Ярмарка тщеславия [англ. и рус. параллельные тексты]

Мистер Хорокс налил мне и моим ученицам по рюмочке вина, а миледи - целый бокал.

When we retired, she took from her work-drawer an enormous interminable piece of knitting; the young ladies began to play at cribbage with a dirty pack of cards.

Когда мы перешли в гостиную, леди Кроули вынула из ящика своего рабочего стола какое-то бесконечное вязанье, а девочки засели играть в крибедж, вытащив засаленную колоду карт.

We had but one candle lighted, but it was in a magnificent old silver candlestick, and after a very few questions from my lady, I had my choice of amusement between a volume of sermons, and a pamphlet on the corn-laws, which Mr. Crawley had been reading before dinner.

У нас горела всего только одна свеча, но зато в великолепном старинном серебряном подсвечнике. И после нескольких весьма скупых вопросов, заданных миледи, мне для собственного развлечения был предоставлен выбор между томом проповедей и той самой брошюрой о хлебных законах, которую мистер Кроули читал перед обедом.

So we sat for an hour until steps were heard.

Так мы и просидели около часа, пока не послышались шаги.

"Put away the cards, girls," cried my lady, in a great tremor; "put down Mr. Crawley's books, Miss Sharp"; and these orders had been scarcely obeyed, when Mr. Crawley entered the room.

- Бросьте карты, девочки! - закричала миледи в страшном испуге. - Положите на место книги мистера Кроули, мисс Шарп! - И едва мы успели выполнить эти приказания, как в комнату вошел мистер Кроули.

"We will resume yesterday's discourse, young ladies," said he, "and you shall each read a page by turns; so that Miss a--Miss Short may have an opportunity of hearing you"; and the poor girls began to spell a long dismal sermon delivered at Bethesda Chapel, Liverpool, on behalf of the mission for the Chickasaw Indians.

- Мы продолжим нашу вчерашнюю беседу, молодые девицы, - сказал он, - каждая из вас будет поочередно читать по странице, так что мисс... э... мисс Шорт будет иметь случай послушать вас. - И бедные девочки принялись читать по складам длинную унылую проповедь, произнесенную в капелле Вифезды в Ливерпуле по случаю обращения в христианство индейцев племени Чикасо.

Was it not a charming evening?

Не правда ли, какой восхитительный вечер!

At ten the servants were told to call Sir Pitt and the household to prayers.

92 В десять часов слугам было приказано позвать сэра Питта и всех домочадцев на общую молшву.

Sir Pitt came in first, very much flushed, and rather unsteady in his gait; and after him the butler, the canaries, Mr. Crawley's man, three other men, smelling very much of the stable, and four women, one of whom, I remarked, was very much overdressed, and who flung me a look of great scorn as she plumped down on her knees.

Сор Пдтт пожаловал первый, с изрядно раскрасневшимся лицом и довольно неуверенной походкой. За ним явились дворецкий, обе канарейки, камердинер мистера Кроули, еще трое слуг, от которых сильно несло конюшней, и четыре женщины, причем одна из них, разодетая, как я заметила, в пух и прах, прежде чем бухнуться на колени, смерила меня уничтожающим взглядом.

After Mr. Crawley had done haranguing and expounding, we received our candles, and then we went to bed; and then I was disturbed in my writing, as I have described to my dearest sweetest Amelia.

После того как мистер Кроули покончил со своими разглагольствованиями и назиданиями, нам были вручены свечи, а затем мы отправились спать. И вот тут-то меня и потревожили, не дав дописать письмо, о чем я уже сообщала моей драгоценной Эмилии.

Good night.

Спокойной ночи!

A thousand, thousand, thousand kisses!

Целую тысячу, тысячу, тысячу раз!

Saturday.--This morning, at five, I heard the shrieking of the little black pig.

Суббота. Сегодня в пять часов утра я слышала визг черного поросенка.

Rose and Violet introduced me to it yesterday; and to the stables, and to the kennel, and to the gardener, who was picking fruit to send to market, and from whom they begged hard a bunch of hot-house grapes; but he said that Sir Pitt had numbered every "Man Jack" of them, and it would be as much as his place was worth to give any away.

Роза и Вайолет вчера знакомили меня с ним, а также водили на конюшню, на псарню и к садовнику, который снимал фрукты для отправки на рынок. Девочки клянчили у него по кисточке оранжерейного винограду, но садовник уверял, что сэр Питт пересчитал каждую ягодку и он поплатится местом, если даст им что-нибудь.

The darling girls caught a colt in a paddock, and asked me if I would ride, and began to ride themselves, when the groom, coming with horrid oaths, drove them away.

Милые девочки поймали жеребенка на конном дворе и предложили мне покататься верхом, а потом давай скакать на нем сами, пока прибежавший со страшными ругательствами грум не прогнал их.

Lady Crawley is always knitting the worsted.

Леди Кроули вечно вяжет что-то из шерсти.

Sir Pitt is always tipsy, every night; and, I believe, sits with Horrocks, the butler.

Сэр Питт вечно напивается к концу дня. Мне кажется, он коротает время с Хороксом, дворецким.

Mr. Crawley always reads sermons in the evening, and in the morning is locked up in his study, or else rides to Mudbury, on county business, or to Squashmore, where he preaches, on Wednesdays and Fridays, to the tenants there.

Мистер Кроули вечно читает проповеди по вечерам. Утром он сидит запершись в своем кабинете или же ездит верхом в Мадбери по делам графства, а то в Скуошмор - по средам и пятницам, - где проповедует тамошним арендаторам.

A hundred thousand grateful loves to your dear papa and mamma.

Передай от меня сто тысяч благодарностей и приветов своим милым папе и маме.

Is your poor brother recovered of his rack- punch?

Что твой бедный братец, поправился ли он после аракового пунша?

Oh, dear! Oh, dear!

Ах, боже мой!

How men should beware of wicked punch!

Кат; мужчинам следовало бы остерегаться этого гадкого пунша.

Ever and ever thine own REBECCA

Вечно, вечно твоя Ребекка ".

Everything considered, I think it is quite as well for our dear Amelia Sedley, in Russell Square, that Miss Sharp and she are parted.

Принимая все это в соображение, я считаю совершенно правильным и полезным для нашей дорогой Эмилии Седли на Рассел-сквер, что она и мисс Шарп расстались.

Rebecca is a droll funny creature, to be sure; and those descriptions of the poor lady weeping for the loss of her beauty, and the gentleman "with hay-coloured whiskers and straw-coloured hair," are very smart, doubtless, and show a great knowledge of the world.

Ребекка, разумеется, шаловливое и остроумное существо; ее описания бедной леди, оплакивающей свою красоту, и джентльмена с "бакенбардами цвета сена и волосами цвета соломы" бесспорно очень милы и указывают на известный житейский опыт.

That she might, when on her knees, have been thinking of something better than Miss Horrocks's ribbons, has possibly struck both of us.

Хотя то, что она могла, стоя на коленях, думать о таких пустяках, как ленты мисс Хорокс, вероятно, немало поразило нас с вами.

But my kind reader will please to remember that this history has "Vanity Fair" for a title, and that Vanity Fair is a very vain, wicked, foolish place, full of all sorts of humbugs and falsenesses and pretensions.

Но пусть любезный читатель не забывает, что наша повесть в веселой желтой обложке носит наименование "Ярмарки Тщеславия", а Ярмарка Тщеславия - место суетное, злонравное, сумасбродное, полное всяческих надувательств, фальши и притворства.

And while the moralist, who is holding forth on the cover ( an accurate portrait of your humble servant), professes to wear neither gown nor bands, but only the very same long- eared livery in which his congregation is arrayed: yet, look you, one is bound to speak the truth as far as one knows it, whether one mounts a cap and bells or a shovel hat; and a deal of disagreeable matter must come out in the course of such an undertaking.

И хотя изображенный на обложке моралист, выступающий перед публикой (точный портрет вашего покорного слуги), и заявляет, что он не носит ни облачения, ни белого воротничка, а только такое же шутовское одеяние, в какое наряжена его паства, однако ничего не поделаешь, приходится говорить правду, поскольку уж она нам известна, независимо от того, что у нас на голове: колпак ли с бубенцами или широкополая шляпа; а раз так - на свет божий должно выйти столько неприятных вещей, что и не приведи бог.

I have heard a brother of the story-telling trade, at Naples, preaching to a pack of good-for-nothing honest lazy fellows by the sea-shore, work himself up into such a rage and passion with some of the villains whose wicked deeds he was describing and inventing, that the audience could not resist it; and they and the poet together would burst out into a roar of oaths and execrations against the fictitious monster of the tale, so that the hat went round, and the bajocchi tumbled into it, in the midst of a perfect storm of sympathy.

Я слышал в Неаполе одного собрата по ремеслу, когда он, проповедуя на морском берегу перед толпой откровенных и честных бездельников, вошел в такой азарт, изобличая злодейство своих выдуманных героев, что слушатели не могли устоять: вместе с сочинителем они разразились градом ругательств и проклятий по адресу выдуманного им чудовища, так что, когда шляпа пошла по кругу, медяки щедро посыпались в нее среди настоящей бури сочувствия.

At the little Paris theatres, on the other hand, you will not only hear the people yelling out

С другой стороны, в маленьких парижских театрах вы не только услышите, как публика выкрикивает из лож:

"Ah gredin!

"Ah, gredin!

Ah monstre:" and cursing the tyrant of the play from the boxes; but the actors themselves positively refuse to play the wicked parts, such as those of infames Anglais, brutal Cossacks, and what not, and prefer to appear at a smaller salary, in their real characters as loyal Frenchmen.

Ah, monstre!" {Ах, негодяй! Ах, чудовище! (франц.).} - и осыпает ругательствами выведенного в пьесе тирана, - бывает и так, что сами актеры наотрез отказываются исполнять роли злодеев, вроде, например, des infames Anglais {Гнусных англичан (франц.).}, неистовых казаков и тому подобное, и предпочитают довольствоваться меньшим жалованьем, но зато выступать в более естественной для них роли честных французов.

I set the two stories one against the other, so that you may see that it is not from mere mercenary motives that the present performer is desirous to show up and trounce his villains; but because he has a sincere hatred of them, which he cannot keep down, and which must find a vent in suitable abuse and bad language.

Я сопоставил эти два случая, дабы вы могли видеть, что автор этой повести не из одних корыстных побуждений желает вывести на чистую воду и строго покарать своих злодеев; он питает к ним искреннюю ненависть, которую не в силах побороть и которая должна найти выход в подобающем порицании и осуждении.

I warn my "kyind friends," then, that I am going to tell a story of harrowing villainy and complicated--but, as I trust, intensely interesting--crime.

Итак, предупреждаю моих благосклонных друзей, что я намерен рассказать о возмутительной низости и весьма сложных, но - как я надеюсь - небезынтересных преступлениях.

My rascals are no milk-and-water rascals, I promise you.

Мои злодеи не какие-нибудь желторотые разини, смею вас уверить!

When we come to the proper places we won't spare fine language--No, no!

Когда мы дойдем до соответствующих мест, мы не пожалеем ярких красок. Нет, нет!

But when we are going over the quiet country we must perforce be calm.

Но, шествуя по мирной местности, мы будем поневоле сохранять спокойствие.

A tempest in a slop-basin is absurd.

Буря в стакане воды - нелепость.

We will reserve that sort of thing for the mighty ocean and the lonely midnight.

Предоставим подобного рода вещи могучему океану и глухой полуночи.

The present Chapter is very mild.

Настоящая глава - образец кротости и спокойствия.

Others--But we will not anticipate THOSE.

Другие же... Но не будем забегать вперед.

And, as we bring our characters forward, I will ask leave, as a man and a brother, not only to introduce them, but occasionally to step down from the platform, and talk about them: if they are good and kindly, to love them and shake them by the hand: if they are silly, to laugh at them confidentially in the reader's sleeve: if they are wicked and heartless, to abuse them in the strongest terms which politeness admits of.

И я хочу просить позволения, на правах человека и брата, по мере того как мы будем выводить наших действующих лиц, не только представлять их вам, но иногда спускаться с подмостков и беседовать о них; и если они окажутся хорошими и милыми, хвалить их и жать им руки; если они глуповаты, украдкой посмеяться над ними вместе с читателем; если же они злы и бессердечны, порицать их в самых суровых выражениях, какие только допускает приличие.

Otherwise you might fancy it was I who was sneering at the practice of devotion, which Miss Sharp finds so ridiculous; that it was I who laughed good-humouredly at the reeling old Silenus of a baronet--whereas the laughter comes from one who has no reverence except for prosperity, and no eye for anything beyond success.

Иначе вы можете вообразить, что это я сам язвительно насмехаюсь над проявлениями благочестия, которые мисс Шарп находит такими смешными; что это я сам добродушно подшучиваю над пошатывающимся старым Силеном - баронетом, тогда как этот смех исходит от того, кто не питает уважения ни к чему, кроме богатства, закрывает глаза на все, кроме успеха.