Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

He was eleven when they took him away from me.

Ему было одиннадцать, когда его отняли у меня.

Bless his sweet face; I have never seen it again."

Да благословит господь его милую головку! Я его с тех пор не видела.

"Was he fair or dark?" went on that absurd little Emmy.

- Он белокурый или темненький? - продолжала глупышка Эмми.

"Show me his hair."

- Покажи мне его волосы.

Becky almost laughed at her simplicity.

Бекки чуть не расхохоталась над ее наивностью.

"Not to-day, love--some other time, when my trunks arrive from Leipzig, whence I came to this place--and a little drawing of him, which I made in happy days."

- Не сегодня, голубчик... когда-нибудь в другой раз, когда придут из Лейпцига мои сундуки, -ведь я оттуда приехала. Я покажу тебе и портрет его, который сама нарисовала еще давно, в счастливую пору.

"Poor Becky, poor Becky!" said Emmy.

- Бедная Бекки, бедная Бекки! - сказала Эмми.

"How thankful, how thankful I ought to be"; (though I doubt whether that practice of piety inculcated upon us by our womankind in early youth, namely, to be thankful because we are better off than somebody else, be a very rational religious exercise) and then she began to think, as usual, how her son was the handsomest, the best, and the cleverest boy in the whole world.

- Как же я-то должна быть благодарна! - (Хотя это благочестивое правило, внушаемое нам нашими родственницами с юных лет, -благодарить всевышнего за то, что нам гораздо лучше, чем кому-то другому, - не кажется мне особенно разумным.) И тут она, по своему обыкновению, подумала о том, что сын ее самый красивый, самый добрый и самый умный мальчик во всем свете.

"You will see my Georgy," was the best thing Emmy could think of to console Becky.

- Вот ты увидишь моего Джорджи! - Лучше этого Эмми ничего не могла придумать для утешения Бекки.

If anything could make her comfortable that would.

В самом деле, чем еще ее можно было бы успокоить!

And so the two women continued talking for an hour or more, during which Becky had the opportunity of giving her new friend a full and complete version of her private history.

Так обе женщины беседовали в течение часа или больше, и за это время Бекки успела полно и обстоятельно изложить подруге историю своей жизни.

She showed how her marriage with Rawdon Crawley had always been viewed by the family with feelings of the utmost hostility; how her sister-in-law (an artful woman) had poisoned her husband's mind against her; how he had formed odious connections, which had estranged his affections from her: how she had borne everything--poverty, neglect, coldness from the being whom she most loved--and all for the sake of her child; how, finally, and by the most flagrant outrage, she had been driven into demanding a separation from her husband, when the wretch did not scruple to ask that she should sacrifice her own fair fame so that he might procure advancement through the means of a very great and powerful but unprincipled man--the Marquis of Steyne, indeed.

Она поведала Эмми, что семья мужа всегда смотрела на их брак с Родоном Кроули в высшей степени враждебно; что ее невестка (злокозненная женщина) настраивала Родона против нее; что муж стал заводить мерзкие связи, а ее совсем разлюбил; что она сносила бедность, пренебрежение, холодность со стороны существа, любимого ею больше всего на свете, - и все это ради счастья ее ребенка; наконец, что ей было нанесено гнуснейшее оскорбление, почему она и была вынуждена уехать от мужа: этот негодяй не постыдился требовать, чтобы она пожертвовала своим добрым именем ради должности, которую мог ему предоставить один весьма важный и влиятельный, но беспринципный человек - маркиз Стайн.

The atrocious monster!

Ужаснейший изверг!

This part of her eventful history Becky gave with the utmost feminine delicacy and the most indignant virtue.

Эту часть своей богатой событиями истории Бекки рассказала с величайшей, чисто женской деликатностью и с видом негодующей добродетели.

Forced to fly her husband's roof by this insult, the coward had pursued his revenge by taking her child from her.

Нанесенное ей оскорбление заставило ее покинуть кров супруга, но негодяи отомстил ей, отняв у нее ребенка.

And thus Becky said she was a wanderer, poor, unprotected, friendless, and wretched.

И вот, закончила Бекки, теперь она скиталица - нищая, беззащитная, без друзей и без счастья.

Emmy received this story, which was told at some length, as those persons who are acquainted with her character may imagine that she would.

Лица, знакомые с характером Эмми, легко могут себе представить, как она приняла эту историю, рассказанную довольно пространно.

She quivered with indignation at the account of the conduct of the miserable Rawdon and the unprincipled Steyne.

Она трепетала от негодования, слушая о поведении злодея Родона и изверга Стайна.

Her eyes made notes of admiration for every one of the sentences in which Becky described the persecutions of her aristocratic relatives and the falling away of her husband. (Becky did not abuse him.

Во взгляде ее появлялись знаки восклицания к каждой фразе, в которой Бекки описывала преследования со стороны своих аристократических родственников и охлаждение своего мужа. (Бекки его не порицала.

She spoke rather in sorrow than in anger.

Она говорила о нем скорее горестно, чем злобно.

She had loved him only too fondly: and was he not the father of her boy?) And as for the separation scene from the child, while Becky was reciting it, Emmy retired altogether behind her pocket-handkerchief, so that the consummate little tragedian must have been charmed to see the effect which her performance produced on her audience.

Она любила его слишком горячо; и разве он не отец ее мальчика!) А когда дело дошло до сцены разлуки с ребенком, Эмми надолго спряталась за своим носовым платочком, так что наша трагическая актриса должна была остаться очень довольна тем, какое впечатление ее игра производит на публику.

Whilst the ladies were carrying on their conversation, Amelia's constant escort, the Major (who, of course, did not wish to interrupt their conference, and found himself rather tired of creaking about the narrow stair passage of which the roof brushed the nap from his hat) descended to the ground-floor of the house and into the great room common to all the frequenters of the Elephant, out of which the stair led.

Пока дамы были заняты разговором, верный телохранитель Эмилии, майор (не хотевший, разумеется, мешать их беседе), устал ходить взад-вперед по узкому скрипучему коридорчику, потолок которого ерошил ворс на его шляпе, и, спустившись в нижний этаж гостиницы, попал в большую общую залу "Слона", откуда и шла лестница наверх.

This apartment is always in a fume of smoke and liberally sprinkled with beer.

Это помещение всегда полно табачного дыма и обильно забрызгано пивом.

On a dirty table stand scores of corresponding brass candlesticks with tallow candles for the lodgers, whose keys hang up in rows over the candles.

На грязном столе стоят десятки одинаковых медных подсвечников с сальными свечами для постояльцев, а над подсвечниками рядами висят ключи от комнат.

Emmy had passed blushing through the room anon, where all sorts of people were collected; Tyrolese glove-sellers and Danubian linen-merchants, with their packs; students recruiting themselves with butterbrods and meat; idlers, playing cards or dominoes on the sloppy, beery tables; tumblers refreshing during the cessation of their performances--in a word, all the fumum and strepitus of a German inn in fair time.

Эмми, когда направлялась к Бекки, покраснела от смущения, проходя через эту комнату, где собрались самые разношерстные люди: тирольские перчаточники и дунайские торговцы полотном со своими тюками; студенты, подкреплявшиеся бутербродами и мясом; бездельники, игравшие в карты или в домино на липких, залитых пивом столах; акробаты, отдыхавшие в перерыве между двумя представлениями, - словом, fumus и strepitus {Дым и шум (лат.).} немецкой гостиницы в ярмарочное время.

The waiter brought the Major a mug of beer, as a matter of course, and he took out a cigar and amused himself with that pernicious vegetable and a newspaper until his charge should come down to claim him.

Лакей, не дожидаясь заказа, подал майору кружку пива. Доббин вынул сигару и решил развлечься этим губительным зельем и газетою в ожидании, когда за ним придет вверенная его попечениям особа.

Max and Fritz came presently downstairs, their caps on one side, their spurs jingling, their pipes splendid with coats of arms and full-blown tassels, and they hung up the key of No. 90 on the board and called for the ration of butterbrod and beer. The pair sat down by the Major and fell into a conversation of which he could not help hearing somewhat.

Вскоре по лестнице, позвякивая шпорами, спустились Макс и Фриц в шапочках набекрень и с трубками, разукрашенными гербами и пышными кисточками. Они повесили на доску ключ от э 90, заказали себе порцию бутербродов и пива и, усевшись неподалеку от майора, завели беседу, отрывки которой долетели до слуха Доббина.

It was mainly about "Fuchs" and "Philister," and duels and drinking-bouts at the neighbouring University of Schoppenhausen, from which renowned seat of learning they had just come in the Eilwagen, with Becky, as it appeared, by their side, and in order to be present at the bridal fetes at Pumpernickel.

Разговор шел главным образом о "фуксах" и "филистерах", о дуэлях и попойках в соседнем шопенгаузенском университете, прославленном рассаднике просвещения, откуда они только что приехали в Eilwagen {В дилижансе (нем.).}, по-видимому, вместе с Бекки, чтобы присутствовать на свадебных торжествах в Пумперникеле.

"The title Englanderinn seems to be en bays de gonnoisance," said Max, who knew the French language, to Fritz, his comrade.

- Эта маленькая Englanderin, кажется, попала en bays de gonnoissance {В среду знакомых (искаж. франц.).}, - сказал Макс, знавший французский язык, своему товарищу Фрицу.

"After the fat grandfather went away, there came a pretty little compatriot.

- После ухода толстяка дедушки к ней явилась хорошенькая соотечественница.

I heard them chattering and whimpering together in the little woman's chamber."

Я слышал, как они болтали и охали в комнате у малютки.

"We must take the tickets for her concert," Fritz said.

- Нужно взять билеты на ее концерт, - заметил Фриц.

"Hast thou any money, Max?"

- У тебя есть деньги, Макс?

"Bah," said the other, "the concert is a concert in nubibus.

- Вот еще! - воскликнул тот. - Этот концерт -концерт in nubibus {В облаках (лат.).}.

Hans said that she advertised one at Leipzig, and the Burschen took many tickets.

Г анс рассказывал, что она в Лейпциге объявляла о таком концерте, и бурши взяли много билетов.

But she went off without singing.

Но она уехала, не выступив.

She said in the coach yesterday that her pianist had fallen ill at Dresden.

Вчера в карете она рассказывала, что ее пианист заболел в Дрездене.

She cannot sing, it is my belief: her voice is as cracked as thine, O thou beer-soaking Renowner!"

Я уверен, что она просто не умеет петь: голос у нее сипит так же, как у тебя, о пропившаяся знаменитость!

"It is cracked; I hear her trying out of her window a schrecklich English ballad, called

- Да, он у нее сипит; я слышал из окна, как она разделывала какую-то schrecklicho {Ужасную (нем.).} английскую балладу под названием:

'De Rose upon de Balgony.'"

"De Rose upon de Balgoriy" {"Роза на балконе" (искаж. англ.).}.

"Saufen and singen go not together," observed Fritz with the red nose, who evidently preferred the former amusement.

- Saufen und singcn {Пить и петь (нем.).} вместе не уживаются, - заметил красноречивый Фриц, очевидно, предпочитавший первое из этих занятии.

"No, thou shalt take none of her tickets.

- Нет, не нужно брать у нее никаких билетов.

She won money at the trente and quarante last night.

Вчера вечером она выиграла в trente et quarante.

I saw her: she made a little English boy play for her.

Я видел ее: она заставила играть за себя какого-то английского мальчугана.

We will spend thy money there or at the theatre, or we will treat her to French wine or Cognac in the Aurelius Garden, but the tickets we will not buy.

Спустим твои денежки там же или в театре, а то угостим ее французским вином или коньяком в саду Аврелия, а билеты брать ни к чему...

What sayest thou?

Что скажешь?

Yet, another mug of beer?" and one and another successively having buried their blond whiskers in the mawkish draught, curled them and swaggered off into the fair.

Еще по кружке пива? И, по очереди окунув свои белокурые усы в омерзительное пойло, они подкрутили их и отбыли на ярмарку.

The Major, who had seen the key of No. 90 put up on its hook and had heard the conversation of the two young University bloods, was not at a loss to understand that their talk related to Becky.

Майор, видевший, как вешали на крючок ключ от э 90, и слышавший беседу университетских фатов, не мог не понять, что их разговор относился к Бекки.

"The little devil is at her old tricks," he thought, and he smiled as he recalled old days, when he had witnessed the desperate flirtation with Jos and the ludicrous end of that adventure.

"Чертенок, опять она принялась за свои старые штучки!" - подумал он и улыбнулся, вспомнив былые дни, когда он был свидетелем ее отчаянного заигрывания с Джозом и уморительного конца этой затеи.

He and George had often laughed over it subsequently, and until a few weeks after George's marriage, when he also was caught in the little Circe's toils, and had an understanding with her which his comrade certainly suspected, but preferred to ignore.