Любовница Витгенштейна

На самом деле, я даже только что процитировала Фридриха Ницше.

В действительности я почти час назад процитировала Фридриха Ницше, а точнее, Паскаля.

Где я снова была, так это у родника. На этот раз я решила, что можно принести всё.

Между прочим, я больше не испытываю депрессии, от которой, как я теперь понимаю, я и не страдала с самого начала, а лишь была не в духе.

То есть надо сказать, что я переоделась в те чистые трусы минут на пятнадцать раньше, чем собиралась, а теперь мне пришлось переодеваться снова, потому что у меня только что начались месячные.

Я не намерена проверять, что именно я написала о несущественных беспокойствах, которые время от времени становятся основополагающим настроением существования. Или о том, как вопросы, на которые было невозможно ответить, получают ответы.

Ну да ладно.

Во всяком случае все, что было постирано, теперь находится в моей спальне наверху.

Мгновение или два, прежде чем вернуться вниз, я смотрела в заднее окно.

Я не часто смотрю в него, ведь это не то окно, через которое я наблюдаю за закатом солнца.

На что я смотрела, так это на другой дом, который находится глубоко в лесу на некотором расстоянии отсюда.

Не думаю, что я когда-либо упоминала другой дом.

Что я могла упоминать, так это дома вообще, стоящие вдоль берега, но такое обобщение не включало бы этот дом, ведь он совсем не рядом с водой.

Все, что от него можно увидеть через то заднее окно наверху, так это угол крыши.

На самом деле я вообще не знала о другом доме, когда впервые пришла сюда.

Узнав об этом, я сразу же поняла, что где-то должна также быть дорога, ведущая к нему, разумеется.

Однако мне никак не удавалось найти эту дорогу, причем очень долго.

Пытаясь отыскать ее, я села в пикап и сначала двинулась по дороге к городу, сворачивая везде, где только могла.

Все подъездные дороги вели к домам на пляже, однако, как я уже говорила, тот дом не на пляже.

Мне, наверное, следует добавить, что, когда я говорю «двинулась по дороге к городу», я выражаюсь фигурально, ведь я делала совсем не это.

Дорога к городу одновременно является, естественно, и дорогой из города, а именно в этом противоположном направлении тот дом видно из моего заднего окна на верхнем этаже.

Возможно, мне не обязательно было делать такое уточнение.

Так или иначе, неспособность отыскать дорогу постепенно стала совершенно новым видом беспокойства в моем существовании.

Определенно должна быть дорога, ведущая к этому дому, неоднократно говорила я себе.

Тем не менее, сколько бы раз я ни ездила туда- сюда, я не могла ее отыскать.

Однажды утром я решила превратить все это в большой проект, несмотря на то что раньше убедила себя завязать с крупными проектами.

Сегодня я отыщу дорогу, ведущую к тому дому, что бы ни случилось, наконец решила я.

До сих пор я искала за рулем пикапа, как уже говорила. Тем утром, однако, я решила искать, отправившись к дому пешком через лес.

И, естественно, в результате этой процедуры я также должна была выйти прямо к дороге, вот что, очевидно, было у меня на уме.

В самом деле, этот план настолько меня увлек, что логика самой идеи приводила меня в восторг.

Более того, вдобавок я сказала себе, что, добравшись до того дома, я сразу же двинусь к началу дороги и тем самым уничтожу все остатки тайны.

Эта дорога привела к дороге, по которой уезжают из города.

Ну, когда я говорю «привела», я имею в виду «ведет», ведь она, разумеется, по сей день остается там, где была все это время.

Боже правый. И как долго я позволяла себе переживать из-за того, что не могла отыскать эту дорогу?

Определенно, я проезжала мимо того поваленного дерева не меньше шести или восьми раз.

Между тем, едва разгадав эту загадку, я, конечно же, поняла, что больше не питаю ни малейшего интереса к этой дороге.

Да и сам дом меня не слишком интересует, если честно.

Не считая того, что иногда, случается, я глазею на угол его крыши, прямо как сейчас.

Очень вероятно, между прочим, что теперь я буду менструировать несколько недель. Или, как минимум, оставлять пятна все это время.

Это проблема гормонов, несомненно, и смены образа жизни.

Мои руки, кажется, намекают на то, что время пришло. Будучи художником, научаешься читать по тыльной стороне ладоней.

Даже хотя я редко писала портреты.

Тот, другой дом совершенно заурядный, между прочим.

Ну, не считая того, что это единственный дом поблизости, построенный для людей, предпочитавших вид на лес, а не на воду, разумеется.

Кажется, я могу понять такое предпочтение. Вряд ли я его разделяю, но, кажется, могу понять.

Хотя опять же оттуда можно увидеть лишь отсвет заката в лучшем случае, даже из верхних окон.

Ну, я смотрела. Что не запрещено.

Хотя, если быть до конца честной, то я смотрела, не виден ли оттуда мой собственный дом.

Что тоже не запрещено.

Мой дом оттуда не виден.

Очевидно, что это всего лишь следствие того, как расположены окна. И все же, это тоже легко может стать своего рода беспокойством, если иметь соответствующую склонность.

В конце концов, почему, черт возьми, человек может видеть один дом из другого, но не наоборот? Очевидно же, что нет никакой разницы в расстоянии между этим домом и тем — или тем и этим.

Однажды я принесла в Рейксмюсеум новые колонки для своего проигрывателя. Инструкция предписывала мне убедиться в том, что обе колонки равноудалены друг от друга.

Конечно, пришлось задуматься над тем, что имел в виду человек, писавший эту инструкцию.

Ну, или человек, переводивший инструкцию с японского.

Где бы вы их ни размещали, как можно расположить два предмета иначе, кроме как на равном удалении друг от друга?

Даже если бы, например, имелся некий волшебный способ переместить этот дом, он определенно оказался бы в точности на таком же расстоянии от другого дома, как другой от этого.

Впрочем, в последнем случае этот дом хотя бы мог оказаться там, где его наконец-то стало бы видно из другого дома.

Вообще-то однажды я все-таки видела этот дом из того дома, если подумать.

Дело в том, что в моей пузатой печке горел огонь в тот день, когда я решила прогуляться по лесу. Оглянувшись, я увидела дым над деревьями.

Вон там мой дом, подумала я, когда посмотрела.

Я, кажется, уже отмечала устойчивость такого рода мышления раньше.

Несомненно, я бы выразила идентичную мысль в ночь, когда мой прежний дом превращался в перевернутое огненное марево на фоне облаков, если бы у меня была шлюпка, в которой я могла бы выразить ее в тот момент.

Пожалуй, все подобные мысли вполне укладываются в ту же категорию, что и мысль о человеке у окна на картине, на которой в действительности никого нет, поскольку я, кажется, уже констатировала, что картины, в сущности, никогда не являются тем, что мы о них думаем.

Впрочем, не факт, что я констатировала нечто подобное.

Главное, продолжая размышлять в таком ключе, можно также усомниться, действительно ли я ходила к другому дому.

Бесспорно, я ходила к другому дому, ведь я отчетливо помню афишу, приклеенную к стене гостиной комнаты.

На афише изображена Жанна Авриль и еще три парижские танцовщицы. Более того, на ней перечислены имена всех танцовщиц, в том числе и ее.

Среди других имен на афише есть Клеопатра, Газель и мадемуазель Эглантин.

Да, я смутно припоминаю, что, возможно, уже даже говорила об этом раньше.

С другой стороны, конечно, никак нельзя узнать, была ли афиша нарисована до или после того, как Тулуз-Лотрек, возможно, ходил с моей палкой.

Кроме того, оказывается, в выражении лица Жанны Авриль нет ничего, что бы намекало на ее роман с Брамсом.

Тем не менее можно вспомнить другие картины, на которых она выглядит более чем достаточно чувственной, чтобы привлечь его.

К сожалению, в другом доме нет биографии Брамса, из которой я могла бы больше узнать об этом.

Биография Бетховена тут бы никак не помогла, надо полагать.

Кстати, биография Бетховена в другом доме называется «Бетховен».

Биография Брамса, в которую я однажды заглянула, называлась, насколько я помню, «Жизнь Брамса».

Ну, без сомнения, в этом я могла бы легко убедиться, ведь второй экземпляр биографии Брамса по-прежнему имеется здесь, где нахожусь я.

Впрочем, теперь, пожалуй, возникает вопрос, называлась бы биография Брамса «Жизнь Брамса», если бы у меня под рукой не оказалось второго экземпляра.

Иначе говоря, если бы нигде не осталось больше ни одного экземпляра «Анны Карениной», называлась бы она по-прежнему «Анной Карениной»?

Я, наверное, не вполне уверена, что имею в виду этим вопросом.

Тем не менее невозможно спорить с тем, что я, похоже, неоднократно думала о жизни Брамса, не видя биографию Брамса.

Кстати говоря, я неоднократно думала о «Признаниях» Уильяма Гэддиса, хотя не видела ни экземпляра «Признаний» Уильяма Гэддиса двенадцать или пятнадцать лет.

Я даже думала о самом Уильяме Гэддисе, хотя не видела Гэддиса двенадцать или пятнадцать лет тоже.

На самом деле я, возможно, никогда не видела Гэддиса.

Более того, я также думала о Т. Э. Шоу, а я даже не знаю, кто такой Т. Э. Шоу.

Зато вспомнив наконец-то, что Марко Антонио Монтес де Ока писал стихи, я, наверное, хотя бы могу смело предположить, что сестра Хуана Инес де ла Крус делала то же самое.

Но по какой-то причине о чем я сейчас на самом деле думаю, так это о сцене из «Троянок», в которой греческие солдаты сбрасывают бедного сына Гектора с городской стены, чтобы тот, повзрослев, не отомстил за своего отца и за Трою.

Боже, чего только мужчины не делали.

Ирен Папас, однако, была эффектной Еленой в «Троянках».

Кэтрин Хепбёрн тоже была эффектной в роли Гекубы.

Гекуба была матерью Гектора. Другими словами, разумеется, она была также бабушкой маленького мальчика.

Только представьте, как должна была чувствовать себя Кэтрин Хепбёрн.

Весьма вероятно, что мимо того упавшего дерева можно было ездить бесконечно, я полагаю, так и не заметив дороги. Тем более что эта дорога сразу же резко поворачивала.

Хотя теперь я вспомнила, что посмотрела еще несколько фильмов до того, как проектор, который я принесла в свой лофт, перестал работать.

Возможно, в одном из них Питер О’Тул играл роль Лоуренса Аравийского.

А в другом, кажется, Марлон Брандо играл Сапату.

Между тем я только что съела тарелку сардин.

Большая часть продуктов в банках все еще кажутся съедобными, кстати. Я перестала доверять только еде, упакованной в бумагу.

Хотя я бы почти все отдала за два жареных яйца.

Если серьезно, то я бы, честное слово, почти все отдала за то, чтобы понять, каким образом моему мозгу иногда удается вот так перескакивать с одного на другое.

Например, сейчас я снова думаю о том замке в Ла-Манче.

И по какой такой причине я помню также, что именно Одиссей нашел Ахиллеса, когда Ахиллес скрывался среди женщин, чтобы его не заставили идти воевать?

Допустим, Одиссей наверняка считал, что если сам он должен идти воевать, то и всем остальным следует делать то же.

Но все равно.

Вообще-то я собиралась добавить, что это еще один эпизод, который написал или не написал Тьеполо, но это был Ван Дейк.