Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920

Гораздо сдержаннее в своем послании к пастве был Волынский архиепископ Евлогий (Георгиевский): «Не время теперь спорить о самодержавии, ибо, по русской пословице, лежачего не бьют». Сожалел владыка, что тяжко отказываться «от идеи самодержавия», правда, с оговоркой, что лишь в «той возвышенной форме, как оно отразилось в наших церковных песнопениях». По мнению Евлогия, эта «частная идея, к сожалению, не находила себе практического применения в нашей русской действительности. так как русский царь был окружен. тесным кольцом безответственных и темных влияний». Интересно, что в данном послании архиепископ ссылался не на Священное Писание, а, по его же словам, на «народные пословицы», например: «Голос народа — голос Божий», — обоснование более чем сомнительное в устах архиерея.

Другие иерархи, как правило, вели себя осторожнее. Для богословской легитимации новой власти использовались, как правило, классические ссылки на Послание апостола Павла (Рим. 13.1—5), а для политической использовались отсылки к манифесту великого князя Михаила с просьбой подчиниться Временному правительству. Иногда позиция епископа менялась в зависимости от политической конъюнктуры или от настроения общества.

Один из авторитетнейших иерархов, тамбовский архиепископ Кирилл (Смирнов) выпустил в виде листовки послание с призывом хранить верность присяге императору Николаю II и оставаться в «полном послушании действующим его именем властям». Тамбовский исполнительный комитет доносил обер-прокурору, что по получении 28 февраля телеграммы от председателя Государственной Думы владыка выступил главным противником публикации последней: «Стуча кулаком по столу, кричал, что русская революция — водевиль и завтра исчезнет как дым».

Но уже 4 марта Кирилл выпустил новое послание, где напоминал свой призыв ждать «решающего слова, Того, Которому вручена была Самим Господом власть. И вот сегодня дождались мы этого слова, дождались гораздо больше, чем ожидали». Не забыл архиепископ упомянуть и о старом строе, когда «мы жили под постоянным надзором приставленных к нам опекунов». Спустя некоторое время Кирилл писал уже о «заре новой жизни», а в своем слове от 7 марта призывал паству к спокойствию, восклицая: «Но как быть спокойным... когда всякий нерв трепещет от восторга, когда от избытка чувств уста сами глаголют».

Позиция Кирилла не осталась незамеченной, и владыке пришлось давать пространные объяснения обер-прокурору. «До сведения Вашего официальным путем доведено, что я решительно выступил против Временного правительства и нового государственного строя, — писал Кирилл В.Н. Львову. — Напечатанное мною воззвание действительно имело место, но в ту пору, когда о Временном правительстве и новом государственном строе не было еще и речи».

По словам архиепископа, вечером 1 марта он получил от губернатора приглашение «пожаловать сегодня. на экстренное совещание по особо важным вопросам». На совещании была зачитана телеграмма Родзянко об образовании при Государственной Думе Исполнительного комитета, а также его же телеграммы к царю и к командующим фронтами. «Все говорили только как верноподданные, и никто из нас, присутствующих, совершенно не обнаружил иного образа мышления». Было решено телеграммы Родзянко не публиковать. Однако уже во время этого совещания поступили телеграммы Совета рабочих и солдатских депутатов, «изложенные совершенно в иных выражениях, чем обращение Родзянко».

По просьбе губернатора архиепископ составил обращение к пастве с призывом к спокойствию, которое было готово утром 2 марта и помещено в газете «Тамбовский край». Обращение писалось, подчеркивал Кирилл, когда «ни Временного правительства, ни нового государственного строя еще не существовало». Об отречении императора и отказе великого князя Михаила Александровича принять престол стало известно только 4 марта, «причем Синод, к участию в делах которого Вы были призваны, хранил глубокое молчание», — писал он обер-прокурору. После получения этих новостей владыка пригласил к себе на совещание местное духовенство для «выработки формулы церковного поминовения новой Предержащей Власти, о чем немедленно было сообщено по телеграфу всем благочиниям епархии». На вечернем богослужении Кирилл произнес слово «об отношении к свершившемуся перевороту», повторенное 7 марта перед торжественным молебном по случаю установления нового государственного строя. «Слово это, — писал владыка, — слышали почти все представители местного официального мира». В заключение Кирилл сообщал, что с «первого дня нового государственного строя ему приходится постоянно, и телеграфно, и письменно, и устно давать разъяснения и указания по вопросам, связанным с переживаемым моментом».

Объяснение Кирилла погасило конфликт. Впоследствии ситуация в Тамбовской епархии оставалась спокойной. Этот властный и в то же время популярный в среде духовенства иерарх прочно держал в своих руках нити управления епархией.

Таким образом, даже в случае неосторожного высказывания архиерея по поводу произошедшего переворота он мог удержаться у власти благодаря авторитету среди духовенства и мирян.

В начале марта В.Н. Львов получил телеграмму о выступлении против нового строя Томского епископа Анатолия (Каменского). От архиерея потребовали объяснений. Епископ отвечал телеграммой: «Почитаю долгом совести засвидетельствовать, что агитации против нового строя я и духовенство не ведут, обвинение — или клевета или недоразумение».

В более пространном объяснении, присланном затем в Синод, Анатолий заверял, что когда в Томске узнали «о перевороте и началось смятение умов, я не делал никаких выступлений, ни частных, ни публичных, и стеснялся даже делать какие-либо распоряжения по своему ведомству». Даже когда к нему обратились за указанием, кого поминать за службой, «вместо лиц царского дома... советовал пока ограничиться упоминанием одного в. к. Николая Николаевича как главнокомандующего и ждал более точных распоряжений Синода».

Епископ Анатолий отмечает, что такое производство поминовения было встречено всюду сочувственно. «Правда, за литургией в кафедральном соборе. мною был помянут наследник цесаревич и его родители, затем в. к. Михаил Александрович и Николай Николаевич в тех видах, что по телеграфным известиям по отречению государя престолонаследие должно было отойти к в. к. Михаилу Александровичу с оставлением наследником цесаревича Алексея».

По мнению епископа, «это единственный факт, который мог кому-нибудь не понравиться, но и он не был агитацией и не встретил каких-либо протестов». Архиерей также сообщал, что после того как была получена телеграмма от первоприсутствующего члена Синода митрополита Владимира, формула поминовения тотчас же была сообщена духовенству епархии и в своем обращении к томской пастве, выпущенном в виде листовки, он не высказывал ничего агитационного против Временного правительства. А созванное им собрание священнослужителей, как заверял архиерей, «приветствовало телеграммой Вас и через Вас Временное правительство». 5 марта епископ напечатал обращение к пастве, в котором, по его словам, не было ничего агитационного против Временного правительства. В этом послании, владыка писал, что «в какие бы формы ни вылилась борьба народных партий вокруг Царского Престола, которая ведется в настоящую минуту, мы должны помнить, чтобы эта борьба не мешала нашей победе». Ясно, что данную фразу в тех условиях можно было интерпретировать как завуалированную монархическую агитацию. Однако объяснения Анатолия, очевидно, удовлетворили обер-прокурора, и епископа оставили в покое.

В обращении к духовенству, опубликованном в «Епархиальных ведомостях» и датированном 14 марта, владыка признал, что в мирное время «некоторые несогласия в понимании переживаемого момента могли бы существовать», а в настоящее военное время призывал подчиниться Временному правительству, так как без властей «страна не может существовать». Объяснения епископа, видимо, не удовлетворили местное духовенство, и Анатолий вынужден был выступить со вторым обращением по «текущему моменту». «Переворот всех нас застал врасплох и перед каждым из нас поставил вопрос, к какому берегу пристать, как самоопределиться политически, к какой партии примкнуть... Духовенству, несомненно, нужно держаться той или иной партии. хотелось бы видеть создавшуюся и хорошо сорганизованную народно-крестьянскую партию». Внешне владыка вел себя вполне лояльно по отношению к новому строю, отслужив 23 марта панихиду “по борцам, павшим за свободу России”. По его инициативе было назначено и время проведения епархиального съезда. Однако в епархии начала складываться сильная оппозиция правящему архиерею (подробнее об этом см. главу 2).

Шестого марта газета «Бессарабия» опубликовала проповедь, произнесенную накануне архиепископом Кишиневским Анастасием (Грибановским). В ней владыка призывал паству отречься от своих дел для служения делу спасения родины и «тем уподобиться Государю императору Николаю Александровичу, который из-за любви к России. отрекся от престола своих благочестивейших предков, сложил с себя верховную власть, чтобы хорошо было общей родине. Вспомним все дела государя, всё, что сделал он на своем крестном пути, в свое царствование. Вспомним последний его завет, которым он призывает всех верных сынов Отечества к исполнению долга».

Вырезка из данной газеты была отправлена каким-то «доброжелателем» архиерея обер-прокурору Синода, от архиепископа потребовали объяснений. «.Полагаю со своей стороны, что эта проповедь, если она изложена правильно, могла вызвать при условии переживаемого момента возбуждение в народе против духовной власти...» — писал архиепископу обер-прокурор Синода.

«Вам угодно знать, правильно ли изложена моя проповедь от 5 марта. и какое она произвела впечатление, — отвечал Анастасий В.Н. Львову. — Изложена проповедь более чем неточно, но основная мысль представлена правильно». По словам владыки, произносил он данную проповедь, когда до Кишинева впервые дошла весть об отречении и когда «народ в массе не хотел поверить этому известию и примириться с ним. Воспользовавшись текстом манифеста, я постарался выяснить слушателям, что император Николай II добровольно отрекся от верховной власти во имя блага Родины. Это слово не только не вызвало возбуждение в народе против духовной власти, но и внесло заметное успокоение».

Официальное же обращение к своей пастве архиепископ выпустил только перед праздником Пасхи. В нем владыка призывал подчиниться Временному правительству «и молиться о нем, пока весь великий русский народ не соберется на Учредительное собрание и не изберет себе властителя... Тем же, чья совесть не успела еще вполне примириться с т.н. новым строем, мы скажем, что Государственная власть по своей природе есть божественное учреждение, что анархия вредна как для общественной, так и для церковной жизни». Следует отметить, что выступления Анатолия, несмотря на некоторую двусмысленность, все же вряд ли можно было интерпретировать как «монархическую вылазку», видимо, поэтому каких-либо вопросов к нему у властей после высказанных им объяснений не было.