Собрание сочинений. Том 3. Жак. Мопра. Орас

VI

От Жака — Сильвии

Серизи, близ Тура

Зачем ты пробуждаешь мою боль теперь, когда она утихла, неосторожная Сильвия? Она неисцелима, я это знаю. Неужели ты опасаешься, что я их позабыл? Но чего именно ты боишься? Какая страница моей жизни может тебе показаться странной? Ведь она подписана Жаком! Чему ты удивляешься? Тому, что я влюблен? Что тебя страшит? Моя любовь или предстоящий брак?

Да, если б я мог чему-нибудь удивляться, то дивился бы тому, что чувствую себя таким счастливым. Но ведь я уже не раз был счастлив и не раз находил в себе силы отказаться от счастья. Когда придет время преодолеть свое чувство, я его преодолею. Я люблю, люблю всем сердцем юную девушку, прекрасную, как истина, неподдельную, как красота, простую, доверчивую, быть может слабую, но искреннюю и прямодушную, как ты. И все же Фернанда не может сравняться с тобой; никто в мире, Сильвия, с тобой не сравняется, я и не жду этого от моей невесты. Зачем требовать от нее твоей силы и гордости, которые придают тебе душевное величие? Но я надеюсь, что она подарит мне ласку и привязанность, нежную заботливость, в которых так нуждается мое сердце. Я жажду покоя, Сильвия. Давно уже я иду одиноко по трудной дороге. Мне нужна поддержка светлой, чистой души; твое сердце не может целиком принадлежать мне; и я должен завладеть сердцем, еще никого не знавшим, кроме меня.

Фернанда — сущая дикарка. Если бы ты видела, как разлетаются и в беспорядке падают на плечи этой порывистой резвушки ее белокурые локоны; если бы ты видела ее большие черные глаза, всегда какие-то удивленные, вопрошающие и такие наивные, когда любовь смягчает их пылкость; если бы ты слышала ее голос, немножко резкий, но с такими четкими, выразительными интонациями, — ты признала бы по всем этим бесспорным признакам натуру открытую и честную. Фернанде семнадцать лет, она маленькая, беленькая, кругленькая, но изящная и легкая. Черные глаза, черные брови и целый лес густых белокурых волос придают своеобразный характер ее красоте. Лоб у нее не очень высокий, но прекрасного рисунка и свидетельствует скорее об уме восприимчивом, нежели пытливом, скорее о хорошей памяти, нежели о наблюдательности. В самом деле, она удачно распределяет и применяет то, что ей уже знакомо, но сама не делает никаких открытий. Я не стану говорить, по примеру всех влюбленных, что и по характеру и по складу ума моя невеста прямо создана для того, чтобы составить счастье всей моей жизни. Столь избитая фраза под стать письмоводителям нотариусов;, а я еще да поглупел до такой степени от близости женитьбы. У Фернанды есть свой собственный характер, я его изучаю, стараюсь вникнуть в него и приноровиться к нему. В юности я верил, что встречу женщину, как будто созданную для меня. Я искал эту избранницу в натурах самых противоположных, и когда разочаровывался в одной, спешил с такой же надеждой обратиться в своих поисках к другой. Так лишь множились мои огорчения, и не раз я впадал в отчаяние. Романтическая любовь! Мучение и химера самых цветущих лет моей жизни!

Только ты не обманывайся на мой счет, Сильвия. Я вовсе не пресыщенный ипохондрик, который решил распроститься с любовными увлечениями и степенно жить с миловидной и благовоспитанной простушкой женой. Я еще молод душою и страстно влюблен в девушку, на которой намереваюсь жениться по двум причинам: во-первых, это единственное средство обладать ею, а во-вторых, единственное средство вырвать ее из рук злой матери и дать ей возможность жить свободно и независимо. Как видишь, я женюсь по любви, не стану отпираться. Если бы мое решение действительно могло повлечь за собою бедствия, которых ты опасаешься, мои ум и воля, уже более чем зрелые, взяли бы верх над чувством и я обратился бы в бегство; но страхи твои напрасны, Сильвия, и я сейчас это докажу.

Я не изменил своих воззрений, не примирился с обществом и по-прежнему считаю брак одним из самых варварских установлений, которые создала цивилизация. Не сомневаюсь, что оно будет уничтожено, если род человеческий пойдет вперед по пути справедливости и разума; брак тогда заменят более человечными и не менее священными узами, при которых будет обеспечено существование детей, рожденных от союза мужчины и женщины, не сковывающего навсегда их свободу. Но мужчины слишком грубы, а женщины слишком трусливы, чтобы потребовать закона более благородного, чем тот железный закон, который сейчас управляет их судьбой, — людям без стыда и без совести нужны тяжелые цепи. Улучшения, о которых мечтают немногие широкие умы, невозможно осуществить в нашем веке; эти реформаторы забывают, что они на сто лет опередили своих современников и что, прежде чем изменить закон, нужно изменить человека.

Когда ты принадлежишь к людям, жаждущим перемен, когда чувствуешь, что ты менее груб и менее жесток, чем общество, в котором ты обречен жить и умереть, нужно или вступить с ним в схватку, или удалиться от него. Первое я уже сделал, теперь хочу сделать второе. Я жил одиноко, презирая людскую суету, умывая перед Богом руки в знак невиновности своей в подлостях рода человеческого; теперь я хочу жить вдвоем и дать существу, подобному мне, покой и свободу, в которых мне было отказано. Всю свою силу и независимость, которые я приобрел в жизни одинокой и полной ненависти к людям, я хочу обратить на пользу существа слабого, угнетенного, бедного, и оно будет всем обязано мне; я хочу дать моей жене счастье, неведомое женщинам, хочу, вопреки правилам общества, которое я презираю, дать ей те блага, в которых оно отказывает женщине. Я хочу, чтобы моя жена была существом благородным, гордым и искренним; хочу чтобы она осталась такой, какою ее создала природа; хочу, чтобы у нее не было ни нужды, ни желания лгать. Я ухватился за ту мысль — вот что теперь стало целью моего унылого и бесплодного существования, я уверяю себя, что если мне удастся Осуществить свое намерение, жизнь моя будет не совсем напрасной.

Не улыбайся, Сильвия; дело это непростое, и, быть может, оно окажется более важным перед лицом Господа, чем завоевания Александра Македонского. Я применю в нем все свое мужество, всю свою силу; если понадобится, я пожертвую всем — состоянием, любовью и тем, что люди называют честью; ведь я не скрываю от себя, какие трудности ожидают меня и какие препятствия поставит передо мною общество. Я знаю царящие в нем предрассудки, знаю, что его угрозы, его ненависть окажутся путами, которые будут мешать моим шагам и ледяным ужасом на-, полнят ту, которую я взял за руку, чтобы повести ее с собою безлюдной дорогой; но я все преодолею, я это чувствую, я знаю. Если мужество мое ослабнет, разве ты не будешь возле меня, разве не скажешь: «Жак, помни, что обещал ты Богу!».