Руны законов Сварога

Руна пятая. Мятеж во мраке

Холод и страх действовали одновременно. Мороз и ужас — вдвоём подкрадывались к нам с обоих сторон тракта, сквозь ночь и дебри заснеженного леса.

Всадники из дружины и стражи острога то и дело бросали настороженные взгляды по сторонам, каждый раз, когда из дебрей укрытого мраком леса доносились посторонние шорохи и нечеловеческие крики. Я видела, как губы некоторых воинов быстро и тихо шептали молитвы богам. Будучи не за крепкими стенами Орлеца, что в два кольца окружают родной острог, а на дороге, под ликом луны да меж двух сторон бесконечного леса, аккурат после полуночи, то во всех богов уверуешь — и в новых, и в старых, и в своих, и чужих. Лишь бы только прислушались небожители, да защиту от тёмных сил дали.

Я тоже "молилась. Но по-своему. Перед нашим выездом, я всем и каждому раздала обереги, из рунных камней и лисьих зубов. Теперь же, удерживаясь в седле верного солового коня Блика, я перебирала в руках ожерелье из переплетённой забальзамированной лисьей шерсти и камней янтаря-инклюза, с застывшими внутри насекомыми.

Стараясь не обращать внимание на подбирающийся холод и чувство беззащитности, которое норовило пробраться в разум, я усиливала обереги воинов и едущего рядом со мной Святослава. Медленно — гораздо медленнее, чем мне бы хотелось — амулеты, отмеченными магическими рунами, питались и насыщались всё большим количеством силы. Вместе с тем, касаясь магии и ощущая её тёплые тугие и вибрирующие потоки, что вплетались вплоть и параллельно венам струились по моему телу, я чувствовала и чёрную злобу иных сил.

Воины Орлеца не просто так ощущали чужое присутствие и опасность. В Долгую ночь такие ощущение никогда не бывали пустыми, потому что нечисть знала, что рассвет случится нескоро, а значит у них достаточно времени, а главное сил, для долгой охоты. Ныне, поздней ночью, зимний лес по обеим сторонам от тракта кишел духами и существами Нави.

Из тьмы, что густела в дебрях леса, показались тусклые и мерцающие желто-зелёные и желто-оранжевые огоньки. Вслед за этим меж покрытых снегом деревьев до нас всех долетел звук напоминающий что-то среднее между клёкотом простуженной птицы и, простите, звуком выхода желудочных газов из ротовой полости.

Я немедленно с волнением вскинулась и обернулась, поймав взгляд Коцела, дружинного десятника. Коцел Кочебор, один из самых опытных и умелых воинов Орлеца вынул меч и громко скомандовал:

— Мечи наголо. Держать ухо востро.

Прокашлявшись, Коцел предупредил всех подчинённых:

— Улишицы* рядом.

(Улишица — опасный дух, рождённый из куклы, которых жители на территории дохристианской Беларуси сжигали на Купалу. Если кукла падала во время ритуала, её пытались утопить. Ежели кукла потом не утопла и оказывалась выброшена на берег, то через время из неё рождалась Улишица. То была жуткого вида женщина, с рогами и коротким тупым носом. У неё был широкий рот, буквально от уха до уха, а тело сплошь покрытое коровьим волосом. Улишице нравилось обманывать путников, глумиться над ними, заманивать и мучить до смерти, прим. автора)

Я глубоко вздохнула, и едущий рядом со мной Святослав бросил на меня молчаливый вопросительный взгляд.

— Боишься их? — тихо спросил воитель.

Я чуть нахмурилась и слегка раздражённо дёрнула плечом.

— Не боюсь, а опасаюсь — они могут создать нам проблемы.

— У нас всех мечи с посеребрёнными лезвиями, — заметил Ставр.

— Представь себе, улишица об этом догадывается, — хмыкнув, ответила я. — И на ваши мечи прыгать не собирается, равно как и подставляться под стрелы с посеребрёнными наконечниками.

Это я знала наверняка. Улишица, даром, что на вид аки полузверь, была весьма изобретательной и хитрой тварью. Она точно никогда не полезет на рожон, а предпочтёт действовать издалека. До сих пор, не смотря на все многолетние изучения волхвов и ведуний так и не удалось выяснить кем являются духи, вселяющиеся в ритуальные куклы, не утонувшие после специальных обрядов. Однако давно было установлено, что бестелесные духи, выбирающие своим пристанищем сосредоточение эмоций, чувств и религиозного фетиша в лице подготовленной для сожжения куклы, отличаются коварством, расчётливостью и известным количеством подлости.

Из зимнего леса повеяло усиливающимся ветром, дуновения внезапно поднявшегося ветра выкинули над дорогой горсть снежинок, пыли, еловых веточек и ошмётки древесной коры. Эта горьковато-сладкая на вкус тучка пролетела мимо некоторых из стражников и дружинников, которые ехали позади меня.

Я ещё колдовала усиливающий заговор против воздействия магии и влечения духов, когда сначала услышала за спиной приглушённые слова диалога между двумя воинам, а затем и смех одного из них.

Я тут же резко обернулась и крикнула Коцелу:

— Пока улишницы рядом — нельзя разговаривать!

Кочебор бросил на меня настороженный взгляд, кивнул и тут же отдал приказ:

— Молчать! Пока опасность не минует, никому ни слова!

Но было уже поздно. Я закончила заговор, когда вновь услышала голоса двух воинов:

— … А она ему и говорит, дескать «Ты по чужим бабам лазал, в чужих койках ночевал — ни одной стерве не отказывал! А значит я из нашего котелка тоже могу угощать всех желающих. А потому хрена тебе а не супчика с куриной ногой и варенье я тоже раздала!..»

Второй воин засмеялся словам приятеля, и через несколько мгновений над дорогой разнёсся уже совместный громкий смех двух стражников. Я на миг закрыла глаза. Поздно. Одна или две улишицы начали действовать, а значит пора было и мне предпринимать срочные меры. Но я не знала, успею ли спасти обоих воинов.

А между тем смех двух корешей звучал всё громче, всё более не естественно. Остальные дружинники и стражники начали с недоумением оглядываться на своих побратимов, но тех хмурые непонимающие взгляды соратников ни капли не смущали. Оба стражника, что ехали почти рука об руку, смеялись всё более заливисто, а их смех срывался, менял тональности и всё больше походил на хохот, с каким хохочут помешанные вшивые бродяги, что постоянно предрекают разные несчастья.

Я зажала в руках пузырёк со снадобьем для противодействия. Внутри небольшой округлой баночки с толстым стеклом чуть колыхалась смесь измельчённых до состояния порошка эмали моллюска перловицы, корня зверобоя и листьев можжевельника.

Я ударила коня пятками, и Блик быстрой рысью подъехал к хохочущим стражникам. Облачённые в островерхие шлемы и толстые стёганки с крупными металлическими заклёпками, стражника продолжали истерично хохотать. Они задыхались, их лица быстро краснели, из раскрытых ртов летела слюна, а из-под зажмуренных глаз по сморщенным щекам текли слёзы.

Лошади под смеющимися мужчинами напротив волновались, фыркали и стригли ушами. Подъехав к смеющимся стражникам, я успела заметить, как из тёмных дебрей леса тускло сияют четыре пары глаз. Смутно угадывались вытянутые худощавые силуэты, ростом примерно в полтора раза выше среднего человеческого, с рогатыми головами ис гибкими коровьими хвостами.

Было время, когда улишиц считали родственницами или даже жёнами чертей, но научные исследования в общинах волхвов и ворожей выявили ошибочность такого мнения.

Когда я приблизилась к хохочущим воинам Орлеца, один из них, в приступе безудержного хохота, выпучил глаза и начал царапать себе шею. Второй и вовсе окинул голову назад и свалился с лошади.

Двои воителей острога спешились и поспешил на помощь товарищам. Они сняли с лошади другого хохотуна и насильно усадили на землю. Тот брыкался, одновременно плакал и рыдал, а между смехом судорожно пытался втянуть воздух. Я встала на колени рядом с упавшим с коня воина. Тот отделался несколькими ушибами, потому что навернулся со стоящей лошади, притом на бок и не слишком резко — он скорее неуклюже соскользнул, а не рухнул всей тяжестью.

Роя сапогами снег на заледеневшей брусчатке, зачарованный улишицей воин продолжал дико хохотать. Остановившиеся рядом дружинники и стражники с оторопью и страхом глядели на то, что творилось с их соратниками. Воин, что лежал у моих ног, резко, с хрустом, выгнулся грудью вверх, словно какая-то невидимая сила вдруг грубо потянула и приподняла его. А через мгновение изо рта несчастного брызнула желто-белая пена, с остатками недавно переваренного завтрака. Я чуть скривилась, когда несколько влажных комков попали мне на короткую дублёнку, но всё же сохранила самообладание.

За период ведовской практики мне приходилось лечить самые разные хвори. Поэтому на меня не только порой плевали и блевали, но пару-тройку раз даже испражнялись мне на сапоги, и не только по малой нужде.

Второй стражник, которого усадили на землю рядом с первым, тоже забился в судорогах и начал захлёбываться противной липкой пеной. Все остальные воители, ошарашенные происходящим, отпрянули в стороны. Зрелище и правда было жутковатым, особенно для непосвящённых обывателей: тела обоих стражников нещадно и судорожно выгибались вверх, слышно было, как противно хрустят суставы и позвонки в их телах. При этом из конвульсивно распахнутых до предела ртов обоих мужчин сначала вздувалось несколько пузырей, затем они лопались, и следом извергалась пенная масса с остатками пищи.

Я оглянулась на подъехавшего Кочебора.

— Ты можешь им помочь⁈ — громко спросил он.

В ответ я задала другой вопрос:

— Кто из них более опытный воин?

Десятник уставился на меня с сердитым ошеломлением. Но он быстро прочёл ответ на свой немой вопрос в моём пристальном требовательном взгляде.

— Жегло, сын гончара… по сноровистее будет… — чуть замешкавшись, с трудом ответил десятник и указал на воина, которому помогли слезть с лошади. Я тут же развернулась к Жегло и склонилась над ним.

— Мне нужно, чтобы вы его подержали, — произнесла я.

Рядом со мной тут же оказались трое мужчин, которые прижали Жегло к земле. Тот был довольно крепким, с хорошо развитой мускулатурой и при этом молод. А потому дружинникам пришлось поднапрячься, чтобы удержать его тело неподвижным.

— Голову ему держите, — велела я.

Рыжебородый воин, схватив голову смеющегося бедолаги, с ожесточением сжал пальцами лицо стражника. А я прошептала ему в лицо заговор, дунула в рот и туда же засыпала содержимое пузырька. Стражник закашлялся, захрипел, но смеяться перестал.

— Всё, отпускайте, — попросила я.

Как только стражника отпустили, тот повернулся на бок, продолжая сипеть и дёргать ногами.

— Дыши, дыши, Жегло, — приговаривала я. — Всё в порядке. Носом дыши — так легче будет. Давай же, Жёглушка ты наш… Всё… Вот та-ак…

Постепенно стражник пришёл в себя и посмотрел на меня шокированными мокрыми от слёз глазами. А за моей спиной продолжал задыхаться от пены другой воин.

— Звенислава, а с ним что? — спросил спешившийся Кочебор.

Я ничего не сказала, только вновь посмотрела в глаза десятнику. Тот поджал губы, повернулся к обречённому стражнику и подошёл к нему. Несколько раз вздохнув, собираясь с моральными силами и духом, десятник выхватил меч.