Черный Город. Родом из ада

Боли — много или мало,
Было или будет, —
Всем её хватало.
© Мертвые дельфины «Дети из ада»

Даже умереть свободным спокойно не дали. Он попался! Копам! Ненавистным ищейкам! Кто бы мог подумать! Точно кто-то смеялся над ним, точно кто-то отнял его везучесть, будто проклял с того дня, как он полез к Рози.

Ведьма! Подлая ведьма!

Она казалась злой колдуньей, которая и устроила все это, превратив жизнь матерого бандита в какой-то цирк уродов с нелепыми и ужасными совпадениями. Может, это она прокляла этот мост. А то передавали, что накануне с него прыгнула какая-то девушка. Может… Не может. Бред.

Сознание истончилось и покинуло. Боль не исчезала, но больше не осмысливалась. Если это и есть смерть, то так лучше, чем в лапах полиции. Даже такой ценой он не желал попадать снова в тюрьму. Лучше в самую преисподнюю, в самое пекло бить морду рогатым бесам, отнимать у них раскаленные вилы. Вот это веселье! Этим он и жил почти с рождения. Он только боялся, что ад вовсе не такой, что ад как раз — это тюрьма, где сплошные цепи, вокруг никого знакомых и только толпа врагов, которые подвергают всем возможным издевательствам. Нет, лучше то, что в цветных дурацких комиксах рисуют: котлы, смола, огонь — так веселее. Но на деле скорее тюрьма… Или же… Наказание ему — это жизнь?

Его персональные девять кругов ада начались в серых стенах тюремной больницы.

Он очнулся посреди ночи от того, что кто-то перешептывался. В темноте кто-то крался к нему. Все двоилось и троилось, из-за решетки окна метались мерцающие тени — какой-то придурок повесил напротив следственного изолятора колоссальную неоновую вывеску. Вот они — обещания счастья, вот она — «страна чудес». Где? Где же? И где такая, чтобы для всех и сразу?

Только боль, которая отзывалась тупой тошнотой и бессилием. На животе крепились два крупных пластыря и грязноватые бинты. (Похоже, нож не задел артерию, иначе бы все закончилось намного раньше). Руки и ноги упрямо не желали двигаться, только слегка дернулись. Вот он и начался, его личный кошмар, его персональный ад. Это все-таки произошло, он остался жив, но в таком состоянии, что питал только отвращение к себе.

Единственный зрячий глаз резали эти паршивые сине-розовые блики, мешая рассмотреть, кто приближался справа.

Врезать тому, кто крался. Хайделл сперва попытался, но задохнулся от боли, которая огнем прошивала все внутренности.

— Помнишь меня? Помнишь, ***! — Черная тень закрыла собой все пространство. Смутно знакомое разбитое лицо, да такое, словно по нему бульдозер проехал. Кто-то его здорово разукрасил, уже довольно давно, но следы не изгладило бы время. Только когда крупная ручища сдавила горло, Хайделл вспомнил того громилу из гетто, которого отделал арматурой зимой. Тот все-таки выжил, и, похоже, попал еще в передрягу, раз оказался в тюрьме и снова в больнице. Почему только так совпало? Кто-то намеренно подстроил?

— Передавай привет Алексу, сука! — с этими словами враг выхватил что-то острое. В темноте да еще со стороны слепого глаза не удалось рассмотреть.

Это же острое враг попытался протиснуть в рот. Хайделл все же нашел силы дернуться, не собираясь умирать. Уж точно не так. Нет! Он очнулся! Он выжил даже после встречи с воплощением самой смерти! Только бы найти хоть немного сил и былой прыти.

Снова боль. Острая и жгучая. Во рту стало неприятно холодно и солоно от заполнявшей его крови. Хайделл, едва не захлебнувшись, перехватил оружие, от нового шока практически вскочил, вслепую ударил громиле в челюсть лбом, хотел проорать что-то матом, но голос исчез, да и не позволили бы ошметки раскроенной правой щеки.

Оружие блеснуло в неоновой вывеске. Хайделл завладел им и не разбираясь, что это вообще — заточка, наверное — всадил в горло громилы.

В ходе потасовки что-то упало, где-то загудела сирена тревоги… Или же нет. Больше парень ничего не помнил, снова теряя сознание.

Кому-то было выгодно, чтобы он не выжил и не рассказал что-либо на допросах. Кто-то не хотел, чтобы узнали то ли о банде Алекса, то ли… о Рук Айленде! Хойт Волкер прикармливал кого-то в полиции этого города. Иначе объяснить появление заточки и давнего врага не удавалось.

Конкуренты Алекса оставили ему шрам «полуджокера», распоров правую щеку. Зашивали наспех и почти на живую. Красавчик же, ничего не скажешь! Определенно кто-то его проклял, иначе такую полосу катастрофических невезений не назвать.

Сначала наслали образ смерти на мосту самоубийцы, потом похожего на собаку-водолаза детектива, который бесил своим благостным поступком. Затем кто-то явно подстроил, что враждебная группировка — почти вся пойманная после того зимнего столкновения — обнаружилась с Хайделлом в одной камере. Вот если бы какие-то незнакомые или — еще лучше — свои. Он-то никогда не признавал сотрудничества, все время несся один, считал себя самым крутым. А сейчас был бы рад самой последней шестерке из банды Алекса. Но нет, ни одного.

Хайделл осознал, что окружен врагами. Вокруг него оказались многие бандиты, которых он недавно с увлечением избивал, считая мелким сбродом.

Отчаяние вязкой жижей заполнило душу: это конец. Сил драться не было, рана плохо заживала, несколько раз гноилась, открывалась; внутри тоже что-то постоянно болело. Не очень-то стремились, чтобы он дотянул до суда. Но его надеялись сгубить паршивым обращением с рождения, не привыкать. Его злость работала вместо регенерации, точно как у бродячего пса. Нет, отчаиваться нельзя, это означало бы изменить себе. У пса остались все такие же острые зубы, у монстра отняли все, подарив опаснейшее оружие — бесконечную злобу.

Потом оказалось, что детектив Гордон убедил кого-то, что обвиняемый обязан дожить до суда. Те самые равные права, куда же без них. Иронично предоставлять адвоката адской гиене. Да еще он теперь стал свидетелем по делу нового маньяка. Виктор Зсасз… Зсасз с тупыми «зарубочками» — так он решил считать жертвы?

Нашелся же этот Гордон, поборник справедливости, потом его прижал кто-то из своих же, но купленный. Детектив сам начал тонуть в ворохе непонятных заговоров, добрые господа в полиции черного города не нужны. Собаки-водолазы не чета волкам и прочим диким хищникам: их легко победить, не силой, не в прямом столкновении, а нечестными обходными путями. Добро и зло — не для шакалов.

Впрочем, что за доброта такая? Велика ли заслуга, что детектив Гордон не дал умереть, а передал в лапы жадных пауков. Он, видимо, и навел поднявшейся короткой шумихой на Хайделла структуры, которые стояли выше полиции. Как только рана немного затянулась, начались нескончаемые допросы…

Свет слепил глаз, время тянулось медленно. От этой бесконечной пытки становилось даже скучно.

— Хайделл, зачем ты делаешь себе только хуже? — приторный голос, зато у приспешника обладателя этого голоса крепкий кулак. Прощай еще пара зубов! Да какое уже дело. С каждым новым шрамом он становился все более уродливым, под стать окончательно разложившейся душе, как обличение ее черноты. Зато этот любитель говорить издевательски-ласковым тоном носил костюмчик с иголочки и по-крокодильи улыбался, глядя через затонированные бледно-синим очки.

Агент Уиллис — вот еще один демон персонального ада. Подлейший демон с елейным голосом и в белом костюме. Он пришел из ЦРУ, и уже который день пытался в буквальном и переносном смысле выбить информацию о Рук Айленде и Хойте Волкере. Вроде как ЦРУ заинтересовалось этим забытым всеми островком, просекло, что с него поступает товар. Уж будто так пеклись о здоровье «избранной» нации! Скорее всего, Волкер просто пожадничал, чтобы купить и их «слепоту» на его делишки. А зря, ох зря!

— Повторим с самого начала? Что происходит на Рук Айленде? — буравил взглядом агент Уиллис.

— Не знаю! Какой еще Рук Айленд? Не слышал о таком, — уходил в глухое отрицание всего Хайделл, откровенно ухмыляясь окровавленными губами.

И так в течение нескольких часов, и так почти каждый день. Интересно, тот самый детектив Гордон догадывался о методах его коллег? Лучше бы дал тогда сдохнуть на мосту. Или не лучше, Хайделл просто выжидал. Теперь он намеревался выбраться любой ценой. Помощи от Алекса ждать не стоило: уж очень плотно взялись за пойманного бешеного шакала, не подкупить всех. О банде брата тоже спрашивали, требовали каналы сбыта и прочую ересь. Но сдавать своих — последнее дело. Он еще шпионил до сих пор на Алекса или делал вид.

Только в камере его объявили «крысой», за то, что якобы крал у своих. Своих! От этого даже становилось смешно. А все почему? Потому что знающие о бандах Детройта сторожа поместили в одну камеру с той самой бандой «рэперов», с которыми еще зимой шла борьба за территорию. И каждый день приходилось драться за себя, чтобы с его телом не сделали кое-что похуже смерти… Один раз его все же поймали и заклеймили.

Теперь под зрячим левым глазом расплывался уродливый круглый шрам — так отмечали всех «крыс». Но он продолжал ненавидеть всех, он не сдался бы никогда, выбиваясь из сил, каждый день устраивая драки. Снова и снова в безумном повторении практически одних и тех же действий в надежде на изменение.

ЦРУ хотело сломать его любой ценой. Полиция просто мстила за беспорядки, пойманные из банды — за давнюю вражду. Весь мир желал уничтожить его, весь мир хотел, чтобы он вообще никогда не рождался. Пусть подавится! Пусть подавятся все! Но все ближе подступали отчаяние и безумие. Снова и снова, по кругу.

Если раньше казалось, что родился в аду, то постепенно бешеный пес понимал, что ад только начался. Ему впаяли приличный срок за дела Алекса, чуть меньше за грабежи, неоднократное нанесение тяжкого вреда здоровью и изнасилование. Убийства в войне банд не раскрылись, но это не особо облегчало его участь. Это был ад каждый миг, каждый день. Он уже практически сошел с ума, а ведь не прошло и года.

Та свободная шальная жизнь под прикрытием Алекса была раем. Хайделл в очередной раз проклинал ведьму Рози, где бы она ни была теперь.

Ее тень ныне маячила, она смеялась, но не как человек, как еще один демон. А еще в страшных снах теперь являлся Виктор Зсасз. Он не насмехался, он стоял самим образом смерти. Вскоре оказалось, что последний разыскивается за убийства. С той самой ночи он превратился из бывшего богача в наемного убийцу. Надолго ли? Хайделл уже тогда понял: перед ним маньяк.

Теперь казалось, словно он крадется по стене с внешней стороны, чтобы довершить незаконченное на мосту. Оказывается, чтобы стать убийцей не обязательно, чтобы кто-то умер, барьер все равно лопается. Хайделлу хватило и того, что он увидел в пять лет, он уже с тех времен не боялся отнимать жизни. А здесь, в этом истинном аду без видимого огня и бесов, он впитал всю возможную ненависть. Уже никто не волновал его, он только мечтал, когда в руки попадет револьвер. Он хотел убить! И чем большее число уродов, которые бросили его в эту яму, тем лучше. Даже Алекса за то, что допустил такое стечение обстоятельств. Уже ничто не останавливало.

Возможно, Хайделл медленно терял остатки здравого рассудка, день за днем превращаясь из отморозка тоже в настоящего маньяка. В тот день на мосту его точно окутало мрачное облако, которое клубилось над Зсасзом. Мир сошел с ума, черный город сошел с ума. Похоже, безумие заразно.

Он устал, измучился, но только больше устраивал драк. Он всегда бил первым, редкий день проходил без потасовок, зачинщиком которых он являлся.

И он же сумел спровоцировать однажды бунт, когда проворно все же стащил у агента Уиллиса скрепку во время очередного допроса. Так появился шанс отправиться на Рук Айленд, но осталось еще одно дело. В руки все же попали револьвер и нож. Убить! Всех!