Пьесы. Статьи

М и х а л. Как так? Вы не будете ночевать у нас?

Д о к т о р. Нет, господа. Я единственный врач во всей округе и должен ночевать в своей квартире. Таков мой долг.

Я н. Признаться, это для нас неожиданность. Наше предложение относилось и к вам, доктор. Короче, вы должны остаться с нами.

И е р о н и м. Я даже не представляю себе, что могло бы быть по-иному. Говорю как отец пятнадцатилетней дочери.

Д о к т о р. И все же, простите меня, я обязан защищать свою точку зрения. Врач, как солдат на посту, должен быть там, где его в случае беды будут искать. В городе как-никак есть люди, к тому же иностранцы, освобожденные из лагерей и с принудительных работ. И я, немецкий врач, чувствую себя особенно обязанным по отношению к ним. Да, разумеется, ночью я должен находиться по своему адресу.

Я н. Видите ли, нам кажется, что это несколько усложнит дело. Как бы вам объяснить? Да еще не известно, что скажут ваши дочки. С этим тоже надо считаться.

Л ю ц ц и. Мы привыкли во всем слушаться отца.

Д о к т о р. Да, господа, девочки хорошо понимают наше положение… в некотором роде совершенно исключительное. Мы, в сущности, можем выбирать из двух зол меньшее. Ведь лишь теперь, благодаря вашему благородству, у нас появился какой-то третий выход, который поможет нам избавиться от самого худшего.

И н г а (подходит к Доктору, берет его под руку, отводит в сторону, тихо). А может быть, ты все же останешься с нами, отец? Хотя бы на эту, первую ночь…

Д о к т о р. Ты хорошо знаешь, что у меня свои, нерушимые принципы. Впрочем, я уверен, и без меня вы будете здесь в полной безопасности. Эти господа — офицеры, люди чести. И они, мне кажется, тоже придают большое значение отцовским чувствам… (Возвращается на прежнее место.) С вашего разрешения, я на минутку пройду с детьми в ту комнату.

И е р о н и м. Пожалуйста, я вас провожу. (Зажигает свечу и уходит налево.)

Д о к т о р и д е в у ш к и идут за ним. Ян и Михал некоторое время молчат, не глядя друг на друга.

М и х а л (внезапно обозлившись). На меня не рассчитывайте. Я ухожу!

Я н. Не понимаю.

М и х а л. Не желаю участвовать в этой идиллии. Старый болван! Его мир рушится, а он держится за свои принципы. Такие люди не должны иметь детей.

Я н. Ты что, сошел с ума?

М и х а л. Нет, просто предвижу возможные осложнения. Мы забыли, черт возьми, что кроме нас троих здесь живут еще те двое.

Я н. Трое — это уже большинство.

М и х а л. Дорогой мой, мы не в лагере. Только там все вопросы решались голосованием. Не забывай — мы уже на свободе.

Я н. Самое время воспользоваться ею! (Подходит к Михалу, смотрит ему в глаза.) Ты боишься их или себя?

М и х а л (в бешенстве). Смотри, я тоже умею читать в твоих глазах. Они выдают тебя больше, чем ты думаешь.

Я н. Послушай! Ты не уйдешь отсюда. Пять лет мы были вместе, и вместе пробудем эти несколько дней. Может статься, что именно они окажутся самыми трудными. (После паузы.) Скажу честно, и мне бы хотелось воспользоваться свободой, ее исступлением. Не воображай, что я собираюсь отказываться от чего бы то ни было, но… (Гневно.) Не забывай, что этот старый, запуганный человек поверил нам.

М и х а л. А я не доверяю никому из нас. До последней минуты я еще не был в этом уверен, но теперь твердо знаю. Понимаешь? Никому! Себе в том числе. А тебе менее всего.

Из глубины квартиры доносится громкий, вызывающий смех Люцци.

Я н (подходит к двери и слушает, затем возвращается). Ну что ж. В таком случае уходи. Жаль. Наша пятилетняя община распалась. Пройдет несколько дней — и мы разлетимся в разные стороны…

М и х а л. Наша община? Не вспоминай ее. Ничто нас не объединяет. Понимаешь? Ничто, кроме той мерзости, о которой нужно поскорее забыть. Я уже не могу смотреть на вас. Не могу! Наша свобода? Пока мы вместе, я ничего о ней не знаю. Ничего!

Я н (смущенный). Понимаю, не сердись. Но мне казалось, что в последний раз мы все вместе сделаем что-то такое, пусть небольшое, но достойное воспоминания. Такое, что поможет нам возродить собственную жизнь… Ведь дело не только в этих девушках.

М и х а л (насмешливо). Знаю, дело в обретенном праве выбора поступков, да?

Я н. Да. Именно в этом.

М и х а л. Должен тебя огорчить. Мы обрели прежнюю ложь и ничего более. Воображаем бог знает что, а ведь в глазах этих девушек мы только нищие. Ну что ты можешь сказать? Будешь дожидаться, пока одна из них не придет в твою постель?

Я н. Врешь! (С бешенством.) Не здесь! Не здесь, где нам все дозволено!

М и х а л. Именно поэтому я и ухожу. Не смогу теперь быть здесь, по-прежнему разговаривать, смотреть вам в глаза… Ты, может быть, и не замечаешь, что у нас теперь воровские, бегающие глаза… (Вынимает из своего вещевого мешка электрический фонарик, берет охапку дров, лежащих у печки, подходит к лесенке, ведущей на второй этаж.) Переночую сегодня в комнатке наверху, а завтра переберусь куда-нибудь подальше, на другую улицу. (Поднимается по лесенке, освещая ступеньки фонариком, и исчезает.)

Ян молча смотрит ему вслед. Входит И е р о н и м.

И е р о н и м. Ну, с самой маленькой мы уже на «ты»! Зато средняя, откровенно говоря, не нравится мне. Не по возрасту самоуверенная. И производит такое впечатление… будто легко могла бы договориться с кем-нибудь из вас наедине.

Я н (иронически). Ты хотел сказать — с кем-нибудь из нас?

И е р о н и м. Нет, я не в счет. Я говорю о тебе, о Михале.

Я н. Михал, к сожалению, уходит от нас. Боится, что без доктора нам здесь станет более тесно, чем с доктором.

И е р о н и м. Вполне возможно. Сказать по правде, старик нас околпачил. Я предпочел бы, чтобы он меньше доверял нам.

Я н. Да, человеческое доверие нисколько не облегчает жизнь. В лагере, возможно, все казалось проще. То, что хочет сделать Михал, — отступление назад, за колючую проволоку.

Снова доносится звонкий, вызывающий смех Люцци.

И е р о н и м. Это она, средняя.

Прислушиваются.

(После паузы.) Ты не замечаешь, что здесь, черт побери, вдруг стало как-то душно?

Я н (насмешливо). Что ж, если вы оба настаиваете, можно все обратить в шутку. Еще не поздно. Скажу старику, чтобы забирал своих детей и возвращался домой. Скоро настанет вечер. Пусть сидят у себя в темноте и дожидаются, пока к ним не начнут ломиться в дверь.

И е р о н и м. Ну зачем ты паясничаешь, Ян? Через несколько дней нас все равно здесь не будет. Так или иначе эти люди будут предоставлены своей судьбе.

Я н. Именно эти несколько дней имеют значение. Для них и для нас. Мы должны взаимно убедить друг друга, что действительно со всем покончено. Со всем, что творилось в течение пяти лет с нами и с ними. У нас должно быть для этого свое, небольшое, сугубо личное доказательство. Мы должны…

Входят Д о к т о р и д е в у ш к и.

Д о к т о р. Так вот… Я, собственно, могу уже идти. Мне удалось окончательно убедить дочек, что они будут в полной безопасности.

И е р о н и м. Нас по крайней мере убеждать в этом не надо.

Д о к т о р. Могу вас заверить, они будут вести себя так, будто их здесь нет.

Я н. Это не обязательно, доктор. Пять лет мы находились в мире, где детей не было. Уверяю вас, тот мир был страшен.

Д о к т о р. С трудом могу себе это представить. Но будем надеяться, что это уже никогда не повторится, ни с кем… (Обнимает Лорхен.) Дети — вот единственная подлинная поэзия нашей жизни. Если бы мы постоянно помнили об этом, мир был бы лучше.

И н г а (нетерпеливо, шепотом). Хватит, отец, хватит. Тебе пора идти, если уж это нужно.

Д о к т о р. Ну хорошо, детка, хорошо. (Яну и Иерониму.) Дочь торопит меня, вот вам доказательство, что она свыкается с новым положением. Итак, желаю вам спокойной ночи… И вам, мои дорогие дети… Завтра утром, с вашего разрешения, загляну сюда. (Отворачивается и непривычно быстро уходит.)

Долгое, неловкое молчание.

Л ю ц ц и (прерывая паузу). По правде говоря, Лорхен должна была бы пойти с отцом. Ему будет очень тоскливо в пустой квартире.

И е р о н и м (Яну). Ну что, я прав? У этой девицы все новые выдумки. Только этого еще не хватает, чтобы они остались вдвоем. А потом кто-нибудь из вас скажет моей жене, что первые дни и ночи мы провели с немецкими девушками.

Л ю ц ц и. Я не знаю вашего языка и не понимаю, что вы сказали, но поклялась бы — вы мне возражаете. А почему вы не садитесь? Сидя, люди становятся более благожелательными. Садись, Инга! Стульев здесь, к счастью, достаточно. У господина Клюге семья была большая, и они заботились об удобствах.

Инга машинально садится.

И е р о н и м. Очень приятно, что вы чувствуете себя у нас так просто.

Л ю ц ц и. Не знаю, что в данном случае означает «у нас». Я везде чувствую себя как дома. А куда делся тот, третий господин?

Я н. Третий господин устроился в комнате наверху и как раз отправился туда растопить печку.

Л ю ц ц и. Но он придет сюда, к нам? Инга, что ты молчишь? Жаль, что люди еще не изобрели прибора, который стирал бы мысли, как губка стирает мел со школьной доски. Мы были бы тогда намного счастливее. Каждый день можно было бы начинать с чистой доски.

И е р о н и м. Думаю, что вам много стирать не пришлось бы.

Л ю ц ц и (смотрит на Ингу). Вероятно. Но я имела в виду не себя. Мне кажется, Инга, что мы теперь должны думать только о ничтожных вещах. Таких, которые тут же забываются.

Я н. А мы — наоборот. Для нас любая мелочь имеет сейчас огромное значение. В эти первые дни, когда нам приходится все узнавать заново, хочется запомнить все то, что называется просто жизнью.

Л ю ц ц и. Мы можем только позавидовать…

Я н. Учтите, однако, что мы довольно долго ждали этого!

И н г а (робко). Кто-то всегда ждет. Одни — больше, другие — меньше.

Л ю ц ц и. Совсем как на железнодорожной станции. Здесь тоже похоже на станцию. Люди встречаются, а потом разъезжаются в разные стороны. Но наш поезд придет не скоро, правда, Инга?

Я н. Вы не должны задавать сестре вопросы. (После паузы, тихо.) Довольно тех, которые она сама себе задает…

Инга поднимает голову. Она и Ян некоторое время смотрят друг на друга. Наверху хлопнула дверь, послышались шаги. По лесенке спускается М и х а л. Все смотрят на него. Михал подходит к своему вещевому мешку, берет его и направляется к лесенке.

И е р о н и м (провожая его взглядом). Если не ошибаюсь, это и есть тот третий господин, наш коллега Михал. Или только его призрак? Но зачем призраку такой набитый рюкзак?

Л ю ц ц и (поднимается, преграждает дорогу Михалу). Почему вы не хотите побыть с нами?

И н г а (резко). Люцци!

Л ю ц ц и. Что, дорогая?

И н г а. Ты обнаглела. На нас могут рассердиться. (Поднявшись.) Лучше всего нам уйти в ту комнату.

Л ю ц ц и (глядя в лицо Михалу). Вот видите, все это из-за вас. Вы напугали сестру. У вас сейчас взгляд людоеда. Это соответствует пропаганде, которой нас пичкали столько лет!

И н г а. Перестань ты, ради бога!

И е р о н и м (Яну и Михалу). Эта девочка в самом деле слишком много себе позволяет.

Я н (к Люцци). Мой коллега говорит, что вы сами занимаетесь пропагандой.