Последний проблеск света

— Звучит здорово, как по мне. Ты уверен, что сможешь отправиться в дорогу через день или два?

— Я буду готов, — выражение лица Трэвиса не оставляет места для возражений.

Если это вообще в пределах человеческих возможностей — быть готовым к дороге через два дня, то Трэвис это сделает.

***

К середине утра мы с Трэвисом наконец-то снова оказываемся одни. Караван ушел, и мы попрощались с Шэрил и остальными жителями Мидоуза.

Они направляются в горные районы, поврежденные землетрясениями. Им некуда больше идти, и там наверняка там не менее безопасно, чем в любом другом месте.

Может, они сумеют найти район с большим количеством домов, пригодных для проживания.

Они попытаются обустроить там свою жизнь.

Если Трэвис в конечном счете захочет к ним присоединиться, меня это устроит. А если мы останемся в доме, что я бы предпочла, мы все равно будем достаточно близко, чтобы время от времени навещать и убеждаться, что Шэрил и остальные в порядке.

Пока Мак и Анна выходят наружу с псом, чтобы взять еду из нашего джипа и проверить периметр на предмет незваных гостей, я растягиваюсь на кровати рядом с Трэвисом и тянусь, чтобы взять его за руку.

— Хочешь еще поцеловаться? — спрашивает он хриплым и нежным голосом. Кажется, теперь ему лучше, когда толпа людей двинулась дальше.

Я тихо смеюсь и наклоняюсь, чтобы прижаться губами к его рту, но не задерживаюсь надолго.

— Мы можем поцеловаться попозже. Сначала я хочу поговорить

— Ладно. О чем?

— Ты не против отправиться обратно в тот дом? Нам необязательно ехать туда. Мне просто больше ничего не пришло в голову.

— Не против. Мне это кажется идеальным вариантом. Нигде не будет так же безопасно, особенно когда я в таком плохом состоянии.

— Я тоже так подумала. Нам необязательно оставаться надолго. Лишь до тех пор, пока ты не поправишься. А потом мы можем решить, что делать дальше.

— Мы можем сделать все, что ты хочешь. Я прошу лишь о том, чтобы быть с тобой. Я с радостью сделаю все, что сделает тебя счастливой.

— Это мило, но я хочу обсудить. Я тоже хочу знать, чего тебе хочется. Если бы ты мог сделать что угодно, если бы я вообще не играла роли в твоем решении, что бы ты сделал?

— Ты всегда будешь играть роль в моих решениях. Так было с тех пор, как ты держала меня на прицеле у мотоцикла.

— Поначалу ты не очень-то учитывал меня.

— Нет, учитывал.

Я хмурюсь и начинаю возражать, но Трэвис мне не дает.

— Я думал, что ты самая храбрая и красивая из всех, что я видел в своей жизни, но я боялся за тебя.

— Со мной все было нормально.

— Я не знал этого наверняка. В этом мире? Я боялся за тебя, — он опускает взгляд, затем снова смотрит мне в глаза. — Так что я последовал за тобой.

Я ахаю.

— Неееет!

— Да, последовал. Это было непросто, поскольку у меня не было нормального транспортного средства, но я не мог вынести, что ты одна в таком мире. И что с тобой может случится. Так что я отслеживал тебя. Шел по твоему следу. А как еще я, по-твоему, появился именно там, где была ты?

— Ты сказал, это потому, что мы двигались по одному маршруту!

Его губы слегка подергиваются, хотя глаза остаются серьезными.

— И ты мне поверила?

Я возмущенно фыркаю.

— Ты бессовестный обманщик!

Он усмехается и тянется к моей руке, подносит костяшки к своим губам и целует их каждую по одной.

— Да, я бессовестный обманщик. Но это доказывает, что я учитывал тебя в своих решениях с самого начала. И это никогда не изменится.

На мгновение я отвлекаюсь на трогательность момента, но мне удается взять себя в руки.

— Может быть. Но возвращаемся к моему изначальному вопросу. Притворись, что я решила сойтись с Маком, и мы не хотели видеть тебя рядом, — я хихикаю от его хмурой гримасы. — Что бы ты сделал тогда?

Он вздыхает.

— Наверное, вернулся бы в тот дом. Мне там нравилось. Очень. Я бы забрал пса, если бы ты оставила его мне, и посмотрел, нельзя ли мне стать частью той сети, которую постоянно упоминает Мак — помогать людям, которые в этом нуждаются. Думаю, я смогу приносить пользу, когда встану на ноги, и это лучше, чем сидеть и не думать ни о чем, кроме разбитого сердца из-за потери тебя. Так что, наверное, это я и сделал бы.

Мои глаза широко раскрываются, и я сжимаюсь от предвкушения.

— Правда? Ты бы так сделал?

— Д-да. Наверное. А что?

— Потому что я бы тоже так сделала! Именно об этом я и думала. Мне нравился тот странный маленький домик. Мне нравилось, что там нет толп народа, но я не думаю, что хочу быть изолированной вечно. Я не хочу просто прятаться. Я хочу… помогать людям, если есть возможность. Так что, может, Мак, Мария и остальные в этой сети могут использовать нас. Меня и тебя. Мы могли бы… сделать что-то хорошее.

Уголки губ Трэвиса приподнимаются.

— Ты правда этого хочешь? Ты не говоришь это просто потому, что думаешь, будто я хочу это услышать?

— Нет! Я серьезно. Именно этого я хочу. Я хочу… после падения астероида я затаилась. Как будто все, что я могу — это просто выживать каждый день. И я не хочу, чтобы так было и дальше. Думаю, я только теперь осознаю это, увидев, как ты вчера едва не умер. Я хочу жить. Я хочу, чтобы мы жили. По-настоящему жили. Я хочу просыпаться с тобой по утрам. Я хочу попробовать посадить сад и вырастить что-нибудь. Я хочу по возможности помогать людям. Я хочу завести нескольких друзей. Я хочу найти всех птиц, что еще живы в лесу. Я хочу слушать насекомых ночами и смотреть на закат солнца. Я хочу целовать тебя, пока мы занимаемся любовью. Я хочу… ребенка от тебя, — я сглатываю, осознав, что болтаю без фильтра. — Ну типа, если ты хочешь. И если у нас получится.

Мои руки дрожат, пока Трэвис смотрит на меня, на мгновение лишившись дара речи. Затем что-то на его лице меняется:

— Милая, я тоже этого хочу.

— Ты серьезно?

— Да. Я серьезно. Я хочу все это. После смерти Грейс я думал, что значимая часть моей жизни необратимо оборвалась. Но я ошибался. Ничего не кончено. Все каким-то образом снова ожило. И это случилось потому, что я нашел тебя. Теперь я хочу жить. Я хочу по-настоящему жить с тобой.

***

Два дня спустя Трэвис, Мак, Анна и я отправляемся на восток. Трэвису все еще очень больно, но он настаивает, что готов к дороге, и мы не хотим еще сильнее задерживать Мака и Анну.

Им предстоит более долгая дорога, чем нам.

Путешествие медленное и затягивается из-за необходимости держаться вне видимости и постоянных поисков бензина, но в итоге мы достигаем места назначения.

Мы прощаемся с Маком и Анной на краю леса, в начале земляной тропы, которая ведет к нашему маленькому домику. Мы договорились общаться, оставляя записки в оговоренных местах, чтобы мы начали приобщаться к сети для помощи людям.

Когда пикап Мака и Анны скрывается из виду, я веду джип по тропе в лесу, Трэвис сгорбился на пассажирском сиденье, а пес лежит на куче полотенец у его ног.

Я задерживаю дыхание, когда сворачиваю вверх по горе.

В лесу тихо. Кажется, что на мили вокруг никого нет.

Но никак нельзя знать, что дом такой же пустой, каким мы его оставили.

Когда я доезжаю до конца тропы, лес расступается, как я и помнила. И вот он, странный маленький домик с солнечными панелями наверху и мастерской сзади.

Он выглядит тихим, нетронутым.

Мы выбираемся. Трэвис бледен и хромает, но держит дробовик наготове, пока я отпираю дверь.

Внутри никого нет.

Пес радостно лает и бежит прямиком к своему маленькому коврику перед печкой, царапая его несколько раз передними лапами и убеждаясь, что все в порядке.

Я поворачиваюсь к Трэвису и улыбаюсь.

Впервые с момента отъезда из Мидоуза я чувствую себя как дома.

***

Две недели спустя Трэвис ворчит, пока я втираю антисептическую мазь в его рану.

Это уже толком не рана. Кожа по большей части зажила, оставив красноватый шрам. Швы убраны несколько дней назад. Но я беспокоюсь не о коже. А о том, как все заживает внутри.

Об этом никак нельзя судить, разве что по боли, которую испытывает Трэвис, да по его способности пользоваться плечом.

Он говорит, что все нормально, но я знаю, что ему до сих пор больно. Пройдет немало времени, прежде чем он вернется в прежнюю форму. Возможно, он никогда не сможет пользоваться плечом, как раньше.

— Видишь, — бормочет Трэвис. — Говорил же, что все нормально. Воспаления не будет.

— Похоже, что не будет. Но это пулевое ранение. Такое за ночь не залечишь.

— Да, но это всего лишь 22 калибр. И выстрел был паршивым. Пуля вонзилась неглубоко. Все правда в порядке, Лейн. Я вернулся в прежнюю форму.

— Тебе все еще больно. Можешь притворяться, что это не так, но я-то знаю. И я не позволю тебе перенапрягаться просто потому, что ты упрямый мачо.

— Это никак не связано с мачо. Это связано с тем, что у нас целую вечность не было секса.

Я усмехаюсь и поглаживаю его голую грудь, наслаждаясь текстурой кожи, сосков, волосков на груди. Трэвис растянулся на постели, одетый в одни трусы. Он большой, теплый, сексуальный и хмурящийся.

Мы нашли в погребе еще один маленький коврик и постелили его в спальне, чтобы пес мог спать с нами. В данный момент он растянулся на боку и громко храпит.

На мне одна из больших рубашек предыдущего хозяина дома. Я опускаю руку к паху Трэвиса и массирую его через трусы.

— Я делала все возможное, чтобы позаботиться о тебе.

— Я не жалуюсь на это, — он начинает затвердевать под моей ладонью и приподнимает бедра навстречу моему касанию. — Но я люблю тебя. И случилось какое-то чудо, и ты любишь меня в ответ. А из-за этого чертова пулевого ранения ты не позволяешь мне заниматься с тобой любовью. Этого достаточно, чтобы свести мужчину с ума.

Я наклоняюсь, чтобы поцеловать его, все еще лаская через ткань трусов.

— Так будет не вечно.

— А ощущается как вечность.

— Я не хочу, чтобы ты еще сильнее навредил себе.

— Знаю. Но что, если я буду просто лежать и не двигаться? Ты можешь быть сверху и сделать всю работу.

Я хихикаю ему в губы.

— Так никогда не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты обрадуешься и не сумеешь лежать смирно. И в итоге еще сильнее повредишь плечо.

Трэвис шипит, когда я запускаю руку под пояс трусов и обхватываю его эрекцию.

— Я буду очень хорошим.

— Не будешь ты хорошим. А я не буду рисковать, — я стаскиваю его трусы. Он помогает, приподнимая бедра. — Но если перестанешь жаловаться, я сделаю для тебя кое-что особенное.

Он поднимает голову и смотрит на меня распаляющимися глазами.

— Что у тебя на уме?

Я опускаю рот к его паху и показываю ему.

***

Проходит еще две недели, и Трэвис перестает вздрагивать от каждого движения плечом.

Рана полностью затянулась и больше не выглядит чувствительной. И он старательно трудился, разрабатывая плечо. Он практически вернул нормальную свободу движений, хотя я знаю, что поврежденное место еще ноет.

Всю вторую половину дня мы занимались стиркой. Трэвис настоял, что поможет, и я не вижу причин отказывать ему. Под конец я устала, так что принимаю долгий душ, а потом мы тихо ужинам рагу, кукурузным хлебом и пивом.