Черный Город. Родом из ада

1. Красота не спасет

Слышишь хруст белых костей?
Растоптали снега невинных детей.
И лежат снежинки агонией горя.
Шепчут: красота не спасёт… Всё зря.
© Your Schizophrenia «Winter Requiem»

Салли тоскливым взглядом рассматривала сахар, рассыпанный на облупленной столешнице. Девушка сжалась от страха. Отец опять проиграл в карты с Хайделлом и Алексом последние деньги, на выпивку ему не хватало, а похмелье мутным кофе не залить. И теперь любая, даже незначительная деталь могла довести его до крайней степени бешенства. А страдала всегда она, его дочь. Она просыпала сахар, потому что руки дрожали, ведь их покрывали синяки, как и все тело.

— ***! Руки из жо*ы! Не можешь родному отцу кофе сделать! ***! Бесполезная ***! — бормотал пьяница. Салли даже не пыталась уклониться от возможного удара, потому что с детства усвоила — будет только хуже.

Нельзя провоцировать отца, нельзя в тот момент даже плакать, потому что он считает любое наказание заслуженным.

Только потом, когда он уходил в очередной раз напиваться и делать долги банде Алекса, можно было закрыться в подобии своей комнаты, отгороженной давным-давно фанерой от разбитой «гостиной», и там вдоволь выплакаться. Только слез и хватало в этом доме. Да еще тумаков и бессмысленной ругани.

Вот и теперь девушка сжалась бесцветной исхудавшей тенью в ожидании пощечины. Но на этот раз не последовало. Салли облегченно вздохнула, она не любила появляться на работе с синяками на лице. Из-за ужасного внешнего вида ее не брали даже официанткой, только посудомойкой или уборщицей. Да еще работали пресловутые «права детей»: нельзя эксплуатировать труд. Конечно, вот только они не распространялись на остальную часть ее жизни.

За все эти годы отца так никто и не прижал, а Салли порой мечтала, что ее заберут. И, может быть, отдадут в другую семью, хорошую, где не делают больно без причин. Но время шло, а сочиненные детским сознанием сказки тонули в серости и апатии. Хотя она умела мечтать о простом. Но ей нравились и сказки, особенно ее задевала история о прекрасной Русалочке, которая пожертвовала всем ради принца. Лучше уж так, чем медленно сгнивать в огромной многоэтажке, где каждый второй либо торговал наркотой под крышеванием Алекса, либо окончательно спился-скурился. Похоже, полиция даже не совалась в их район.

Салли порой не понимала, как она до сих пор жива. Разве только благодаря тому, что отец иногда выполнял мелкие поручения для мафиози, но последние пару лет окончательно скатился, потерял даже призрачное положение в банде.

Дела пошли совсем плохо, отец только пил и проигрывал деньги, которые Салли зарабатывала в ближайшей закусочной, превращая кожу на руках в сморщенный наждак от миллионов помытых тарелок. Но отец почему-то упорно говорил, что это его деньги. Ах да, он позволил ей выжить, позволил не умереть с голоду в канаве, поэтому утверждал, что любит ее, а теперь настало время ей отдавать долг. Раз уж он очутился совсем на мели.

И весь ее мир: разваливающая неблагополучная многоэтажка, корыто с посудой и объедками в закусочной напротив и еще иногда школа, когда успевала. Все равно там не ждало ничего хорошо, школа не давала ей ровным счетом никаких новых шансов на будущее. Ее жизнь — это страх в отгороженном фанерой закутке, закрытом самодельной шторкой из простыни. Только это и спасало от пьяных компаний «друзей» отца. Пару раз забредал, занесенный каким-то ветром, сам Хайделл — брат Алекса — страшный человек.

Салли не припоминала, чтобы боялась кого-то больше, чем этого дерганного психа-наркомана. Отец прибить мог, но ему нужны были деньги с ее работы, а от Хайделла неизвестно, что стоило ожидать. Вот Алекс, конечно, тоже убивал людей, но не как маньяк и к женщинам не лез. Он восседал над всем этим безобразием, над всей их выгребной ямой рода человеческого. И с чувством превосходства правил ей в масштабах их мелкого мирка гнилых районов. А ведь где-то люди жили совсем иначе!

Несколько раз Салли проходила по центру Детройта, ей там нравилось, там было намного чище и красивее. Но она там лишняя. Еще в детстве она не понимала, почему люди сторонятся ее с отцом и почему не разрешают другим детям поиграть с ней. Почему все смотрят на нее со скрытой жалостью или презрением? Потом подросла и поняла.

И ее бесила последнее время жалость, написанная на лицах тех, кто еще не до конца утратил человеческий облик. Как, например, ее подруга-официантка из той же закусочной. Говорили, что на нее пару дней назад положил глаз Хайделл, а это не сулило ничего хорошего. Один раз его Алекс оттащил, а в другой… Правда, у нее был парень, очень мощный и не слишком умный громила. Она так открыто и говорила Салли, что выбрала его для защиты, а не из любви. Об этом чувстве окружение вообще знало до условности мало. Ими крутили выгода и страх. А хотелось бы испытать хоть раз в жизни любовь, а не жалость. И самой полюбить, хотя бы как та Русалочка из грустной сказки. Но жизнь длилась серой пряжей, тянущей к земле. Все чаще хотелось разделить будни отца: напиваться, забывать о себе… Но нет, даже случайная мысль о том, чтобы уподобиться этому существу, пронизывала омерзением.

— Куда пошла, сучка неблагодарная? — оборвал грубый голос ее унылые размышления-ощущения.

— На работу! — отрезала девушка, находясь в дверях. С этого расстояния в нее разве только бутылкой могли зашвырнуть, а у отца под рукой только кружка с оббитой эмалью была.

— Ты как со мной разговариваешь? ***! Твоя ***ая работа ни*** не приносит! Лучше бы на панель вышла, больше бы от тебя проку было, неблагодарный вы***к! — скрипел из-за спины мужчина, мучаясь от утреннего похмелья.

Салли пропускала мимо ушей, какими словами ее называли. Сама старалась их употреблять поменьше. Она не желала ни в чем быть похожей на это существо, давшее начало ее жизни. Но когда в очередной раз ее выгоняли из самой задрипанной кафешки под каким-нибудь благовидным и крайне нелогичным предлогом, то начинали посещать мысли, что рано или поздно она закончит там, куда и посылал ее «отец». А так не хотелось! Но как выбраться, как вырваться, Салли не знала.

Помимо отца она боялась Алекса, а он контролировал весь район и уж тем более тех, кто был ему что-то должен. На отце уже висел долг, который только рос вместе с его ненавистью и раздражительностью. Так что о побеге Салли и не мечтала, ощущая себя заложницей проклятой банды. Даже если она хотела просто сбежать и начать где-то жизнь с нуля — без этого «шлейфа» в виде «семьи» — банда Алекса не выпустила бы ее, опасаясь, что она пойдет в полицию. Но она просто хотела стать иной! Пусть даже не очень много знала о другой жизни, только из фильмов и книжек.

— Бесполезная ***! — только и доносилось вслед. И так каждый день. Последнее время Салли ловила себя на мысли, что очень бы хотела убить отца. Купить снотворного, подмешать смертельную дозу в его пойло — и все. Но при таком раскладе ее ждала судьба еще хуже. Скорее всего, Алекс продал бы ее в публичный дом, а то и в рабство. Ходили неутешительные слухи, что недавно он наладил партнерство с каким-то тропическим островом, с самыми настоящими пиратами и крупным наркобароном.

Салли содрогалась при мысли, что ее отправят… туда. Выбраться со дна этого котлована не представлялось возможным, кем бы она ни была, чего бы ни просила. Ведь даже если ангел случайно родится в аду, то в раю его примут за искалеченного демона. И прогонят прочь. Так казалось Салли, которая практически не помнила уже даже своего полного имени. День — тарелки, ведра помоев. Ночь — либо сон от валящей с ног усталости, либо страх в углу за шторкой от компании отца. Иногда хотелось вообще не возвращаться домой.

В детстве она перекантовывалась часто у добрых соседей из квартиры напротив. Они ее кормили и даже оставляли на ночь. Тогда еще Алекс не захватил окончательно их район, соседи успели вовремя уехать, сменить жилье. А ее оставили, бросили, как блохастого котенка. С тех пор стало совсем тоскливо. Она не заслужила, она ведь никому не желала зла! Но словно расплачивалась за пороки отца.

— Привет, Салли! — послышался дружелюбный голос, стоило только Салли переступить порог рабочего места. Это была ее подруга, официантка Рози. Жизнелюбивая, яркая, она старалась не терять оптимизма, несмотря на любые невзгоды. Задорные светлые кудри отлично дополняли проницательные серые глаза. Всем своим видом она точно кидала молчаливый вызов всем этим угрюмым завсегдатаем из кафе. Кажется, она единственная скрашивала жизнь Салли, давала силы верить в лучшее. Все-таки она питала к ней не жалость, нет, она говорила с ней как с равной.

— Привет, Рози! — отозвалась девушка, ругая себя за то, что вечно нерешительно мямлит вместо того, чтобы радостно улыбнуться единственной подруге. Хотя скорее приятельнице и коллеге. По крайней мере, в глазах Рози не читалось паршивой снисходительной жалости. Но поговорить с ней удавалось крайне редко. Разве только перекинуться парой слов, когда официантка приносила очередной поднос с грязной посудой. А потом вновь наставала жужжащая чужими сплетнями и переговорами тишина, вакуум.

Тарелки споласкивались в хлорном растворе с неимоверной быстротой. Руки прели в резиновых перчатках, под которые все равно проникало едкое чистящее средство. Со лба тек пот от стоявшей в подсобном помещении духоты и жара, что доносился с кухни. Но там хотя бы обретались вытяжки, а здесь о них явно забыли, как и об окнах. Серый бесцветный мешок с протекавшими трубами под потолком.

Каждый день Салли боялась упасть в обморок, отчасти от духоты, отчасти от хронического недоедания. Порой она с болезненной манией тянулась к объедкам с тарелок, но до сих пор одергивала себя. Не то чтобы не позволяла гордость, нет, это чувство растоптали в зародыше, скорее она боялась заразиться чем-то от посетителей. Медицинской страховки у них с отцом какое-то время вообще не было. Недавно сделали самую дешевую. Они практически не существовали для этого мира. Вроде бы в городе, в сердце цивилизации.

Только в нем социальная смерть нередко наступает раньше физической. Человек выпадает из контура, черный город поглощает его, расплющивает. А за что так случилось с Салли? Видимо, не на каждую душу хватает наград и кар по заслугам. Наград определенно меньше…

Рабочий день не торопился заканчиваться. Посетители до полуночи пили и шумели. Салли только привычно переминалась с ноги на ногу, спину ломило. Она ощущала себя самой настоящей Золушкой. Она любила сказки, в них всегда кто-то приходил на помощь. Только у нее не было доброй феи-крестной и принцы не заезжали в их злачные места. Ни защиты, ни светлой надежды. Только один слабый огонек, слабая фантазия об утраченной родительской любви. Салли не помнила свою мать, которая давным-давно умерла. А от чего… отец даже не рассказывал, но, как утверждали соседи, после этого мужчина окончательно сорвался. Хотя не верилось, что это опухшее чудовище в рваных сальных джинсах и рубахе когда-то было иным. Но казалось, что мать была путеводной звездой, светлым лучом. Салли не желала верить, что она была одной из них, мутных теней. Она порой казалась ангелом, но зыбким и незримым неспособным помочь. Не видать ни золотого платья, ни хрустальных туфелек, ни сказочных балов. Только смутные выдумки в процессе монотонного споласкивания тарелок, от которых уже в глазах рябило.

Страх — разбить посуду, иначе выгонят. И тогда отец точно заставит продавать свое тело. Впрочем, это не интересовало ни хозяина заведенья, ни сотни других людей. Проще игнорировать беды других, обвинять их в бездействии, обзывать неудачниками в мире равных возможностей. Равных ли?

Рабочий день подходил к концу, по городу разливалась холодная декабрьская ночь. Салли куталась в тонкую осеннюю куртку, хватая ртом пропитанный сажей снег. На улице ветер гудел в проводах, люди отгораживались от вечернего неуютного мрака теплым светом из окон. Спешили с работы к своим семьям. А Салли вовсе не торопилась домой, до последнего болтала с Рози, которая вскоре ушла со своим громилой Джоном.

Девушка осталась одна, понимая, что должна вернуться в то место, где обитает. Нет, это не дом. У нее не было дома, потому что в той берлоге никто не ждал! Вернее, отец-то ожидал ее, еще как ожидал. Только не ее, а очередную получку. Салли старалась сразу же закупить самые необходимые вещи, а потом хотя бы часть спрятать, чтобы дотянуть до следующего месяца. Но отец с боем вытрясал все до последнего. А если что-то выигрывал в карты, то дочери не перепадало.

Алкоголизм и тяга к азартным играм за последние два года сделали из него настоящее животное, скотину без даже призрачных представлений о морали. Наверное, в лучшие годы он работал, но сам город пришел в упадок. И отец словно помертвел вместе с Детройтом, вместе с районами, в которых раньше кипела жизнь, а потом осталась лишь разруха для тех, кто не успел или не пожелал разъехаться в другие штаты в поисках лучшей жизни. Они так и остались на границе гетто, где только банда Алекса держала еще какой-то контроль. А всего в нескольких кварталах находился безопасный и достаточно красивый центр города, только доехать бы до него. Но он оставался точно за стеклянной стеной. Они все болтались в гнилом кольце, которое опоясывало центральные районы.

Таков был черный город Салли, которая каждый раз возвращалась домой с мыслью, что может и не дойти, растаять жертвой маньяка или грабителя в темноте разбитых фонарей. Страх и неопределенность — вот ее существование. Поговаривали, что скоро власти города заявят о банкротстве из-за огромных долгов города. Но Салли больше тревожили долги, которые делал отец.

В каком еще настроении он теперь пребывал? Салли шла по улице, затем заходила в темный подъезд, устало поднималась по лестнице — лифт не работал, его и не чинили, никому не надо оказывалось. Затем представала ободранная дверь квартиры с полувыбитым замком. Салли с опаской приникала к ней ухом. Она боялась входить, потому что там снова ждала неизвестность. Может, очередная попойка со случайными приятелями. А, может, пьяная драка с поножовщиной.

Убедившись, что за дверью тихо, девушка достала ключ и вошла. Тихо! Пока тихо!

Салли не любила смех, потому что обычно он следовал вместе с пьянками отца. Беспричинный грубый гогот за фанерной стеной. Она до смерти пугалась любого резкого звука, когда шло очередное «веселье» в их квартире. Когда отец выигрывал и был в милости у самого главаря-Алекса, то порой у них устраивались настоящие оргии с продажными женщинами.

Салли — тогда еще совсем ребенок — либо сбегала к соседям, либо накрывалась с головой одеялом, забиваясь в дальний уголок своего закутка. Помнила как-то случай, произошедший с ней в четырнадцать лет. С тех пор она кошмарно боялась Хайделла, ежилась от самого имени. Тогда к отцу пришла вся банда, они даже за что-то благодарили его. Конечно, напивались и курили наркотики. Хайделл в этом был едва ль не первый. Все косил под рок-звезд с коротким ирокезом и уймой татуировок. Да только агрессии в нем содержалось, как в цепном псе или склочной гиене. Сам тощий, но верткий, как угорь и покрытый мелкими шрамами от бесконечных драк, всегда первый лез; а еще часто приставал к женщинам. Иногда просто, чтобы попугать, иногда действительно с грязными намерениями.

В тот вечер он выпивал вместе с отцом, как и все. И даже не устраивал потасовок. Салли как всегда сидела за фанерной стеной в полумраке, потому что в квартире висела всего одна лампочка без абажура. Обычно в зыбкое укрытие не лезли «гости» отца. Хотя она боялась с детства мужланов с грубыми рожами. Но вот дырявая простыня отдернулась, и показалось это чудовище. Девушка четко помнила мерзкую улыбку с безвкусной серебряной коронкой на левом резце и жадно горящие сизые глаза.

— Эй, да ты тут такую куколку прячешь! — облизнувшись, присвистнул Хайделл и потянулся к девочке. Салли бессильно заплакала, заслоняясь руками. Но что она могла? Вечное бессилие.

— Отвали от нее, Хайделл! — окликнул его тогда Алекс. — Она еще ребенок!

С этими словами главарь оттащил своего дерганого братца. С тех самых пор Салли страшилась еще раз застать в квартире незваного гостя. Но на фоне огромного внушительного Алекса Хайделл казался даже жалким. Салли ненавидела жалких и одновременно злых. Вот таких же, как отец. Так что она не любила смех и ухмылки, они не предвещали ничего хорошего.

Впрочем, если отец возвращался один и с низко опущенной головой, мрачный, набычившийся, то это означало одно — вновь проиграл в карты. И в таком состоянии он был еще опаснее.

— Че так мало, ***? Ты работала вообще? ***! Ну о***ть! Лучше бы на панель вышла, — говорил он обычно в такие дни, выгребая все до последнего цента. Что-то в таком роде она услышала и в этот вечер, уже не придавая значения этим словам.

«Чтобы ты проигрывал еще больше?» — подумала язвительно девушка, но вслух не смела произнести. Не хватало ей еще фингала под глазом или пощечины наотмашь. Она просто отдала деньги, однако в тот вечер что-то изменилось… Она поймала взгляд собственного отца. И он показался ей похожим на кого-то. И тут же вспомнила: да, Хайделл тогда смотрел на нее так же, неоднозначно и жадно. Но что это предвещало со стороны отца? Салли боялась даже помыслить об этом. К счастью, усталость быстро свалила ее, отдав в объятия тревожного сна. Но наутро она вновь увидела, что отец будто следит за ней. Сделалось страшно… Она так устала бояться!

«Может, Рози подскажет?» — решила девушка. Она еще верила, что подруга способна ей помочь. Рози никогда не падала духом, как казалось.