Шоу "Подбор"

Вот только желание позволять целовать свою ручку после услышанного как-то пропало. И не в том дело, что Агустини инквизитор. Вернее, дело в том, что расследует он мое дело, а значит любая попытка сближения может оказаться всего лишь способом расследования. Я, конечно, на Нобелевскую премию не претендую, но и откровенной идиоткой меня назвать трудно. Поэтому связываться с инквизитором, ведущим мое дело, точно не стану.

— Так, что же вы желали поведать президенту, мисс? — вопросил Клодель Арчибальд, пока я с подозрением смотрела в сторону мистера Габора.

— Я чисто случайно стала свидетелем одного диалога, — призналась я.

— И в чем же заключалась его суть? — тут же встрял Агустини.

— Давайте вы послушаете и сделаете свои выводы, — хмыкнула я, протягивая сенсор с записью.

Честно говоря, я удивилась, когда оба инквизитора, не сговариваясь, вытащили из карманов костюмов беспроводные наушники, активировав устройство внутри моего сенсора. Всегда наготове? Пока мужчины слушали короткую запись, я напряженно ждала их вердикта.

— Вы разглядели говоривших? — вопросил Клодель Арчибальд.

— Внешность непримечательная, — пожала я плечами. — высокие, смуглые, темноволосые и кареглазые. Я бы сказала, что они из жарких стран. Собственно, именно поэтому и сделала фотографию. Не думаю, что она вам даст что-то, но, возможно, со спины вы их узнаете.

Я продемонстрировала инквизиторам интоснимок, преисполненная чувством собственной важности. Глупо, конечно, но все равно здорово.

— Мисс Оплфорд, вы не будете против, если я изыму ваш сенсор на некоторое время? — вопросил Клодель Арчибальд под задумчивый взгляд Агустини, который тот переводил с инквизитора на меня и обратно.

— Разумеется, мистер Арчибальд. — протянула я сенсор, которой тут же исчез в кармане инквизитора, предварительно оказавшись в герметичном пакете.

— Не думал, что среди девочек есть свой тайный агент. — хмыкнул Агустини.

— Вы были правы, мистер Габор. — произнесла я после небольшой паузы, во время которой пыталась справиться с удивлением. — Я и близко не «свой тйный агент». Просто появилась в нужном месте в нужное время, чем и воспользовалась.

— Удивительно полезное качество, — отозвался Агустини.

— В определенных ситуациях я бы не поддержала ваш оптимистичный взгляд, — хмыкнула я, услышав приближающийся цокот копыт. Оглянувшись, даже не удивилась, увидев блондинистую макушку всадника. — Прошу прощения, господа инквизиторы, но я вынуждена покинуть ваше, несомненно, приятное общество.

Дожидаться ответа не стала, только направила коня вперед, пытаясь скрыться от приближающегося Роберта. Когда блондин, сверкнув недобрым взглядом, поравнялся с мужчинами, я была уже далеко впереди. Хотелось смеяться и плакать. Взрослые люди, а ведем себя как дети.

Прогулка тем временем шла своим чередом. Мы вышли из лесной чащи, оказавшись на скалистом берегу, вплотную граничившем с морем. Прохладный ветер ударил по лицу, вырывая удивленный вздох. Запах соли, водорослей и чего-то еще, плотного, островатого пробрался в организм, пощекотав обонятельные рецепторы. Здесь было прохладно, даже несмотря на то, что солнце ослепляло, воздух был приятным. Вблизи моря жара словно отступала, сдавая свои позиции и позволяя неукротимой стихии властвовать над нами.

Спускаться к воде мы не стали. Скалистый берег был неподвластен копытам коней, а спешиваться и идти ногами очаровательные господа не пожелали. Все были увлечены беседами и вытекающими из них последствиями. Судя по взглядам некоторых дам, от разговоров они ожидали скорейшего предложения руки и сердца. Мужчин же смущали сгущающиеся облака, темная синева на горизонте и далекие раскаты грома. Дождь медленно приближался, неся с собой долгожданную разрядку закипающей от жары атмосферы.

Копыта коней отбивали ритм по каменистой дорожке, ветер развивал вылезшие из косы пряди волос, сбивая их в кучу где-то на затылке, на губах особенно остро чувствовалась соль и влага, а вокруг было подозрительно тихо и шумно одновременно.

Я слышала о таком эффекте, как тоннельное зрение. Это когда весь мир сгущается до одного предмета, находящегося словно под софитами. Остальные же звуки, цвета и вкусы отходят на второй план, словно накрытые колпаком. Но никогда еще я не слышала о том, чтобы на фоне какого-то звука все остальные меркли. Сейчас я могла осознавать лишь шум моря. Он был шершавый, мокрый и ледяной. Эти звуки щекотали, дразнили.

Наша компания брела вдоль обрывистого берега, выстраиваясь вдоль не слишком широкой дорожки по три человека. Пока я разглядывала бушующее море, как-то незаметно вернулась к Агустини и Клоделю Арчибальду. Просто они были единственными к кому не решались примкнуть девы. Инквизиция испокон веков славилась своими способами расправы с неугодными личностями.

— Вы жили рядом с морем? — прервал тишину Агустини, разглядывая темное марево горизонта.

— В детстве у нас было поместье рядом с морем. — отозвалась я. — До тех пор, пока родители не переехали в столицу, а я не была отправлена в пансионат. Вот вы когда-нибудь были в женских пансионатах для английской знати?

— Нет, — удивленно ответил мистер Габор. — не довелось случая.

— О-о, — улыбнулась я. — вы ничего не потеряли. Четко регламентированное поведение, нерушимый устав и правила, правила, правила. Никаких исключений, красок. Запреты вслед за «леди не позволено». Море же для меня служит символом непокорности, жизни, бьющей ключом. Можете считать, что я его поклонник.

А затем, заметив тот же восхищенный, вдумчивый и до боли горький взгляд человека, вспоминающего всю свою жизнь и делающего неутешительные выводы, что и у меня, вопросила:

— А вы?

— Служил в морском флоте Арчибальдов. — отозвался Агустини. — До того, как президентом стал Габриэль. Его дед, прошлый президент, уделял огромное внимание внутренней политике. Вы тогда были совсем ребенком и не помните, сколько было проведено операций по уничтожению непокорных народов.

Я удивленно взглянула на мистера Габора. Это когда же Арчибальды, вот уже век за веком с завидным постоянством занимая место президента, опускались до военного урегулирования конфликтов? Нет, я помню историю и знаю, что в некоторых случаях военные силы планеты были вынуждены применить против граждан оружие. Иначе просто было невозможно. На востоке однажды произошло восстание террористов, грозившее вылиться в глобальную катастрофу для планеты. Брат восстал против брата, террористы не щадили ни детей, ни стариков, ни женщин. Побуждаемые своими абсурдными убеждениями, они устроили настоящий Армагеддон. Их остановили. Тогда было много крови, но дальнейшая политика президентов отличалась завидным гуманизмом.

— Удивлены? Да, эти операции не преподают в университетах, о них не рассказывают на уроках. — хмыкнул Агустини. — Возможно, когда-нибудь в будущем, когда наше поколение умрет и на замен нам придут другие, способные принять и понять. Вы наверняка сейчас вспомнили о восстании революционеров?

Я лишь кивнула, соглашаясь.

— К сожалению, это не единственный случай их восстания. Вспышки были и до этого, и после. Но до тех пор, пока их удается глушить малыми силами, правительство не распространяется о том, что не брезгует применять оружие против своих граждан. — произнес мистер Габор, кинув на меня ожидающий реакции взгляд. Но я молчала, смотрела на мужчину и ждала продолжения.

— И что, никакой истерики и криков на тему того, что так нельзя?

— При всем уважении, мистер Габор, но я не страдаю юношеским максимализмом. Я не согласна с военными методами урегулирования внутренних конфликтов, но прекрасно понимаю причины, побудившие президента решиться на радикальный шаг. Иначе просто нельзя. — я пожала плечами. — Да, это чудовищно, горько и отвратительно, что в современном и прогрессивном веке до сих пор существуют подобные проблемы, но они есть. И есть также прецеденты того, во что может вылиться пропущенная, как вы выразились, вспышка. Революционеры не отличаются миролюбивыми взглядами. Всех, кто не согласен с их политикой, они убивают без суда и следствия только за отличающиеся от их взгляды. Тут действует, как бы грубо это не звучало, закон стаи: если не мы, то нас. В политике нет места пустым угрозам и детским обидам. Любой президент заботиться, прежде всего, о безопасности своих граждан. Я не согласна с военными методами урегулирования ситуации с радикалами, но понимаю их причины.

— Неожиданно услышать подобную точку зрения от девушки вашего статуса и окружения. — почему-то улыбнулся Агустини. — Мисс Оплфорд, вы разбиваете мне сердце, разрушая стереотип о милой, глупой и наивной девочке-колокольчике.

— Ох, где же мое воспитание! — воскликнула я, шутливо приложив руки к губам. — Ну ничего, обратитесь к выпускницам пансионата для благородных девиц. Там вы встретите много девушек, подходящих под ваше описание. Если желаете, могу поделиться номерком одного такого.

— А остались ли свободные девушки с вашего выпуска? — вопросил Агустини, недвусмысленно поигрывая бровями.

— Боюсь, что нет. — чистой воды правда. — Они все вышли замуж за военных. Ух ты, а я только сейчас поняла почему!

И правда ведь. Весь наш выпуск отличался широкими и примиряемыми взглядами, которые так любили военные. У нас была преподавательница, которая учила не делать поспешных выводов, основываясь на собственных эмоциях, а производить подсчет, принимая во внимание все точки зрения. Как-то на урок она принесла книгу с красной обложки, показала ее нам и сказала: «Эта книга — синяя!». Конечно, мы наперебой попытались уверить ее, что книга-то красная. Потратили на это половину от урока, приводя доказательства и аргументы в защиту своей позиции. В конце урока учительница повернула к нам книгу другой стороной, которая оказалась синей. «То, что кажется вам красным, для других может оказаться синим. Помните, девочки, что взглядов столько же, сколько и людей».

Это был одним из лучших уроков в моей жизни. К сожалению, наша учительница уже умерла, но память о ней до сих пор осталась с нами. И ее убеждения, противоречившие основным идеям, которые нам пытались вбить в пансионате, тоже живы. Она говорила, что не стоит рано выходить замуж, не пожив для себя. Уверяла, что главное в мужчинах не материальное состояние, а амбиции и интеллект, позволяющие это состояние заработать отдельно от рода. Она же и убедила нас в том, что умная женщина будет и красивой, и талантливой, и любимой. Да и вообще, мир на умных нас основывается.

Потрясающая учительница, прожившая до конца жизни на своих условиях. И уважением она пользовалась, и весь мир объездила, и свой след в истории оставила, и муж ее, к слову, тоже военный, до конца жизни любил. А все почему? «А потому, девочки, что сильный мужчина никогда не позволит себе отпустить любимую. От мужчины сильного нравственно самой уходить не хочется. Это такая вещь, которую чувствуешь подсознательно. Как зверь зверя».

— Хотя, постойте, кажется, я вас обманула. — улыбнулась я. — Кое-кто все же остался свободен.