведомился Ефимов, разливая коньяк. Однако, судя по жёсткому прищуру маленьких глаз под редкими светлыми бровями, вопрос был не случайный.

Сергей хмыкнул.

— Скорее уж меня собрали…

Озадачил Виктор Михайлович. Каким боком выставка заинтересовала российскую разведку, коей ведал Ефимов?

— Знаю, знаю, так решил император. Константин Петрович всё пояснил. — Генерал поднял рюмку с янтарным напитком. — Ну, за ваш успех!

Выпив, закусили: Сергей белорыбицей, Ефимов бужениной. Говорят, правда, что коньяк надо закусывать лимоном или фруктами, — ну, да это гурманские предрассудки. Чем организм подсказал, тем и закусывай.

— Насчёт поездки я, собственно, и хотел с вами поговорить, — сообщил Ефимов, вытирая салфеткой рот.

— А что с ней не так?

— С ней всё так. Дело государственное. А вот во Франции прошу постоянно быть настороже. — Пристально посмотрел на Сергея. — Отнеситесь к этому серьёзно. Надо быть готовым к любой неожиданности.

— Загадками говорите, Виктор Михайлович.

— Да уж какие тут загадки…

Внимательно слушая генерала, Сергей с каждой минутой мрачнел — его представления о французах и Франции оказались не слишком достоверны. Чтобы не сказать, далеки от реальности.

В ту пору наш соотечественник ехал в Париж с душой нараспашку. Уверен был, что если русские любят Францию, то и французы любят Россию. Теперь же, во время сближения стран, профранцузские симпатии в обществе усилились многократно. Увлечение галльской культурой и языком стало повсеместным.

А вот французы открывать нам свои объятья отнюдь не спешили. Россия интересовала их лишь как защитник от возможного нападения Германии и плательщик процентов по русским государственным займам, сделанным во Франции. Российские газеты взахлёб писали о сердечном союзе двух наций — и напрасно. Обычный средний француз (а такие, понятно, составляли в народе большинство) считал русских мужичьём, варварами, дикарями. О России говорили так: "Дрянь страна"…

Тут Сергей не выдержал — перебил.

— Прямо так и говорят? Что-то уж очень мрачная картина у вас получается, Виктор Михайлович. Не обижайтесь, но сдаётся мне, — с перебором.

— Никакого перебора, — твёрдо сказал Ефимов и даже пристукнул кулаком по столу. — Сведения достоверные — из посольских сообщений, из донесений наших… гм… служб. Из года в год получаем. И путешественники после возвращения много чего рассказывают. — Положил в рот кусок расстегая, прожевал. Потянулся к графинчику. — Но это ещё так, присказка.

— Интересно… А что же тогда сказка?

Генерал выдержал паузу.

— Бонапартисты, — сказал, как гвоздь вколотил.

По сведениям разведки, во Франции существовала обширная прослойка людей, которые ненавидели Россию и русских по идейным, так сказать, соображениям. Бонапартистов по головам никто не считал, но очевидно, что было их немало. Культ Наполеона, возникший шестьдесят лет назад, никуда не делся и с годами не ослаб. Его приверженцы крепко помнили, что солнце императора закатилось именно в далёкой России, перемоловшей великую армию. Всё русское бонапартисты встречали в штыки, а сближение со страной-обидчицей считали оскорблением и предательством национальной памяти.

— Теперь представьте, что в Париже открылась ваша выставка, — неторопливо продолжал Ефимов, закуривая длинную папиросу "Дукат". — С учётом ситуации — это событие не только художественнокультурное, но и политическое. Как отреагируют бонапартисты? Вполне можно предположить, что попытаются её сорвать, причём каким-нибудь подлым образом.

— Это каким же, к примеру?

— Варианты разные. Например, на открытие придёт десяток-другой молодчиков. С виду приличные люди, в сюртуках, а под сюртуками ножи. И по сигналу вожака кинутся резать полотна. Или начнут обливать картины чёрной краской. Ну, место проведения, сиречь Академию изящных искусств, жечь или взрывать, скорее всего, не станут, — всё же национальное достояние…

— И на том спасибо, — буркнул Сергей, которому расклады Ефимова очень не понравились. — Ну, и чего они этим добьются?

— Как это, — "чего"? Во-первых, плюнут в Россию. Для них сейчас это особенно важно. Будущий договор держится в строгом секрете, но общее сближение стран ведь не скроешь. Для бонапартистов оно, как серпом по причинному месту. Гадить будут, где смогут. — Ефимов отодвинул пустую тарелку и откинулся на спинку стула. — А во-вторых, им важно себя показать. В нашем посольстве полагают, что в ближайшее время бонапартисты наконец сорганизуются в некую партию, которая пойдёт на следующие выборы с оч-чень хорошими шансами победить. Не дай бог, конечно… Тогда Францию потеряем. Этим господам проще с немцами и австрийцами договориться, чем с нами дело иметь… Так-то, Сергей Васильевич.

Сергей мрачно крутил в пальцах спичечный коробок. С почётной и престижной культурной миссией оказалось всё не так просто. Ну, ещё одна выставка (пусть даже зарубежная), — сколько их уже было и сколько ещё будет! Но вот эти политические осложнения, чреватые угрозой его полотнам… И как себя вести в случае инцидента? Начистить рыло бонапартистской шпане — дело нехитрое, но не аукнется ли это дипломатическим скандалом? И к лицу ли такие резкие действия президенту академии? Чёрт знает, что такое…

— Не обрадовали, Виктор Михайлович, — откровенно сказал Сергей, наполняя рюмки. — Я себе поездку представлял как-то по-другому. Не привык я за собственные картины дрожать. Не за себя, заметьте, — за картины… Константин Петрович ни о чём подобном не говорил.

Ефимов слегка улыбнулся и тут же посерьёзнел.

— Ну, Константину Петровичу вдаваться в оперативные детали не по рангу, — веско заметил он. — Обер-прокурор мыслит государственными категориями. А моё дело сугубо практическое — предвидеть нежелательные последствия событий и, по мере возможности, предотвращать…

— Ну, и как думаете предотвращать в нашем случае?

Поднявшись, Ефимов сильно потянулся, однако, засиделись. Тёмно-серый пиджак, ладно облегавший коренастое, крепкое тело, угрожающе затрещал. Сергей вдруг подумал, что за годы общения с генералом ни разу не видел его в мундире. Штатские костюмы-тройки, и всё. Служба такая…

— Ну, подробности я раскрывать не буду, они вам ни к чему, — обронил Ефимов. — Скажу только, что мы сейчас довольно тесно сотрудничаем с их спецслужбой Сюрте. По поводу вашей выставки был у нас обмен мнениями. Французы тоже понимают возможный риск и обещают предпринять все необходимые меры безопасности. Посмотрим…

В голосе генерала прозвучал некоторый скепсис, Сергеем замеченный.

— Думаете, не справятся?

— Да не то чтобы не справятся… Организация вполне серьёзная, — задумчиво произнёс Ефимов. — В другом дело. — Снова сел и наклонился к Сергею. — О мере влияния бонапартистов мы можем только гадать. По некоторым сведениям, они есть во многих министерствах и ведомствах. И сами, и симпатизанты их… Чиста ли от них Сюрте женераль? И как себя поведёт в критической ситуации, буде таковая случится?

В кабинет с деликатным стуком заглянул официант.

— Угодно ли что-нибудь ещё, господа? — спросил, глянув на оскудевший стол.

— Спасибо, любезный, уже ничего, — сказал Сергей, доставая бумажник и жестом останавливая генерала, потянувшегося в карман с той же целью. — Ты нам счёт принеси.

Дождавшись, пока за официантом закроется дверь, Ефимов повернулся к Сергею. Произнёс тяжело, отрывисто:

— Вы же понимаете, Сергей Васильевич, — я вас не пугаю. Да вы и не из пугливых. Просто хочу, чтобы у вас никаких иллюзий насчёт la belle France[4] не было. — Сжал увесистый кулак. — Ну, не любят нас там. И уважения к русским варварам нет. Если бы не крайний страх перед Германией, ни о каком сближении, тем более, союзе и речи не было бы. А значит, готовым надо быть ко всему. По-хорошему, к вам бы роту приставить, да ведь нереально…

Невесёлый тон Ефимова производил впечатление. Сергей попытался разрядить разговор.

— Ну, полно, полно, Виктор Михайлович. Со стороны послушать, так вы меня в Новую Гвинею провожаете, к папуасам. При всех нюансах, Франция — страна цивилизованная, высококультурная. Возьмите Лувр, Триумфальную арку, Эйфелеву башню…

— Ой ли? — саркастически откликнулся Ефимов. — Гильотина и зверство санкюлотов[5], по-вашему, верх цивилизации? А Москву в восемьсот двенадцатом разграбили и сожгли по сугубо культурным соображениям? Нет, Сергей Васильевич! Лувр и Эйфелева башня ещё не весь свет в окошке. Культура нации определяется много чем, а не только уровнем живописи, театра или техники… — Помолчав, добавил невесело: — В каком-то смысле уж лучше к папуасам. Они люди незамысловатые. Если и съедят, то попросту, без всякой политики, из гастрономических побуждений…

Время до отъезда пролетело стрелой.

Формирование выставки — дело хлопотливое. Для показа Сергей отобрал тридцать своих работ. Часть из них были в его собственности, другие на время позаимствовал — где под честное слово, где под расписку, — из частных коллекций или музеев. Основу экспозиции составляли портреты, были также итальянские и русские пейзажи, виды Санкт-Петербурга и Гатчины.

Уже в который раз Белозёров убеждался в энергии и предприимчивости Фалалеева, взявшего на себя все организационные хлопоты. Вот уж воистину: не было бы счастья, да несчастье помогло… В своё время Фалалеев работал импресарио у знаменитого французского ясновидца мсье Дюваля, страшно погибшего в ходе расследования "гатчинского дела". Оставшись без хозяина и благодетеля, малый вусмерть затосковал, да чуть и не спился. Белозёров буквально за волосы вытащил его из пьяного болота и сделал своим помощником. Человек честный и опытный, Фалалеев успешно продавал полотна Сергея, безукоризненно организовывал выставки, вёл финансовые дела художника. В общем, правая рука и половинка левой впридачу…