Таша

Глава 6

На хутор мы въехали еще засветло. Остановились возле крайней избы. Пока стражники вязали коней к тыну, от жилья к нам потянулся народ. Пятеро здоровенных бородатых мужиков в простой темной одежде спокойно подошли и завязали разговор с ведуном о ночлеге, кормежке для людей и лошадей, и о плате за все это.

А я окликнула их со своей повозки:

— Дяденьки! А у вас никто не пропадал в лесу на днях? Мужик такой всклокоченный с горбатым носом?

Один из хуторян вскинулся и быстро подошел ко мне, а за ним подтянулись и остальные. А у меня с трудом ворочался язык, так тяжело стало говорить:

— Возле того дерева, что с большим дуплом внизу, его задрал медведь. Голодный с зимы… худой. Сторожитесь его. Зверь сельчанина вашего где-то там закопал — в хворосте. Выручайте… он просил схоронить по обряду, — я совсем выдохлась и обессилено замолчала. Что я творю? Тот дед сказал, что с покойниками нельзя долго говорить, а оказалось — про них говорить еще хуже. И я заплакала — так мне было худо, так голова болела, и сил не было совсем ни на что. Меня о чем-то еще просили, что-то говорили, а у меня только слезы бежали из-под закрытых век.

Потом меня затащили в избу, посадили, поддерживая, на высокую постель. Незнакомая женщина помогла снять верхнюю одежду, а дальше я склонилась набок и просто уснула.

Мы с ведуном поговорили только утром. Я проснулась рядом с Марутой, которую уложили со мной. Потом мы с ней сходили к нужнику, и я уже шла сама, своими ногами. Умывшись, вернулись в дом, застав там Гната и Микея. Ведун опять отослал прочь жену и сказал мне:

— Нашли мы его, того мужика. Они сразу же — на ночь глядя кинулись в лес, с факелами… я боялся, что сосняк запалят. Спешили, чтобы успеть. Медведь сразу не пожирает крупную добычу. Он любит, чтобы мясо немного с душком было — так оно мягче. А поначалу выедает только брюшину. Потом прячет тушу… тело… натаскивает лесной хлам, заваливает сверху… ждет, выжидает срока. И не отходит далеко — сторожит добычу. Нет больше того зверя — закололи они его. Людоедов сразу убивают… человек — легкая добыча, особенно бабы да дети.

Того деда, Таша, звали Строгом. Или Строжищем — кто как. Про то, что это степняки в его смерти виновны… Там, в Степи, люди Силу не принимают, ведовством не промышляют. Зато есть идолы… по всей степи, возле каждого их поселения, ставят каменные столбы, грубо вытесанные наподобие человека. А когда переселяются на новое место, то родовой столб за собой волоком тянут.

Вначале, как вытешут его — он камень камнем и только. А чтобы он силу имел, их род хранил, в набегах помогал, в лечении, в родах бабам и лошадям, они напитывают его этой силой. Откуда ее берут? Вот тут и ответ про смерть деда, Таша… Наши ведуны самая ценная добыча для степняков. А еще ведуньи, сильные травницы и рудые — рыжие люди. Такие как ты — сильно рыжие.

За нами охотятся, в набегах мы самая ценная добыча. Стараются взять только живыми — все для этого делают, жизни свои кладут, не жалея. Чем сильнее ведун, тем вкуснее будет жертва для идола. Мы знаем, как они скармливают наших… пытают страшно, привязав к камню, но умереть не дают, не-ет… Оборот луны, Таша, целый оборот луны… И только когда, наверное, смерть уже кажется великой радостью для несчастного или несчастной, когда их кровью досыта напоена земля под злой каменюкой… тогда, только тогда — нож в сердце! — ведун помолчал, вытирая пот со лба, потом, уже спокойнее, продолжил:

— На границе со Степью ведунов уже нет, только в отрядах стражи. Травница, что ты говорила — одно название. И тайные отряды со степи проникают все глубже и дальше в наши земли. Поэтому ведунов сторожат…

— Что ж вы того деда не сберегли? — спросила я с горечью.

— В мыслях не было… два дня и ночь быстрого конского хода от границы. Леса уже сплошь — они их не любят. Никогда еще они досюда не доходили, и дед был — сила. Мог отстоять себя — любого спалил бы к… Но, видать, врасплох его застали… совсем врасплох. Чтобы не кормить собой чужих идолов, он и кинулся под лед, успел как-то…

Что-то он тебе отдал, да… Да, Таша, он дотянулся — держал твою ладонь мертвой рукой. Я не говорил с тобой обо всем этом потому, что сам не знаю — что сказать? Не хотелось толочь воду в ступе, но ты требуешь правды. Так вот она, как я понимаю и что знаю: огонь свой он тебе не передал, нет его в тебе. Это я ясно вижу. Есть в тебе что-то, но для меня неясное, а еще то, что досталось с рождения — дар фэйри.

— Кто это? — продрала я пересохшее горло. Забывала дышать, вся превратилась в слух. Тела своего не слышала. Зато чуяла, как меняет меня новое знание, выворачивают душу страх и жалость к замученным людям. А еще просыпается внутри что-то совсем новое, сильное и ранее мною никогда не изведанное — лютая ненависть! Ее я узнаю и чувствую впервые. Страшное чувство — черное, тяжелое, как камень, а еще — буйное. Требует действия, вносит в душу беспокойство, будто недостает мне чего-то и нужно сделать что-то — еще более страшное, но справедливое. Тяжко…