Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920

Антиклерикальная пропаганда

В Петрограде большевики выпустили листовку с разъяснениями относительно пункта декрета о запрете преподавания религиозных дисциплин. «Почему граждане могут обучаться религии частным образом? Потому что в школах обучаются дети и православных, и католиков, магометанских и еврейских родителей. поэтому — нельзя в общих школах на общегосударственный счет обучать религии. А если родители хотят, они могут за свой собственный счет обучать своих детей какой угодно религии». Впрочем, на крестьянскую массу такая агитация, по-видимому, не действовала. Требование сохранить преподавание Закона Божьего звучало и на советских крестьянских съездах эпохи Гражданской войны, и даже среди рабочих.

Так, реагируя на требования рабочих в августе 1918 г. проводить молебны на заводах, Петроградский комитет большевиков советовал людям, которые еще «идут на поводу у попов, во-первых, не смешивать поповскую веру с христианством и, во-вторых, не забывать о роли государственной церкви в истории борьбы угнетенных против угнетателей... и не идти за попами, торгующими именем Христа». Далее в листовке сообщалось, что «сильные мира сего при помощи попов исказили это учение и превратили его в учение, оберегающее права угнетателей. Тех же из проповедников, кто боролся за истинное христианство в его первоначальном виде, попы жгли на кострах, резали на куски и уничтожали всеми другими средствами. Христианство было уничтожено».

В Кинешемском уезде после крестного хода, организованного в знак протеста против Декрета об отделении Церкви от государства, рабочие местных фабрик под влиянием большевиков вынесли резолюцию: «попы, вместо того чтобы учить народ, как жить по правде, вместо того чтобы в православных храмах воспламенять искру любви к своим ближним, вместо того чтобы точно уяснить перед христианами, чего требует от нас Бог и что он нам заповедовал, — это духовенство церковь нашу превратило в политический трибунал для борьбы с нами же, объединенными рабочими и крестьянами, не останавливаясь в этой борьбе перед кощунством над православной религией». Далее отмечалось, что кощунственно петь «Христос воскресе» до самого праздника. По поводу же декрета говорилось, что «попы умышленно извращают декрет народной власти... а он не только не посягает на церковь и религию, но предоставляет, наоборот, по совести каждому гражданину, как он хочет, верить в Бога и православную церковь». В заключение резолюции сообщалась, что «если попы и впредь будут кощунствовать над религией, то их немедленно предать революционному народному суду».

В первом случае показательна замечательная аргументация в стиле Виссариона Белинского и русской радикальной интеллигенции, разделявших Христа и Церковь. Но в Кинешме составитель воззвания пошел даже дальше, уличая духовенство в кощунстве над самой верой и «нашей» Церковью, по сути, переадресовывая те обвинения, которые звучали в адрес самих большевиков.

Такого рода пропаганда была весьма популярна в то время, как и активное использования образа Христа, поэтому появление этого образа в знаменитой поэме Блока не случайно. «Если бы в России существовало действительное духовенство, а не только сословие нравственно тупых людей духовного звания, — писал Блок в своем дневнике, — оно давно бы учло то обстоятельство, что “Христос с красногвардейцами”. Едва ли это можно — оспорить эту истину, простую для людей, читавших Евангелие и думавших о нем».

Красиков на заседании Моссовета говорил, что такие взгляды распространены даже среди коммунистов; по его словам, один из таких большевиков на одном из диспутов выступал против духовенства но «тем не менее отдал величайшую дань Христу и даже имел дерзость заявить, что лично ему Христос как лицо гораздо симпатичнее, чем Карл Маркс».

Наиболее образованные люди среди большевиков, видимо, понимали опасность таких настроений. Эта «идеология имеет колоссальнейшие ресурсы», продолжал Красиков, «когда человек, облачившись в сюртук какого-нибудь коммуниста, говорит: “Господи, о чем спорить, христианство всегда стояло на стороне бедных, проповедовало воздержание, трезвость и т.д., это не противоречит коммунизму, возьмите себе производственную область, отдайте нам духовную, как говорил Христос”. Эту опасность должен осознавать каждый действительный коммунист». Главный деятель антицерковной и антирелигиозной политики первых лет советской власти, выходец из «поповского» сословия знал, о чем говорил. В Библии, считал он, можно найти «чего угодно». «При желании можно подыскать, например, из пророков Исаии или Амоса даже большевистские тексты. Ведь кто такие были эти пророки? Агитаторы, пропагандисты, политические деятели своего времени».

И надо сказать, что «большевистские» тексты Библии активно использовались. Дело, видимо, доходило даже до того, что человека, цитировавшего изречения Христа или апостола Павла, обыватель считал большевиком. Марина Цветаева приводит интересный диалог в вагоне поезда, когда ей пришлось объяснять, что ее муж — со всем народом, а не только с простым, что он «“Как Христос велел: ни бедного, мол, ни богатого: человеческая и совсем Христос”». Этот сильно искаженный текст, цитируемый Цветаевой, принадлежит не Христу, а апостолу Павлу. У собеседника же Цветаевой такая трактовка вызвала подозрение: «А вы барышня, не большевичка будете?».

Действительно, Христос иногда становился важной персоной большевистской пропаганды. Впоследствии, когда началась действительно антирелигиозная кампания, об этом, конечно, власти не вспоминали.

В 1919 г. Луначарский называл такие методы борьбы с религией «оппортунистическими» и считал, что они могут привести к «нежелательным результатам». Это, считал он, может «закрепить религиозное сознание, очистив его от влияния духовенства, налета реакционности, словом способствовать идейной революции в деревне реформацией». По его словам, к нему обращаются «с вопросами, какого рода проповедь желательна: брать ли в руки библию или евангелие и доказывать, что теория и практика православия противоречат духу так называемого священного писания, или сразу отрицать существование бога...»

Сам Луначарский считал такую «проповедь» (обращает на себя внимание использование этого слова) с Библией в руках неверной, так как она «очищает от нелепостей деревенскую религию и тем самым делает ее преобразованной и приемлемой, отвечающей в значительной мере сознанию крестьянства». Однако именно такого рода проповедь и пропаганда были наиболее действительными, особенно в деревне. Атеизм тут не проходил, однако тезис, что попы извратили веру, встречал дружное сочувствие.

Правда, присутствовавший на выступлении Луначарского в 1918 г. Пьер Паскаль несколько иначе описывает его выступление. «Церковь должна быть сдана в музей, тогда религиозный дух примет более свободные и широкие формы», — цитирует он Луначарского, соглашаясь с тем, что, по его мнению, «буржуазия подменила религию патриотизмом». Это вполне соотносится с еще дореволюционными идеями Луначарского о богостроительстве, впоследствии вымаранными из его советских выступлений в первые годы после революции.

В советской России по-прежнему все главные церковные праздники являлись фактически государственными и были выходными (неприсутственными) днями. Их праздновали все вместе. Особенно в 1918 г., когда Первомай и Пасха почти совпали. Так, на заседании Устюжского исполкома рассматривали празднование Первомая и Пасхи и постановили в дни последней на неделю прекратить занятия в школе, а на «устройство товарищами красноармейцами праздника Св. Пасхи купить по три яйца на человека, один фунт колбасы на четырех и одно ведро на сорок человек водки». Вот такое трогательное классовое единение, без какой-либо дискредитации по вероисповедным вопросам.

Это была обыденная практика: о подготовке к церковным праздникам и о раздаче к ним, например, муки для куличей писали все советские газеты и даже «Правда». Там, например, говорилось о выдаче продуктов в виде пайка к рождественским дням, но и сообщалась информация, что по «комиссариатам разослано распоряжение» о том, что Рождество празднуется по старому стилю, а Новый год по новому, — видимо, с тем чтобы не возникло путаницы в первый год перехода на григорианский календарь.

Член французской дипломатической миссии и впоследствии известный славист упомянутый Пьер Паскаль, присутствовавший на пасхальном богослужении в Кремле в 1918 г., в своем дневнике оставил яркое описание этого действа: «Толпа входит в церковь... это Россия. И солдатская масса, воины Красной Армии со звездочками на фуражках, остриженные по уставу, серьезные и суровые, даже вот тот, несомненно, командир, поскольку при сабле, во френче с тесным, широко расстегнутым воротником, — все это православная Русь в новой форме (Блок был не прав, представляя Двенадцать палящими в святую Русь). Один вполголоса окликает сослуживца, чтобы уйти вместе: “Товарищ”. Буржуазии, иной раз используя тему религии, хулящей большевиков, здесь нет: религия — для народа. А народ революционный, потому что христианский. Одни и те же солдаты отпраздновали Первое мая, а теперь со свечками в руках поют псалмы».

Паскаль, хорошо знавший русский язык и русскую культуру, чрезвычайно религиозный католик левых взглядов, считал, что даже Блок не прав, описывая красногвардейцев готовыми стрелять в святую Русь. В другом месте дневника Паскаль отмечает, что «красноармейцы всегда с крестиком на шее».

Колокольным звоном в некоторых местах отмечали и первую годовщину Октябрьской революции. Так, отдел Советского управления при исполнительном комитете Олонецкого уездного совета направил в местный монастырь инструкцию. «В первый день праздника годовщины Октябрьской революции 7 ноября во всех церквях города Олонца и уезда и всех православных церквях производить звон с 9 до 9.15 утра... при этом богослужения не совершать». Это, конечно, не было правилом, но не было и исключением. Вообще, личность Иисуса Христа занимала важное место в антиклерикальной пропаганде.