Таша

Глава 5

И задержалась я в этом месте надолго. Прошла зима, и приближались теплые дни. Много чего случилось за это время, но ничего такого, из-за чего я сорвалась бы и кинулась в бега. Ко мне относились хорошо и не обижали, хотя и не баловали. Да и с чего бы?

Кухарка Лешка была еще сильной, дебелой женщиной в летах. И вправду — молчуньей. Говорила только по делу и мне это поначалу нравилось. Посмотрела на меня в первый раз, дождалась, когда уйдет ведун и притянула за руку — усадила за стол. Поставила для меня миску с вкусно пахнущей похлебкой и спросила:

— Говори все, что можешь сказать о себе, чтобы я не надумывала лишнего. Нам рядом работать.

Я рассказала. Она уточнила:

— Так у тебя дитя нагулянное?

— Нет. Так нужно было. Иначе вовсе не суждено было иметь.

Про проклятье тоже пришлось рассказать. Она выслушала и посоветовала:

— Сразу поставь себя правильно, а то набегут… им все равно, что ты мелкая да рябая, лишь бы теплая баба под боком. Про дитя молчи, скоро все равно уедешь, и не узнает никто. Жалуйся мне на них, если что.

Вот и весь наш разговор по душам. А дальше — только про кухарские дела. Она не лезла с вопросами, не пробовала меня разговорить. Хотя мне самой порой хотелось довериться кому-то, высказать про то, что наболело, но она не годилась для этого. Да и жаловаться ни на кого не пришлось. Видно, ведун напугал как-то стражей, и они держались со мной ровно, стряпню хвалили, но лишнего себе не позволяли и даже близко не подходили.

Ведун, наверное, пока ничего про меня не выяснил и просто присматривал со стороны, как я работаю да что делаю.

Работа на кухарне не была тяжелой — у нас дома ее было больше, особенно в последние годы. И тепло было у большой печной плиты, даже жарко. А в моей комнате — холодновато. Но это было не важно, все равно я там только ночевала, а укрывалась всегда тепло. Все у меня было хорошо и спокойно. Плохим я не назвала бы даже тот сон, что приснился вскорости по приезду.

С вечера я уснула и спокойно спала, а потом вдруг стало тяжело ногам… всему телу. Оно оцепенело и перестало слушаться. Меня обездвижил и сковал липкий страх, вновь обливая тело холодным потом, как тогда — когда утопленник ходил кругом избы. Сейчас как будто и нечего было бояться — снился живой человек и совсем не страшный. А было мне так, словно злой домовой давит. Сидел дед за столом в своей избушке и просил у меня прощения:

— Ты не думай, я не хотел вводить тебя в такой страх, — хмыкнул невесело, — да только дар мой, сила моя к тебе потянулась. Она и водила тело. Ведун до конца помереть не может, пока свою силу не передаст кровным. А то душа покоя не найдет, не уйдет на перерождение, маяться будет. Или время нужно, чтобы заранее сложный обряд провести, отдавая ее чужому человеку. У меня его не было… времени.

Передай нашим, что я степнякам в руки не дался… там знают про это. Четверо варнаков было и только один из них — чужой. Остальные, видно, просто лихие люди, купленные. Скажи пусть ведуны сторожатся — вона куда уже доползло сучье племя. Под лед в полынью я сам кинулся — понял, что не уйти будет. А это все же меньшее зло… Если бы не ты, стелился бы я смертным туманом над озером, ползал привидом… людей пугал. А ты отпустила меня, спасла душу.

— А я что — кровная вам? — с надеждой спросила я во сне.

— Нет… нет. Просто ты светом солнечным целована. Я не про то, что сильно рябая да рыженькая. Ты вспомни — все растет под твоей рукой, как грибы после дождя. Приготовленная тобою еда вкуснее любой другой. Спроси у ведуна — кто такие фэйри? У нас с тобой души родные, вот сила и потянулась к тебе. Только плохо, что мертвым телом передана была. Сильно плохо, за это и прошу прощения. Моя бы воля — пусть бы лучше скитался неупокоенной душой.

— А почему все так плохо?

— Нельзя долго говорить с покойниками. Вот потому и плохо… А у тебя дитя… да и по силам ли тебе такое будет?

На этом сон и закончился, а наутро я не смогла встать с постели. Слаба была, как новорожденный котенок, руки поднять не могла. Тетка Лешка пришла узнать, что со мной, почему не иду работать? Прислала потом по моей просьбе ведуна, и я рассказала ему о своем сне. И с той поры — почти три оборота луны прошло, он так ничего и не ответил мне. Видно, выяснял, и это было не так-то просто.