Побег от прошлого

Глава 11.

Дико, нестерпимо хотелось курить, а еще выть волком от тупой, разрывающей боли внутри. Или кричать… Или… Вариант «свернуть шею стерве» тоже вдруг показался подозрительно заманчивым. Вот так и заканчивается сказка в реальной жизни: золотое яичко разбивает наглая мышь, а из щуки варят уху. А он, как Иванушка, снова остается в дураках, и никакое купание в парном молоке не превратит Чудище в Прекрасного принца. Да где же эта чертова зажигалка! Влад, словно слепой, шарил руками по столу, опасно сдвигая к краю грязные тарелки и чашки. Алик уснул. Как же хорошо он воспитан, если смог после всего этого постыдного кошмара ему даже улыбнуться и лечь в постель. Вот только лекарство выпить забыл. Ну, да ладно, лучше не трогать мальчика сейчас, пусть спит.

А он будет сидеть, курить и думать…

Бабушка Влада была человеком еще дореволюционного воспитания. Тут речь шла не о дворянских корнях, которые теперь было модно приписывать себе всем, кому не лень. А в отношении к жизни и самодисциплине. Когда-то давно, классе в третьем, когда у неугомонного Вольки начались проблемы с учебой оттого, что он хотел быть одновременно везде и всюду и заниматься всем подряд, бабушка подарила ему простой блокнот с линованной, чуть сероватой бумагой и сказала:

- Попробуй записывать по пунктам те дела, что ты запланировал на день, следовать этим записям, а потом проверять, что ты успел, а что нет. Так же ты можешь писать сюда какие-то заметки и том, что тебе запомнилось или заинтересовало тебя. Я так делаю всегда, вот уже очень давно. Мне помогает.

Потом, через много лет, уже после смерти бабушки, Влад и правда нашел стопку пухлых исписанных блокнотов-дневников, которые начала вести еще в довоенные годы наивная и восторженная девочка школьница и комсомолка, а последние записи делала умиротворенная, но немного уставшая от жизни пожилая женщина.

И она все так же по пунктам писала план дел на день и пыталась переосмыслить и понять новую реальность неизбежно надвигающегося, совсем чужого ей XXI века.

Такие же записи стал вести и Влад. Сначала нерегулярно, да и что может записать девятилетний мальчишка – счет футбольного матча, список домашних заданий, строки понравившейся песни… Но постепенно это вошло в привычку.

Даже сама форма простого блокнота, в котором он писал, перевернув его вверх ногами, чтобы не мешала неудобная для левши пружинка. Сотрудники и деловые партнеры пытались дарить ему дорогие органайзеры в дизайнерских обложках. Но они как-то не приживались. Обычный блокнот, ручка, чай и сигарета. Казалось, что от этого нехитрого сочетания мысли сами проясняются и все становится на свои места.

А именно ясности и порядка сейчас недоставало. Поэтому Влад достал свой любимый блокнот с желтыми листами в клеточку, закурил очередную сигарету, отхлебнул чая, взял ручку и задумался. Казалось, что стоит только поставить цифру «1», как мысли сами выстроятся ровным списком, но…

Он долго водил ручкой по бумаге, но в итоге вместо четкого плана действий на листе как-то само собой написалось: «Я дурак. Сам все испортил. Он больше не взглянет на меня. Он уйдет». Старательно подчеркнув первое и последнее предложения, Влад отложил ручку, оперся подбородком на руки и застыл. Со стороны казалось, что он просто впал в оцепенение, но мысли в его голове метались как сумасшедшие. Как же он мог? О чем думал? Что и кому хотел доказать? Просто в тот момент Алик был таким… испуганным, беззащитным, хрупким, что хотелось его не только поцеловать, но и сделать своим, спрятать ото всех – от семьи, от орущей Ольги, от реальности. Сохранить это сокровище только для себя.

Но тот не ответил не поцелуй. Конечно, а на что другое тут можно было надеяться? Что нормальный молодой человек вот так возьмет и бросится к нему в объятья, прямо при незнакомой женщине, начнет страстно целовать его в ответ, а потом… При одной только мысли об этом чисто гипотетически возможном «потом» Влад почувствовал, как низ живота буквально свело от внезапно накатившего возбуждения, а доброе подсознание, подкрепленное годами воздержания, стало подкидывать его разыгравшемуся воображению картинки, одну интереснее другой.

Он отчетливо представил себе ощущение прикосновения сухих горячих губ Алика к своей ключице, то, как тонкие нервные пальцы ерошат волосы на затылке.

Казалось, будто наяву он слышит частое, чуть хриплое дыхание и видит, как Алик сам откидывается на кровать, готовый… Нет. Стоп. Хватит. Внезапное острое желание было настолько сильным, что проснись Алик сейчас, Владу пришлось бы очень быстро ретироваться в ванную, желательно как бы случайно прижав к низу живота полотенце… и халат… и… Да как же он теперь разговаривать с ним будет!

Если в мыслях только одно: губы Алика, его руки, нестерпимая потребность к нему прикоснуться…

Пусть он жесткий и неудобный. А почти двухметровый Влад помещается на нем исключительно в позе эмбриона, да и то, колени и локти девать некуда. Все, хватит смущать человека! С этой ясной мыслью он встал, потянулся и понял, что в квартире ужасно холодно. Камин сегодня не разжигали, а зима все больше и больше выстужает пусть отремонтированную, но все-таки крышу. В оба имеющихся дома одеяла завернулся спящий Алик.

Подозрительно добрый внутренний голос сказал, что ничего страшного в том, что Влад ляжет рядом не будет, ведь они уже так спали, и Алик не возражал… А вот совесть почему-то молчала. Сговорились они там, что ли? Поэтому Влад решил, что сегодня он точно в последний раз ляжет с Аликом, а завтра купит спальник или еще пару одеял. Он привычно прижал сопящего молодого человека к себе и закрыл глаза, пытаясь уснуть. И сам не заметил, как провалился в кошмар.

На этот раз сон превзошел даже те, что снились ему в больнице после ранения.

Вроде все как обычно. Взрывы, крики, стрельба. Стоны раненых. Потом опять карнавал. Только вдруг привычная кошмарная муть снова стала меняться. Впервые он не проснулся на том моменте, когда к нему подвели кого-то, скрытого то ли вуалью, то ли фатой. Вокруг них начало заворачиваться какое-то странное действо, тяжеловесный неуклюжий танец масок под свист и крики зала. Потом началась сама пьеса. Их водили по сцене, зрители мерзко хихикали, перешептывались и улюлюкали. Вдруг кто-то вложил в руки Влада нож. Странный, старый, таким в советских булочных резали хлеб на половинки и четвертинки. А танец все закручивался, темп нарастал, зал затих в ожидании кульминации. И в какой-то особенно нестройный контрапункт танцоры окружили их настолько плотно, что Влад перестал понимать, что происходит и где он находится. Потом музыка стихла, маски расступились, и он увидел, что человек в белом платье лежит на дощатом полу сцены, и по груди его расползается уродливым цветком кровавое пятно. И с ножа, который Влад все еще сжимал в руках, тоже капала кровь. Он бросился к лежащему человеку, откинул вуаль и увидел что это Алик. Он смотрел в его пустые уже ничего не выражающее мертвые глаза, а маски стали смеяться над ними и показывать в них кривыми уродливыми пальцами. Вдруг один из дзанни открыл лицо, и Влад увидел Олега, который спокойно сказал:

- Вот видишь, ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься.

И тут хор голосов на сцене, а за ним и весь зал, начали кричать:

- Убийца, убийца, убийца!!!

А Алик вдруг шевельнулся, посмотрел на Влада все теми же пустыми глазами и бескровными губами прошептал:

- Что ты наделал… Я же верил тебе, а ты убил меня,- и заплакал, но только вместо слез по его щекам почему-то потекла кровь.

Этого уже вынести было нельзя. Влад начал метаться и кричать: «Нет, нет… это не я, пожалуйста, нет…». Но сон не проходил, затягивая все глубже и глубже, и казалось, что надежды проснуться больше нет. И он навсегда останется на сцене этого жуткого театра потехой публики с окровавленным ножом в руках рядом с телом убитого им самого дорого человека.