Костёр чужих желаний (СИ)

* * *

— Арха, ты уснула? — поинтересовался рогатый.

— А? Да нет, тут я…

Лекарка не уснула, а просто в прострацию впала, уже даже не воспринимая, что происходит. Тем более что с каждым часом корона становилась все тяжелее, а платье как будто плотнее сжималось вокруг ребер. Чувствовала Арха себя так, будто целый день работала как каторжная, а не в кресле сидела.

— А уже все закончилось, да? И кто победил?

— Ао и твоя Ю, — улыбаясь самыми кончиками губ, пояснил Дан.

Кстати, во время всего этого Тьмой проклятого турнира руки ведуньи он так и не отпустил.

— Вот в этом я нисколько не сомневалась. Наши врагам не сдаются, — заверила его лекарка. — Надо бы теперь вылезти из всего этого кошмара, которое по ошибке платьем зовется, и пойти выбить ей оставшиеся зубы.

— Не подозревал в тебе подобной кровожадности. Но идти куда-то еще рано. Тебя же тоже вызвали, помнишь? — мягко вернул память ее любимый.

Не иначе, как сделал он это из чистого и ничем не замутненного садизма. Потому что Арха сейчас не то что о бое — о том, чтобы просто встать не могла думать без ужаса. У девушки все мышцы болели. Даже те, о наличии которых она раньше и не подозревала.

Не то чтобы до этого дня лекарку одолевали воинственные желания. Но даже тень их, которую ведунья могла бы наскрести в своей не слишком смелой душе, исчезла. Зато появилась мысль о том, что Дан избрал не слишком гуманный способ избавиться от влюбленной девицы. Мог бы просто сказать, что она ему надоела.

— Не смотри на меня так, — попросил хаш-эд, отворачиваясь к арене, над которой уже сумерки сгущлись.

— Как? — спросила Арха внезапно севшим голосом.

— Словно я тебя на заклание веду. Когда ж ты мне доверять то научишься, а, котенок? — вздохнул Дан и негромко позвал, — Ада, ты идешь?

— А куда я денусь? Долги надо отдавать, — отозвался кто-то весьма ехидный.

Арха вздрогнула и машинально попыталась отобрать у Дана свою руку. Про демонессу, прибывшую с Даном и Ирашем, ведунья забыла начисто. Хотя это было странно. Обычно при появлении рядом с рогатым любой особи женского пола лекарка моментально начинала себе всякие страшилки об их отношениях выдумывать. Но про эту — забыла. Зато голос ее девушка не могла забыть при всем желании. Он, бывало, ей в кошмарах снился.

— Адаша? — пролепетала ведунья.

— Ты меня помнишь, дорогая? — змейкой шепнула золоторожка Архе на ушко. — Знаешь, что мне хочется сейчас сделать больше всего?

— Знаю, — честно ответила лекарка. — Не уверена только, сколько кусков от меня должно остаться в конце.

— В хорошем фарше кусков не бывает, — мурлыкнула она. — Дорогая, я уже было понадеялась, что ты исчезла. И, представляешь, обманулась в своих ожиданиях! Ты опять тут как тут. А меня это не устраивает.

— Почему? Ты же говорила, что я вполне вписываюсь в твои планы. Было что-то про любовницу и жену, которые вместе куют счастье любимого?

Арха хорохорилась и хамила, но на самом деле ей было почти нестерпимо страшно. Меньше всего она хотела бы видеть в числе своих врагов именно эту демонессу. Кому-кому, а Адаше лекарка соперницей не была точно.

— У меня планы изменились, солнышко, — разрушила она надежду, что хоть на этот раз будет все хорошо. — Вбей в свою мерзкую головку, что только дай мне повод, хоть один, хоть мизерный — и я тебе уничтожу. И на этот раз ты кремом не отделаешься.

— Да что случилось-то?

Ведунья честно не понимала, откуда в ней взялась эта ненависть. Нет, любви и раньше между ними не было, но и такого накала страстей девушка не замечала.

— Ада, — напомнил о своем присутствии Дан.

Лекарке стало интересно, слышал ли демон их разговор? Сидел-то рогатый близко, но и говорили они совсем тихо.

— Иду, милый. Пойду спасать нашу сладенькую девочку. Рыжик, ты пока объяви тут все, как положено.

Это ее фамильярное «Рыжик», походя брошенное Тхия, ведунью резануло едва ли не больнее, чем все ее потуги на единоличное владение Даном. Проходя мимо, она еще и ладонью по волосам Ирраша провела. Тот недовольно прижал уши, но, увлечённо рассматривая что-то на арене, больше никак не отреагировал. На выходе из ложи демонесса, придерживая рукой портьеру, обернулась, глядя на лекарку. В ее глазах явно читалось: «Ну, что, поняла?».

Арха не ответила. И даже не потому, что просто физически не могла. Скорее, не хотела. Адаша недвусмысленно дала девушке понять, что все демоны, со всеми своими потрохами, принадлежат ей. Зачем она это сделала? Чтобы ведунью уязвить? Да еще и Дан молчал, значит, точно все слышал. Иначе бы он, по крайней мере, спросил, что с Архой опять не так. Обычно хаш-эд очень чутко реагировал на смену ее настроения, а сейчас не заметил. Лекарке начало казаться, что воздух вокруг нее темнеет, будто она оказалась посредине тучи. Девушка кожей ощущала что-то недоброе.

На арену она не смотрела, снова прикрыв глаза. Архе и так было понятно, что у нанятой женой Тхия тетки нет ни малейшего шанса против хаш-эда. Даже если Адаша и усиленно притворялась арифедом. Пожалуй, у поединщицы даже и против арифеда никаких шансов не было.

— Да Адаша же с ней играет, — протянул Тхия, как показалось ведунье, с восхищением.

Лекарку затошнило. Выходки и угрозы золоторожки она еще как-нибудь выдержала бы. А вот вдруг проснувшуюся любовь ее — ее! — демонов вряд ли. Ей нестерпимо захотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда. И залезть под одеяло.

— Ну и дура, — отозвался Ирраш, — я всегда ей говорил, что она когда-нибудь нарвется на противника, который ее фокусы против нее же обернет. Не красоваться надо, а драться. Красоваться над трупом выгоднее.

— Не в этот раз, — не согласился рыжий и подтвердил оценку лекарки. — У грахи нет ни шанса.

— Да какая разница? Сюрпризы всегда могут случиться.

— Ирр, что ты злишься? — миролюбиво спросил Дан. — Ты так рассуждаешь, как будто Ада воин. Ну, выпендривается девушка. Так это в ее природе.

— Если влезла в драку, то воин, — непримиримо отрезал шавер.

— Если ты возьмешь в руки поварешку и появишься на кухне, то поваром не станешь. Все, котенок, можно смотреть.

Арха открыла глаза, улыбаясь ему во весь рот. Солнце, висящее у самого горизонта, сияло как полуденное. Даже пронизывающий ветер показался теплым бризом. И корона на голове уже не была такой тяжелой. А слова стали просто словами. Что ей до какой-то ревнивой демонессы, вечно крутящейся как собака на сене, когда у нее есть Дан? Который даже не словами, а только тоном смог выразить всю глубину своего презрения к золоторожке.