Поезд из Венеции (сборник)

— Он наш сосед… Его родители построили дом на нашей улице.

— А как он попал в шайку?

— Сам не знаю… Он очкарик… Всегда хотел быть всех хитрее или, как он говорил, всех объективнее. Он такой бледный, тихий…

— Из прокуратуры мне сообщили, что он исчез.

Маню задумался, и забавно было видеть, как этот взрослый мальчуган размышляет; даже лицо его стало по-мужски напряженным.

— Нет! — сказал он наконец.

— Что нет?

— Не думаю, что это он… Он воровал зажигалки.

Лурса утомили эти постоянные усилия, которых требовала от него беседа. Потому что приходилось расшифровывать каждую фразу, словно стенограмму или написанное кодом письмо.

— Не понимаю, — признался он.

— Это было легче всего… Он покупал в табачном магазине сигареты, а там на прилавке выставлены зажигалки… Он нарочно ронял несколько штук на пол… Потом извинялся, поднимал их, а одну клал себе в карман…

— Скажите, Маню…

Он снова чуть было не назвал его Эмилем. Чуть было не задал вопрос, который не следовало задавать. Он хотел спросить: «Каким все-таки побуждениям повиновались вы, идя на воровство?»

Нет, нет! Слишком глупо! Он понял это, еще в сущности ничего не поняв; он барахтался между внезапными вспышками озарения и противоречиями.

— И все-таки был один из вашей компании…

— Да.

— Кто?

Молчание. Маню по-прежнему глядел в пол.

— Не знаю.

— Доссен?

— Не думаю… Или тогда…

— Что тогда?

— Тогда он боялся бы…

Впервые за весь сегодняшний день Лурса почувствовал, что ему недостает обычной порции вина. Он устал. Обмяк.

— Вероятно, завтра к девяти часам утра вас отведут в суд. Попытаюсь увидеться с вами до допроса. Если не удастся, я, во всяком случае, буду присутствовать. Не спешите с ответом. В случае надобности открыто спрашивайте у меня совета. Думаю, что следует сказать всю правду о воровстве…

Он понимал, что Маню разочарован, да и Лурса чувствовал разочарование, сам не зная почему. Очевидно, потому, что хотел ускорить ход событий, надеялся одним махом проникнуть в тот неведомый мир, существование которого он лишь предчувствовал.

Да и Эмилю он не сказал ничего определенного. Когда дверь за адвокатом закрылась, тот оказался во власти все той же растерянности…

Правда, дверь в камеру тут же открылась снова. Это вернулся адвокат.

— Да, я совсем забыл! Я немедленно сделаю заявление, чтобы к вам в камеру поместили кого-нибудь другого. Этот — «наседка». Но не доверяйте и тому, кто придет на его место.

Может быть, все это потому, что между ними существует разница почти в тридцать лет? Словом, контакта не получилось! Выйдя из ворот тюрьмы под дождь, Лурса, прижимая к левому боку портфель, поглядел на язычки газа, на отблески фонарей, на улицу, где у перекрестка двигалась плотная толпа.

Справа находилось маленькое бистро, откуда некоторым заключенным приносили обед. Лурса вошел.

— Красного вина…

Сейчас было самое время выпить. Он был растерян, чуть ли не с тоской вспоминал свой кабинет с его устоявшимся одиночеством.

Трактирщик в вязаной фуфайке молча глядел, как Лурса пьет вино, и наконец спросил:

— По-вашему, много народу втянуто в это дело? Верно ли, что почти все молодые люди из хороших семей состояли в шайке?

Итак, весь город был уже в курсе дела.

— Налейте еще…

Вино было густое, терпкое, лиловатое.

Лурса расплатился. Для первого раза он слишком долго пробыл на воле, слишком много общался с людьми. Разве выздоравливающий человек может с первого же дня ходить, не отдыхая, с утра до вечера?

Вновь очутившись на улице, он, однако, заколебался — ему захотелось снова зайти в суд, без всякой на то причины, просто чтобы вдохнуть воздуха, которым дышит враждебный лагерь.

Часть вторая