Кубок Аркесилая в контексте: Греческое взаимодействие с погребальным искусством позднего периода

Торговля и потребление

То, какие мотивы художник Аркесилая удалил, сохранил и добавил к сцене взвешивания сердца, использованной в качестве основы для композиции чаши, дает некоторое представление о предполагаемом значении сцены взвешивания для ее зрителя. Религиозные и сверхъестественные элементы взвешивания сердца в значительной степени удалены вместе с наиболее легко узнаваемыми элементами египетской иконографии, такими как короны или иероглифы. Композиция, весы и фауна сохраняют некоторые отличительные черты сцены взвешивания сердца, как преднамеренный, но относительно тонкий намек на Египет. Также сохраняется властная взаимосвязь между доминирующей сидящей фигурой и остальными персонажами (выраженная через масштаб и одежду); и насыщенное, асимметричное и подробное представление активности взвешивания. К сцене добавлены стопки товаров, скорее всего, сильфия, что указывает на то, что власть надзирателя заключается в управлении коммерческим обменом, а не моральной субстанцией, оцениваемой по весу сердца. Греческие аннотации заменяют иероглифический или демотический шрифт и дают описательные говорящие имена персонажам, участвующим в взвешивании продукта. Возможно, чтобы подчеркнуть разнообразие и организацию труда и идентифицировать (визуально не поддающийся описанию) сильфий.

Принимая тондо чаши за чистую монету, ее сюжетами являются сильфий, торговля и царская монополия. Эти экономические темы кажутся противоречащими лаконской вазописи в более широком смысле. Однако интерпретация таких связей в контексте межличностной и коммерческой практики шестого века до нашей эры показывает, что чаша Аркесилая не так уж необычна, как кажется.

Решение проблемы взаимоотношений чаши с более широкими межличностными или торговыми сетями означает связывание ее с рынком или комиссией. Лучше всего с этой задачей справился Мей (Mei 2013, 29–31), который придерживается субстантивистского подхода, понимая содержание чаши и обмен ею в контексте коммерческой деятельности, которую она изображает. Взяв за основу размещение чаши Аркесилая в гробнице в Вульчи, Мэй утверждает, что чаша была заказана для этрусков, а не ими. Он предлагает, чтобы сам Аркесилай II поручил подарить чашу члену этрусской элиты в рамках сделки по торговле ценным сильфием, возможно, в обмен на металлы, и что чаша включает сцену взвешивания, чтобы явно рекламировать сильфий как экспортный продукт и роль Аркесилая в управлении его производством и распределением. Мэй также утверждает, что чаша для питья с комментариями могла быть особенно подходящим маркером взаимодействия элиты в этрусском обществе. Однако, хотя он проводит параллели с дарением чаш с именем отправителя в Этрурии и с ролью сельскохозяйственных товаров (например, сильфия) в элитных обменах, Мэй не находит сравнений для продвижения товаров или тех, кто их продает. Кроме того, наблюдения Мэя неадекватно объясняют включение египетской модели взвешивания для чаши. Мэй предполагает, что сам Аркесилай решил оформить чашу на основе египетской сцены, найденной в материалах, отправленных Аркесилаю Амасисом как часть ряда даров (Mei 2013, 30; Геродот 2.180, 2.182). Однако это кажется маловероятным, поскольку образцы погребальной информации, на которых изображено взвешивание сердца, совершенно не соответствуют типичным дипломатическим дарам фараонов, будь то грекам или другим людям (см. Mumford 1998). Наконец, аргумент Мэй мало акцентирует внимание на том, что такая сцена будет значить для получателя и насколько такая "реклама" будет эффективной.

Переосмысление этого аргумента с меньшим упором на рекламу может предоставить различные варианты контекстуализации чаши и ее египетских аспектов в торговых сетях. Многочисленные предметы роскоши и товары продавались по Средиземному морю, но немногие из них были изображены на вазах. Мы можем отметить, что в этом случае, однако, продукт (прекрасная ценная чаша) и сюжет (сильфий) имеют общий контекст использования – пир. Сильфий был чрезвычайно ценным ингредиентом. Хотя позже он стал известен как противозачаточное и лекарственное средство (Parejko 2003, 925–7), похоже, что он всегда выполнял важную кулинарную функцию. Это можно увидеть во фрагменте, приписываемом Солону (фр. 33 G.-P.2 = 39 W.2 в Onomasticon X.103 Юлия Поллукса), в котором растение упоминается вместе с ступкой и уксусом, а также в использовании сильфия (и подобных ингредиентов) в более поздних рецептах.[29] Желательность таких ингредиентов для застольных целей дополняет более широкие свидетельства обмена элитными застольными практиками, связанными с ними ценными товарами и ингредиентами высокого статуса, такими как рыба и вино, во время создания равноправных сетей в Средиземноморье в шестом веке (Van Neer et al. 2004, 101–47; Villing 2006, 31–46; Villing 2009, 319–33; Schreiber 2014, 241–3 и 2015, 310–11). Поэтому кажется возможным, что покупатель чаши либо заказал ее, чтобы отразить собственное потребление этого ценного ингредиента в контексте пиршества, либо, что более вероятно, подарить человеку, с которым у него были личные и коммерческие отношения.

Помимо сенсационного царского перераспределения сильфия с целью поощрения его обмена, как предложил Мэй, чаша в более общем плане возвеличивает сильфий, льстя его покупателям, и стимулируя потребление другими зрителями роскошных продуктов питания, приобретенных в результате особого доступа к экзотическому рынку. Добавление аннотаций расширяет биографию растения сильфия за счет добавления различных трудоемких этапов производства. Присутствие Аркесилая в узнаваемом элитном наряде и присутствие охранника еще больше подчеркивают ценность сильфия. Канаты, верхняя балка и ткань полога могут быть предназначены для того, чтобы напоминать корабль и подчеркивать важность морской торговли. Фауна и египетская модель, возможно, были результатом личного опыта и контактов торговца в Египте или более общей демонстрации художником экзотических местностей. Однако для нужной аудитории египетские элементы могли бы подчеркнуть доступ к двум рынкам, которые сравнительно регулируются царским контролем, – Кирене и Египту.[30] Распространение сильфия через порт Наукратис, а не (исключительно) через саму Кирену, предполагает Гёнстер (Gönster 2015, 169-84) на основе больших объемов киренских монет с изображением растения сильфия, которые были найдены в Наукратисе, и других археологических свидетельств их связи с портом (см. Schaus 2006). Хотя эта чеканка в основном постархейская, вывод Гёнстера о том, что Наукратис сыграл определенную роль в перераспределении киренских товаров, правдоподобен. Таким образом, Наукратис может быть связующим звеном, которое наилучшим образом объясняет египетскую модель, как будет обсуждаться более подробно ниже.

Если придерживаться такого подхода, то чаша Аркесилая, безусловно, все еще необычна. Не все другие желательные продукты питания обрабатываются одинаково, и включение надписей подчеркивает царскую монополию, которая добавляла интерес и ценность сильфию, но также могла иметь особое значение для политической или статусной идентичности пользователя. Однако как ценный объект для использования в контексте пира, чаша и ее сюжет могут находиться в одной и той же элитной сфере интересов, которая демонстрируется через симпотические сцены многих лаконских ваз (Pipili 2018, 145–6). Точнее говоря, чашу Аркесилая можно рассматривать наряду с чашей художника Бореадов, которая может быть мифической, а может и нет, и сравнивать с современными сценами из других производственных центров, изображающими приготовление или производство вина или продуктов питания.[31]

Исходя из этой интерпретации сюжета чаши, существует множество вариантов атрибуции комиссии и передачи чаши. Если чаша в первую очередь представляет собой покупку пользователем, чтобы отразить индивидуальный интерес к сильфию, как маркеру статуса, то многие варианты в отношении комиссионера являются правдоподобными. Межличностные связи, способствующие обмену таким статусным объектом, прямо не представлены в более широкой материальной записи (показанной, например, в историческом описании египетских даров лаконцам [Геродот 3.47], несмотря на незначительные материальные свидетельства того, что лаконцы посещали Египет: Bergeron 2013– 15; Johnston 2013, 103–12). Есть несколько способов, которыми египетский элемент может привлечь внимание такого покупателя, о чем будет сказано ниже. Однако я считаю, что более вероятно, что мы можем проследить ассоциацию Мэя комиссии за чашу с отношениями, включающими коммерческие интересы, и в этом случае можно оценить некоторые варианты.

Покупатель-этруск, приобретающий такой продукт для себя или коллег, кажется маловероятным. Помимо продолжающихся дебатов о вероятности создания конкретных этрусских комиссий (Reusser 2002; Coudin 2009; Pipili 2018, 146), есть вопросы относительно более широкого участия этрусков в греческих эмпориях. Некоторые свидетельства указывают на то, что этруски были хорошо известны как торговцы и были активны в торговых центрах Средиземноморья (Camporeale 2004, 78–101), но существует очень мало керамических или эпиграфических свидетельств об этрусских путешественниках в греческих или египетских поселениях в Северной Африке, несмотря на их интерес к египетскому (Naso 2006, 194; Johnston 2013-15, 47, 78; Gorton 1996, 155-64; Hölbl 1979). По схожим причинам, как отмечалось выше, аргументы в пользу покупателя из Лаконии неубедительны, поскольку имеется мало свидетельств того, что лаконцы сами вели торговлю между соответствующими сетями, через которые продавался их экспорт (Bergeron 2013–15; Johnston 2013, 103–103). 12).

Отношения между Киреной и Лаконией, а также расположение Кирены в Северной Африке могут служить аргументом в пользу покупателя из Кирены.[32] Сообщество в Кирене было тесно связано с Лаконией. Города разделяли родовые и культовые узы не только через Феру, но и потому, что лаконцы воспользовались возможностью мигрировать на сельскохозяйственные земли, открытые ферейцами, когда они переместились из враждебных прибрежных мест, таких как Азирида, в более плодородные регионы (Геродот, 4.151–9; Vries). 2015, 1–11; Schaus 2006, 175; 1985, 98–102; 1979, 105; Malkin 1994, 48–57, 169–81, 192–203; White 1984, 99; Currie 2005, 245; Evans 2013, 116–17; James 2005, 1–20).[33] Частично из-за этих связей в Кирене существовал экспортный рынок для очень широкого спектра лаконской керамики, который продолжался даже при сокращении экспорта в другие страны (Pipili 2018, 138; Mei 2013; Coudin 2009, 86–92; Schaus 1985). Различия в формах и росписях лаконской керамики, найденной в Кирене, Токре и Наукратисе, по-видимому, представляют картину конкретных отношений между покровителями и производителями или торговцами, а не какую-то каботажную торговлю лаконскими изысканными изделиями в Северной Африке (Pipili 2018, 141; Coudin 2009, 92–9; Schaus 2006, 176; Schaus 1979). Имея доказательства прямого доступа киренцев к лаконскому рынку и присутствия киренцев в Наукратисе в Египте (Schaus 2006; Johnston 2013-15), мы можем, таким образом, считать создание киренской комиссии весьма вероятным. Специфическое распределение чаш художника Аркесилая не вносит особенно весомого вклада в пользу или против такого вывода (Coudin 2009, 150, 158, 233). Однако можно возразить, что свидетельства существования киренцев в Этрурии или наоборот немногочисленны, а присутствие лаконской керамики в Кирене не обязательно указывает на то, что отсюда ее продали в Этрурию.[34]