Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920

Религия и еврейский вопрос

Однажды вечером весной 1902 г. солдат Рябошапко, проходя мимо публичного дома в городе Чите, услышал через открытые окна странный разговор, который вели два посетителя. Речь шла о расклейке по городу антиправительственных листовок. Не долго думая солдат о сем факте сообщил в полицию, которая и арестовала всех посетителей дома терпимости.

В числе арестованных оказался и 24-летний Миней Губельман, в доме которого был соответственно произведен обыск и найдено множество революционной литературы. Так с ареста в публичном доме начал свою революционную карьеру главный безбожник Советского Союза Губельман, он же Емельян Ярославский.

Действительно идейный революционер старой дореволюционной закалки, Ярославский удивительным образом выжил в годы сталинских чисток и умер своей смертью в годы Великой Отечественной войны. Правда, перед смертью руководитель Союза воинствующих безбожников мог наблюдать крах своего детища и даже написал статью о том, почему религиозные люди в разных странах ненавидят Гитлера.

Возможно, выжить Ярославскому помогла феноменальная ненависть к главному противнику Сталина Троцкому. Чем порождена эта ненависть, сказать сложно, но на одном партийном заседании Ярославский в бешенстве бросил книгу в лицо своего главного конкурента по антирелигиозной борьбе.

Еврейское происхождение как Ярославского, так и Троцкого позволяло их противникам говорить, что атаку на христианство в стране ведут «главным образом евреи». В принципе важный и для многонациональной Российской империи еврейский вопрос стал особенно болезненным после революции.

Традиционно считается, что, придя к власти, большевики сразу развернули атеистическую пропаганду, устроив своеобразный «штурм небес». Однако в стране, где 95 процентов населения считали себя верующими, такая пропаганда была обречена на неуспех. Поэтому приходилось действовать более тонко. Еще одним важным пунктом декрета, который повсеместно вызвал негативную реакцию в крестьянской среде, был запрет преподавания в школе религиозных дисциплин.

Иногда этот протест принимал причудливые формы, порождая слухи о том, что новые власти вместо православия провозгласят еврейскую веру. Крестьяне деревни Поддубное направили в Звенигородский исполнительный комитет «запрос» (так. — П.Р.), протестуя в нем против запрета преподавать Закон Божий, ибо от него «больше кротости и меньше греха, и уж не хотят ли жиды подогнать всех русских под свою веру».

Трудно сказать, насколько такие слухи были распространены в Центральной России — в отличие от южной, где антиеврейские настроения общеизвестны. Возможно, этот случай можно рассматривать в серии типичных слухов в России о переходе в католичество, когда якобы царь или правитель и его приближенные принимают новую веру и будут требовать этого от всего народа. Такие слухи циркулировали еще в средневековой России.

(Видимо, этот слух коснулся в основном неудачливых правителей, таких как Лжедмитрий и император Павел. Последний раз этот слух затронул бывшего президента СССР М.С. Горбачева: в 2008 г. ему пришлось публично опровергать слух о переходе его в католичество. Тем более что католицизм в народном сознании не считался христианством и в этом отношении не сильно отличался от иудаизма. Однажды, после прочтения лекции в образованной аудитории мне с удивлением задали вопрос: неужели действительно католики верят в Святую Троицу?)

Не зная, как ответить крестьянам, местный Совет переправил данный «запрос» в центр, где на него подробно ответили в «церковном» отделе Комиссариата юстиции. Разъяснение начиналось с того, что обучение Закону Божьему разрешено на дому, далее следовала антибуржуазная риторика о связи церковников с буржуями и кулаками, о том, что «духовенство, особенно высшее, открыто становится во главе темных сил, стремящихся СНОВА (так. — П.Р.) поработить крестьян, отобрать у них землю». Что касается «еврейской» темы, то в разъяснении отмечалось, что «количество евреев в коммунистической партии и в высших органах управления чрезвычайно ничтожно... каждый об этом может осведомиться в ЦИК».

В заключение следовал замечательный пассаж: «Партии коммунистов-большевиков странно слышать подобные речи от людей, претендующих на звание христиан. христианская религия тесно связанна с иудаизмом. Ветхий Завет — книга. еврейского народа. Религия Христа отвергла национальный принцип: в “Церкви несть эллин или еврей”. Рабочий класс в лице своей науки (марксизм) этот принцип поставил на классовое основание».

Таким образом, если вначале на иррациональный вопрос о переходе в иудаизм в комиссариате ответили рационально о количестве евреев в органах власти, то затем сменили аргументацию и стали уличать крестьян в незнании основ христианской веры, цитируя, хотя и неточно, апостола Павла и выставляя себя тем самым продолжателями его идей. «Идеже несть Еллин ни Иудей». В синодальном переводе: «Где нет ни Еллина, ни Иудея». (Кол. 3:11.) Широкое распространение слухов о еврейском засилье комментировал и Красиков: «Слух, что в Советах засели евреи и поэтому религия в советском строе преследуется, в деревнях распространяют кулаки».

Касаясь «еврейской» темы, интересно отметить, что через три месяца после Октября Еврейский национальный совет в Москве, в основном состоявший из духовных лиц и деятелей сионизма, также выступил резко против декрета, назвав его гонением на религию, и предал анафеме (херему) евреев-большевиков. Видимо, это отчасти объясняет, почему еврейскую тему «закрыли» на Поместном соборе, о чем говорилось выше. Конечно, всем было известно, что многие лидеры большевиков и их временных союзников левых эсеров — евреи. Но уже тогда становилось понятно, что к иудаизму (часто синониму еврейства в России) они не имеют никакого отношения. Показательна, возможно, апокрифическая, но характерная фраза Троцкого: «Я не еврей — я интернационалист».

Впоследствии уже упоминаемый главный безбожник Советского Союза Емельян Ярославский в равной степени мерзко глумился над священными книгами и иудеев, и христиан. Его известный памфлет «Библия для верующих и неверующих» издавался большими тиражами вплоть до конца 1970-х гг. и посвящен глумлению исключительно над Ветхим Заветом.

Моя мама рассказывала мне, что в художественном училище, где она училась, на урок научного атеизма один из учеников принес дореволюционное издание Библии и спросил учительницу, читала ли она книгу, которую так страстно обличает. «Нет... только библию Емельяна Ярославского», — ответила та. «Как же можете вы говорить о книге, которую сами никогда не видели»? — спросили ученики.

Шло время хрущевской «оттепели», и вопросы молодежь задавала острые. После того как все стали смеяться над несчастной учительницей атеизма, которая сама не читала того, о чем учит студентов, она расплакалась.

Согласно церковной легенде, которая нашла отражение в том числе и в церковном самиздате, последними словами Емельяна Ярославского перед смертью была фраза: «Сожгите все мои книги».

А летом 1918 г. в Петрограде состоялось совещание служителей религий, представителей единобожия. На собрании были представлены православный епископ, католический ксендз, лютеранский пастор, еврейский раввин и мусульманский имам. «Это, кажется, первое после Чикагского конгресса религий собрание священнослужителей всех религий. Несчастье объединило всех», — записал в свой дневник Г.А. Князев.

Обойти тему антисемитизма и активного участия евреев в революции невозможно, настолько она была острой. Дневники, переписка той эпохи буквально переполнены этой темой, даже если учесть тот факт, что многое подвергалось и подвергается цензуре. Иногда складывается впечатление, что часть интеллигенции стали антисемитами именно после Октябрьской революции. Маклаков, побывав в Белом Крыму, писал Бахметьеву: «Та волна антисемитизма, которую породил большевизм и которая захватила теперь, во-первых, крестьянство, где его прежде не было, так как комиссары-евреи в деревне сумели развратить и крестьянство, и, во-вторых, захватила и интеллигенцию, совершенно нравственно расшатанную и подорванную». Маклаков считал виновниками такой ситуации не только комиссаров-большевиков, но и духовенство в лице, например, по его словам, «полоумного» священника Воскокова.

Встретившись в Крыму со своим товарищем по университету профессором Сергеем Булгаковым, к тому времени уже отцом Сергием, Маклаков писал, что его удивили разговоры последнего о власти евреев и подозрения со стороны Булгакова, что вообще всем миром владеет объединенный еврейский кагал, организованный где-то в Америке в коллегию, и что большевизм был сознательно напущен им на Россию». Правда, по словам Маклакова, это не было убеждение самого Булгакова, но у него большие сомнения, и «он очень подробно допрашивал меня о том, в какой мере теми данными, которыми я обладаю, можно опровергнуть это представление».

По свидетельству Маклакова, собеседник также выпытывал его о связях с масонством. «...Словом, я вижу, — писал он, — что для Булгакова если не теперь, то в будущем, а для менее культурных епископов и в настоящее время преобладающая роль евреев среди большевистских главарей не случайность и объясняется не историческими причинами, а только проявлением той тенденции завоевать мир, которая приписывается (евреям)».

И важно отметить распространенность такого мнения в среде так называемых «низов» и даже детей. Корреспондентка газеты «Правда» поделилась своими впечатлениями от посещения одного из детских санаториев в Сокольниках. По ее словам, для детей слово «большевик» «символизирует разбойника, для других — мошенника, для большинства — непонятное пугало. Советская власть характеризуется тем, что лишила народа белого хлеба, закрыла церкви, отбирает муку в поездах, не дает торговать честным людям. Комиссары — это “жиды”, которые прекрасно пьют и едят, ездят на краденых автомобилях... отдельные из детей протестуют, почему нет икон.» «В результате, — суммировала свои наблюдения корреспондентка, — многие дети только портятся, становятся сызмала антисемитами, проникаясь религиозными предрассудками.».

Представляется совершенно верным мнение историка Л.Г. Протасова о том, что антисемитизм, казалось бы, совершенно невозможный ни для большевиков, ни для меньшевиков и эсеров, становится постепенно болезненной проблемой и для левых партий: «Он проникал в их ряды с многочисленными мартовскими эсерами или октябрьскими большевиками». Переводя на популярный язык мнение историка, следует отметить, что антисемитизм в левые революционные партии был принесен членами, вступившими в них после Февральской и Октябрьской революций.

Еще ранее, в июле 1918 г., видимо, под воздействием еврейских погромов на Украине, был принят знаменитый Декрет об антисемитизме. В нем говорилось, что «еврейский буржуа нам враг не как еврей, а как буржуа. Еврейский рабочий нам брат». Декрет ставил людей, ведущих погромную агитацию, как и самих погромщиков, «вне закона». Такая архаичная формулировка тогда могла означать просто расстрел без всякого суда. То, что это было именно так, популярно в 1931 г. объяснил Сталин. «В СССР строжайше преследуется законом антисемитизм как явление глубоко враждебное советскому строю. Активные антисемиты караются по законам СССР смертной казнью», — заявил Сталин.