Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

По случаю празднеств гостиница была полна народу, за столиками на улице уже курили и распивали местное легкое пиво, общие помещения тонули в облаках дыма. Мистера Джоза, когда он с важным видом осведомился на своем ломаном немецком языке, где ему найти интересующую его особу, направили на самых верх дома - выше комнат бельэтажа, где жило несколько странствующих торговцев, устроивших там выставку своих драгоценностей и парчи; выше апартаментов третьего этажа, занятых штабом игорной фирмы; выше номеров четвертого этажа, снятых труппой знаменитых цыганских вольтижеров и акробатов; еще выше - к маленьким каморкам на чердаке, где среди студентов, коммивояжеров, разносчиков и поселян, приехавших в столицу на празднества, Бекки нашла себе временное гнездышко - самое грязное убежище, в каком когда-либо скрывалась красота.

Becky liked the life.

Бекки нравилась такая жизнь.

She was at home with everybody in the place, pedlars, punters, tumblers, students and all.

Она была на дружеской ноге со всеми постояльцами - с торговцами, игроками, акробатами, студентами.

She was of a wild, roving nature, inherited from father and mother, who were both Bohemians, by taste and circumstance; if a lord was not by, she would talk to his courier with the greatest pleasure; the din, the stir, the drink, the smoke, the tattle of the Hebrew pedlars, the solemn, braggart ways of the poor tumblers, the sournois talk of the gambling-table officials, the songs and swagger of the students, and the general buzz and hum of the place had pleased and tickled the little woman, even when her luck was down and she had not wherewithal to pay her bill.

У нее была беспокойная, ветреная натура, унаследованная от отца и матери - истых представителей богемы и по вкусам своим, и по обстоятельствам жизни. Если под рукой не было какого-нибудь лорда, Бекки с величайшим удовольствием болтала с его курьером. Шум, оживление, пьянство, табачный дым, гомон евреев-торговцев, важные, спесивые манеры нищих акробатов, жаргон заправил игорного дома, пение и буйство студентов - весь этот неумолчный гам и крик, царивший в гостинице, веселил и забавлял маленькую женщину, даже когда ей не везло и нечем было заплатить по счету.

How pleasant was all the bustle to her now that her purse was full of the money which little Georgy had won for her the night before!

Тем милее была ей вся эта суета теперь, когда кошелек у нее был набит деньгами, которые маленький Джорджи выиграл ей накануне вечером.

As Jos came creaking and puffing up the final stairs, and was speechless when he got to the landing, and began to wipe his face and then to look for No. 92, the room where he was directed to seek for the person he wanted, the door of the opposite chamber, No. 90, was open, and a student, in jack-boots and a dirty schlafrock, was lying on the bed smoking a long pipe; whilst another student in long yellow hair and a braided coat, exceeding smart and dirty too, was actually on his knees at No. 92, bawling through the keyhole supplications to the person within.

Когда Джоз, отдуваясь, одолел последнюю скрипучую лестницу и, едва переводя дух, остановился на верхней площадке, а затем, отерев с лица пот, стал искать нужный ему э 92, дверь в комнату напротив, э 90, была открыта, и какой-то студент в высоких сапогах и грязном шлафроке лежал на кровати, покуривая длинную трубку, а другой студент, с длинными желтыми волосами и в расшитой шнурами куртке, чрезвычайно изящной и тоже грязной, стоял на коленях у двери э 92 и выкрикивал через замочную скважину мольбы, обращенные к особе, находившейся в комнате.

"Go away," said a well-known voice, which made Jos thrill,

- Уходите прочь, - произнес знакомый голос, от которого Джоза пронизала дрожь.

"I expect somebody; I expect my grandpapa.

- Я жду кое-кого... Я жду моего дедушку.

He mustn't see you there."

Нельзя, чтобы он вас здесь застал.

"Angel Englanderinn!" bellowed the kneeling student with the whity-brown ringlets and the large finger-ring, "do take compassion upon us.

- Ангел Englanderin! {Англичанка (нем.).} -вопил коленопреклоненный студент с белобрысой головой и с большим кольцом на пальце. - Сжальтесь над нами!

Make an appointment.

Назначьте свидание!

Dine with me and Fritz at the inn in the park.

Отобедайте со мной и Фрицем в гостинице в парке.

We will have roast pheasants and porter, plum-pudding and French wine.

Будут жареные фазаны и портер, плумпудииг и французское вино.

We shall die if you don't."

Мы умрем, если вы не согласитесь!

"That we will," said the young nobleman on the bed; and this colloquy Jos overheard, though he did not comprehend it, for the reason that he had never studied the language in which it was carried on.

- Обязательно умрем! - подтвердил юный дворянин на кровати. Этот разговор и услышал Джоз, хотя не понял из него ни слова по той простой причине, что никогда не изучал языка, на котором он велся.

"Newmero kattervang dooze, si vous plait," Jos said in his grandest manner, when he was able to speak.

- Newmero kattervang dooze, si vous plaii! {Номер девяносто второй, пожалуйста! (искаж. франц.)}- сказал Джоз тоном вельможи, когда обрел наконец дар речи.

"Quater fang tooce!" said the student, starting up, and he bounced into his own room, where he locked the door, and where Jos heard him laughing with his comrade on the bed.

- Quater fang tooce! - повторил студент и, вскочив на ноги, ринулся в свою комнату; дверь захлопнулась, и до Джоза донесся громкий взрыв хохота.

The gentleman from Bengal was standing, disconcerted by this incident, when the door of the 92 opened of itself and Becky's little head peeped out full of archness and mischief.

Бенгальский джентльмен стоял неподвижно, озадаченный этим происшествием, как вдруг дверь э 92 сама собою отворилась, и из комнаты выглянуло личико Бекки, полное лукавства и задора.

She lighted on Jos.

Взгляд ее упал на Джоза.

"It's you," she said, coming out.

- Это вы? - сказала она, выходя в коридор.

"How I have been waiting for you!

- Как я ждала вас!

Stop! not yet--in one minute you shall come in."

Стойте! Не входите... через минуту я вас приму.

In that instant she put a rouge-pot, a brandy bottle, and a plate of broken meat into the bed, gave one smooth to her hair, and finally let in her visitor.

За эту минуту она сунула к себе в постель баночку румян, бутылку коньяку и тарелку с колбасой, наскоро пригладила волосы и наконец впустила своего гостя.

She had, by way of morning robe, a pink domino, a trifle faded and soiled, and marked here and there with pomaturn; but her arms shone out from the loose sleeves of the dress very white and fair, and it was tied round her little waist so as not ill to set off the trim little figure of the wearer.

Ее утренним нарядом было розовое домино, немножко выцветшее и грязноватое, местами запачканное помадой. Но широкие рукава не скрывали прекрасных, ослепительно белых рук, а пояс, которым была перехвачена ее тонкая талия, выгодно подчеркивал изящную фигуру.

She led Jos by the hand into her garret.

Бекки за руку ввела Джоза к себе в каморку.

"Come in," she said.

- Входите! - сказала она.

"Come and talk to me. Sit yonder on the chair"; and she gave the civilian's hand a little squeeze and laughingly placed him upon it.

- Входите, и давайте побеседуем. ЛСадитесь вот здесь. - И, слегка пожав руку толстому чиновнику, она со смехом усадила его на стул.

As for herself, she placed herself on the bed--not on the bottle and plate, you may be sure--on which Jos might have reposed, had he chosen that seat; and so there she sat and talked with her old admirer.

Сама же уселась на кровать - конечно, не на бутылку и тарелку, на которых мог бы расположиться Джоз, если бы он вздумал занять это место. И вот, сидя там, Бекки начала болтать со своим давнишним поклонником.

"How little years have changed you," she said with a look of tender interest.

- Как мало годы изменили вас! - сказала она, бросив на Джоза взгляд, полный нежного участия.

"I should have known you anywhere. What a comfort it is amongst strangers to see once more the frank honest face of an old friend!"

- Я узнала бы вас где угодно; как приятно, живя среди чужих людей, опять увидеть честное, открытое лицо старого друга!

The frank honest face, to tell the truth, at this moment bore any expression but one of openness and honesty: it was, on the contrary, much perturbed and puzzled in look.

Если сказать правду, честное, открытое лицо выражало в этот момент что угодно, но только не прямодушие и честность. Наоборот, оно было весьма смущенным и озадаченным.

Jos was surveying the queer little apartment in which he found his old flame.

Джоз оглядел странную комнатку, в которой нашел свою былую пассию.

One of her gowns hung over the bed, another depending from a hook of the door; her bonnet obscured half the looking-glass, on which, too, lay the prettiest little pair of bronze boots; a French novel was on the table by the bedside, with a candle, not of wax.

Одно из ее платьев висело на спилке кровати, другое свешивалось с гвоздя, вбитого в дверь; шляпка наполовину загораживала зеркало, а на подзеркальнике валялись очаровательные башмачки бронзового цвета. На столике у кровати лежал французский роман рядом со свечою - не восковой.

Becky thought of popping that into the bed too, but she only put in the little paper night-cap with which she had put the candle out on going to sleep.

Бекки собиралась было сунуть и ее в постель, но спрятала туда только бумажный колпачок, которым тушила свечку, отходя ко сну.

"I should have known you anywhere," she continued; "a woman never forgets some things.

- Да, я узнала бы вас где угодно, - продолжала она, - женщина никогда не забывает некоторых вещей.

And you were the first man I ever--I ever saw."

А вы были первым мужчиной, которого я когда-либо... когда-либо видела!

"Was I really?" said Jos.

- Да неужели? - произнес Джоз.

"God bless my soul, you--you don't say so."

- Разрази меня господь, не может быть, да что вы говорите!

"When I came with your sister from Chiswick, I was scarcely more than a child," Becky said.

- Когда я приехала к вам из Чизика вместе с вашей сестрой, я была еще совсем ребенком, - сказала Бекки.

"How is that, dear love?

- Как поживает моя ненаглядная мплочка?

Oh, her husband was a sad wicked man, and of course it was of me that the poor dear was jealous.

О, ее муж был ужасно испорченный человек, и, конечно, бедняжка ревновала его ко мне.

As if I cared about him, heigho! when there was somebody--but no--don't let us talk of old times"; and she passed her handkerchief with the tattered lace across her eyelids.

Как будто я обращала на него внимание, когда существовал кто-то другой... но нет... не будем говорить о былом. - И она провела по ресницам носовым платочком с разодранными кружевами.

"Is not this a strange place," she continued, "for a woman, who has lived in a very different world too, to be found in?

- Разве не странно, - продолжала она, - найти в таком месте женщину, которая живала в совершенно другом мире?

I have had so many griefs and wrongs, Joseph Sedley; I have been made to suffer so cruelly that I am almost made mad sometimes.

Я перенесла столько горя и несчастий, Джозеф Седли! Мне пришлось так ужасно страдать, что иногда я просто с ума сходила!

I can't stay still in any place, but wander about always restless and unhappy.

Я нигде не могу отдохнуть, я должна вечно скитаться, не зная ни покоя, ни счастья.

All my friends have been false to me--all.

Все мои друзья меня предали - все до одного.

There is no such thing as an honest man in the world.

Нет на свете честных людей.

I was the truest wife that ever lived, though I married my husband out of pique, because somebody else--but never mind that.

Я была верной, безупречной женой, хотя и вышла замуж назло, потому что кто-то другой... но не будем об этом вспоминать!

I was true, and he trampled upon me and deserted me.

Я была верна ему, а он надо мной надругался и бросил меня.

I was the fondest mother. I had but one child, one darling, one hope, one joy, which I held to my heart with a mother's affection, which was my life, my prayer, my--my blessing; and they--they tore it from me--tore it from me"; and she put her hand to her heart with a passionate gesture of despair, burying her face for a moment on the bed.

Я была нежнейшей матерью, у меня было только одно дитя, одна любовь, одна надежда, одна радость, его я прижимала к своему сердцу со всей нежностью матери, он был моей жизнью, моей молитвой, моим... моим благословением... и они... они отняли его у меня... отняли у меня! - И жестом, исполненным отчаяния, она прижала руку к сердцу и на минуту зарылась лицом в постель.

The brandy-bottle inside clinked up against the plate which held the cold sausage.

Бутылка с коньяком, лежавшая под одеялом, звякнула о тарелку с остатками колбасы.

Both were moved, no doubt, by the exhibition of so much grief.

Обе, несомненно, были растроганы проявлением столь сильного горя.

Max and Fritz were at the door, listening with wonder to Mrs. Becky's sobs and cries.

Макс и Фриц стояли за дверью, с удивлением прислушиваясь к рыданиям миссис Бекки.