Затерянные во времени

Глава 9. Трактирный мальчик

Дезмонд поставил кружку на стол. Глиняное донце глухо стукнуло о дубовую столешницу. Кружка была пуста. Дезмонд был рад, что нет больше нужды глотать эту мутную жижу, скрываясь за выпивкой от пристальных взглядов завсегдатаев таверны. Дезмонду не нравилась эта гостиница. Не потому, что колеблющийся свет камина и скрип вывески за окном заставляли бегать по спине стайки мурашек. Не потому, что зал заполнял тяжёлый запах протухшего пота и вчерашнего перегара. Дезмонд видел много таверн и много людей. Эта была маленькой, дешевой и отвратительной. Она приютилась на самой окраине деревушки, спрятавшейся в глухом лесу Виндсенского графства. Деревушка была шумной, пятнадцать семей, но все дома какие-то покосившиеся, забытые и графом, и самими хозяевами. А может это просто суровый ноябрь ободрал последние следы благополучия с крестьян и их дворов.

Дезмонд щёлкнул пальцами, подзывая слугу. Должно быть, звук вышел чересчур громким, потому что соседние столы затихли, и десять пар пьяных глаз уставились на приезжего.

Он и сам не знал, как его занесло в маленький трактирчик на обочине давно заброшенной дороги.

В первый раз поиски наследника занимали у него так много времени, и Дезмонд сам не знал почему. Обычно наследники оказывались людьми чужими тому миру, в котором он оказался – так было и с Ричардом, последним, кто верил в рыцарскую честь, и с Ингой, которую едва не сожгли на костре, и даже с ассасином, который так и не стал одним из Терс Мадо. Однако за всё время в этом мире Дезмонд не слышал ни о ком и не видел никого, кто мог бы хоть как-то отличаться от общей серости и нищеты. Казалось, инквизиция здесь победила – все цвета, кроме серого, были выжжены дотла.

Предполагалось, что его путь пролегает на несколько километров правее. Предполагалось, что он уже неделю как должен быть в Интаке...

Вместо этого второй магистр ордена Терс Мадо сидел уставший и измотанный на грязной скамье перед не менее грязным столом.

Толстый трактирщик в замызганном фартуке, протиравший грязный стакан не менее грязной тряпкой, оценивающе окинул его взглядом из-за стойки. На посетителе была рубашка необычайного для этих мест, чёрного, цвета. Материал, тускло блестящий в свете лучин, трактирщик тоже не сразу смог опознать, но стоил он явно немало золотых и привезён был издалека. Ещё более удивительными были сапоги пришельца - высокие, какие в этих краях никто не носил. Плащ, когда-то украшенный по кромке зелёным орнаментом, был порван в нескольких местах и обильно заляпан кровью. С другой стороны, сапоги возможного клиента явно отличались хорошей выделкой, к тому же по бокам виднелись серебряные пряжки. Лицо выражало гордость и уверенность в себе, нередко присущие несостоятельной аристократии, привыкшей расплачиваться за любой товар чужой, в крайнем случае своей кровью. Тёмные волосы спускались ниже плеч и были растрёпаны, так что в добавление к прочим замечательным характеристикам трактирщик решил считать его воином (наверняка наёмником), который уже некоторое время сидел без работы. Ещё раз вернувшись мыслями к сапогам, он примерно оценил пряжки в пять серебряников, а возможный ущерб от дворянина в двадцать золотых, и решил, что с клиентом ссориться негоже, но и тратить на него время не стоит.

- Слушаю вас, милорд, - послышался совсем рядом голос рыжеволосой девчушки. Она стояла за два шага от гостя, комкая в пальцах застиранный край передника. Переминалась с ноги на ногу и опасливо косилась на других постояльцев. Девчушка была симпатичной, наверное. Только растрепанные волосы, небрежно выбеленные ромашкой, и мешки под глазами не позволяли разглядеть этой красоты.

- Как тебя зовут?

Девчушка осторожно подняла взгляд на приезжего и, встретившись с тяжёлым взглядом чёрных, пугающе больших глаз, тут же снова потупилась. Щёки её вспыхнули, голос дрогнул, когда служанка заговорила:

- Грета, милорд.

- Грета, я хочу спросить.

Грета бросила короткий взгляд на постояльца, потом на тучного, но всё ещё достаточно сильного трактирщика, который протирал тарелку у входа на кухню.

- Мне надо работать, милорд.

- Я заплачу, – Дезмонд положил на стол золотую монету, но Грета занервничала ещё сильнее. Девочка никогда не видела золота, а если бы видела, то удивилась бы ещё сильнее – слишком чистым был металл, из которого ковали в кузнях Терс Мадо. На одной стороне монеты был выгравирован профиль верховного магистра, на другой – восьмиконечная звезда.

Решившись, она торопливо потянулась за монетой, но Дезмонд накрыл её руку ладонью.

- Сначала мои вопросы.

Девушка кивнула, опускаясь на стул напротив него.

- Грета, сюда часто заглядывают путники?

Грета пожала плечами.

- Это ведь таверна, милорд. Куда ж им ещё идти. Правда, путники у нас… Из соседних деревень, да и всё. Торговцы разве что в лесу заплутают, от каравана кто отстанет.

- А в последнее время много чужаков ты тут видела? Скажем, в последнюю неделю.

Грета задумалась.

- Не, милорд, никого почти не видела. Мало кто путешествует зимой. Был тут один отставший от каравана… он сейчас живёт на втором этаже. Хорошо бы у него правда было столько денег, как он говорит, потому что тратится он как король. Вот и всё. Вы самый странный путник за последнюю неделю, – Грета уткнулась носом в рукав и хихикнула.

- Может, странствующие рыцари или бродяги? Цыгане, знахарки?

Грета яростно замотала головой.

- Нет, милорд, никого такого. Таких людей хозяин на порог не пустит, да и в округе если б и были они, я бы знала.

Дезмонд задумчиво отхлебнул кислого эля

- Вы кого-то ждёте, милорд?

- Да… брата, которого никогда не видел.

Он усмехнулся.

Глаза девушки полезли на лоб.

- Ну, если бы тут был ещё кто-то похожий на вас, я бы точно заметила, милорд.

- Хорошо, Грета… спасибо, – он пододвинул к ней монету, - я могу снять у вас комнату?

Грета спрятала монету в карман передника и поспешно огляделась, проверяя никто ли не заметил этого.

- Да, милорд, но это за отдельную плату, – уточнила она. - Поговорите с хозяином.

Дав ей знак рукой, что не желает больше ничего, Дезмонд снова уткнулся носом в кружку, возвращаясь к безрадостным мыслям.

Дезмонду осточертел этот мир. Ему осточертели его законы, его люди и его погода. Ему осточертели звёзды, которые метались по небу в каком-то безумном танце, изменяя своё положение каждую ночь. Ему осточертели трусливые мужчины и их развратные женщины. Осточертел вечный дождь и размытые дороги. Ему, пожалуй, впервые за несколько сотен лет осточертели постоянные трактирные драки и, что определённо было нехорошим знаком, ему осточертела вечная тряска в седле его вечного спутника вороного жеребца Нострада.

Чем больше таскался он по грязным дорогам, тем сильнее погружался мыслями в прошлое и за последние недели уже успел забраться так далеко, как не случалось с ним ещё никогда. Впервые за добрых четыре сотни лет, а то и больше – Дезмонд в последнее время всё чаще сбивался со счёта – он вспоминал Аркан и Луану, с её нежными руками и кротким взглядом.

Тогда, когда мир его рухнул, и из наследника древнейшего дома в империи он превратился в изгоя, ему казалось, что мир, обошедшийся с ним так несправедливо, должен быть уничтожен. Он готов был сделать всё, чтобы империя перестала существовать, хотя и не понимал толком, за что ненавидит её и что будет потом, когда он добьётся своего.

Теперь, глядя на погрязшие в варварстве миры, он понимал, насколько ошибся.

Он думал, что Империя отнимает у людей свободу. Он думал, что, уничтожив сложившийся порядок, позволит людям жить так, как они хотят на самом деле.

Свободы не было. Везде за пределами ордена царил хаос. Жестокость и нищета стали нормой там, где раньше цвели сады, и только одно осталось неизменным – равнодушие людей друг к другу.

За всё время, что он провёл на планетах, каждая из которых жила теперь своей собственной жизнью, он не видел ничего похожего на свой родной дом. Почти везде были забыты не только порядок, но и наука. Учёных сжигали теперь на кострах так же, как когда-то обвинённых в ведовстве. На каждой новой планете Дезмонду приходилось прятать корабль, потому что теперь никто не принимал его за бога, сошедшего с небес – только за дьявола, вышедшего из преисподней.

Дезмонд много думал об инквизиции и о том, что сказал Аэций. «Эцин и Инквизиция - суть одно». Сначала он не понимал. Он ненавидел Эцин, но Эцин всегда в его голове олицетворяли порядок и благополучие. Для него, как и для многих в Империи, они были жестокими воспитателями, охранниками и иногда тиранами. Но Дезмонд не мог понять, как воспитатель может казнить своих учеников.

Не мог понять тогда, когда ещё жив был Аркан. Не мог понять и теперь, когда обычная жестокость Эцин превратилась в непонятное кровавое безумие.

Костры горели везде. Будто эта идея пришла кому-то в голову в один миг, и инквизиция стала расползаться по множеству планет гигантским осьминогом. Даже там, где ещё оставались следы науки, горели костры.

Тем большее значение имело теперь то, что пытался сделать Аэций.

Те миры, куда они успевали добраться, подписывали договор. Это было сложно, потому что нужно было всякий раз найти того, кто может говорить от лица всей планеты, а многие из прежних колоний оказались разбиты на отдельные королевства и государства.

Частенько власть захватывал кто-то из древних – как называли теперь рождённых в Империи. Саму же Империю, там где память её ещё была жива, называли Империей Тысячи Солнц, напрочь забыв её настоящее имя.

Дезмонд вздохнул и встал, оставив кружку на столе. Он направился было к стойке, где дремал, приоткрыв один глаз, трактирщик. Пола его плаща описала красивый полукруг, когда он вставал. Слуга, проходивший мимо, не успел увернуться, и когда ткань хлестнула его по лицу, отскочил в сторону, причём не в ту. Горячее и густое содержимое глиняной миски тоже описало полукруг, после которого равномерно распределилось по чёрному шёлку рубашки рейнджера и некогда белой ткани рубашки слуги.

Дезмонд крепко выругался, отряхивая с рукава неприятно пахнущую жижу. Грязный мальчишка с длинными спутанными патлами вместо волос скорчился около стола, баюкая правой рукой обожжённую левую. Глаза его с огромными чёрными зрачками, будто лишенными радужки, испуганно смотрели на пришельца.

Грета, не успевшая отойти далеко, подскочила к ним и дважды оприходовала неудачливого слугу полотенцем.

- Что творишь, Корысуль! – закричала она, и мальчишка испуганно попятился. Натолкнувшись на ножку стола, он вжал голову в плечи и замер, не переставая сжимать больную руку. - Извинись перед милордом!

Мальчишка промямлил что-то невнятное, попытался согнуться в поклоне.

Дезмонд только поморщился и махнул рукой, продолжив свой путь к стойке.

«Отвратительное место, - подумал он, - как не вовремя это всё…»

- Одно место на ночь, - бросил он, останавливаясь у стойки и опуская на неё несколько серебряных монет.

Глаза трактирщика, до сих пор смотревшие с подозрением, теперь заметно потеплели.