По ту сторону Бездны[СИ]

— Мне рассказывали, — легко оттолкнувшись от пола, он взлетает и несет меня куда–то вверх и дальше по коридору. Я не слежу. Точно не ко мне в комнату, а подробности… Что они мне дадут? План побега? Есть только одно место, куда я могу от него сбежать, и в него он доставит меня сам.

Он кладет меня на кровать. Огромную такую кровать, на которой не стыдно принимать гостей в любом количестве. Интересно, это помещение у них именуется «спальня», или правильнее его называть «гостиная»? А впрочем, не так уж и интересно. Сейчас в этой огромной кровати лежу только я, Анхен лишь садится на край.

— Ты выглядишь совсем измученной, Ларис. Куда этот прохиндей таскал тебя с утра пораньше?

— На озеро. И он не прохиндей, — несмотря ни на что, слушать о Лоу гадости неприятно

— Я знаю, — спокойно соглашается Анхен, и усталая улыбка скользит по его губам. — Он коэр, причем не самый слабый.

— Кто?

— Ловец душ. Твою вот выловил. А я ведь думал, что шансов нет, — он на секунду умолкает, чуть прикрыв глаза. Затем продолжает спокойно и доброжелательно. — Давай ты сейчас поспишь, а после мы обо всем поговорим, хорошо? Или сначала распорядиться, чтоб тебе принесли еды? Ты голодная?

— Нет, не надо, я ела. Мы брали с собой, — перед глазами мелькает озеро, нежные взгляды, слова, поцелуи. Неужели это все — просто дым? — А ловец душ — это что значит?

— Я потом расскажу. Сейчас тебе надо отдохнуть, — он медленно наклоняется и осторожно целует в лобик.

— А почему я не могу отдохнуть у себя? Ну, в той комнате, что мне выделили в твоем доме?

— Может, я боюсь, что ты опять потеряешься? — он чуть пожимает плечами. — Эта комната тоже твоя — с сегодняшнего дня.

— Но мне показалось, это твоя спальня.

— Она немного велика, чтоб быть только моей, — как у него все просто. А впрочем, когда было иначе?

— А ты все такой же — по–прежнему не интересуешься тем, что хотелось бы мне. Да нет, у рабов не спрашивают, я понимаю.

— Я смотрю, ты тоже осталась прежней, — он только улыбнулся. — Все воюешь за свободу, хотя бы в мелочах. Видно, не так уж ты готова к смерти, как только что пыталась и себя и меня убедить.

— Я и не готова. Еще сегодня с утра я собиралась жить… ну хоть еще немного…

— А я у тебя теперь — только со смертью ассоциируюсь? — спрашивает тихо и без улыбки.

Не отвечаю. Зачем говорить очевидные вещи? Ты все для этого сделал, разве нет?

Он медленно склоняется надо мной, целует в лоб, трется виском о висок, целует в щеку… Вновь выпрямляется.

— А знаешь — я же все делал, как хотела ты, — произносит горько и убеждено. — Ни к чему тебя не принуждал, не настаивал. Не хочешь жить со мной — не живи, не хочешь любить меня — не люби, даже с этим дракосовым контрактом, которого ты так боялась, и то не стал настаивать. И чем кончилось? Где мы сейчас с тобой?

— В Бездне, — безрадостно отвечаю.

— Да лучше б мы были в Бездне! — он вскакивает и начинает нервно ходить по комнате. — Ты просто не понимаешь!.. Ты ведь сейчас испытанным способом — на жалость бить и в несознанку, чуть что не по–твоему, а я, как почетный вампир, должен тебя спасать! Ну еще бы! Я ж авэнэ! Я ж племянник Владыки! Я ж сейчас все–все–все исправлю! А не исправлю я, Лара, все, приехали, конечная! — он, наконец, закончил мельтешить и вновь присел рядом. — Разговор у меня был с Владыкой, — продолжил он уже спокойным тоном, — вот по поводу тебя. И хорошего в том разговоре было не просто мало, а очень мало. Да, он встал на мою сторону, сочтя, что Доиритидор своим поступком оскорбил его лично, ибо покусился на собственность его родственника. Но именно на собственность, Лара, тут хоть как кричи, но дело рассматривалось именно так, и по–другому на этой стороне Бездны к людям не относятся. Свободных людей здесь нет, и никогда не было… Что касается тебя. Владыка готов допустить, чтоб я завел себе игрушку. И, коль уж на меня нашла такая блажь, то он не возражает, чтоб я держал тебя в доме, а не в стаде. Но. Даже и речи быть не может, чтоб ты вернулась к людям. Не только потому, что ты слишком много знаешь о жизни вампиров. Гипотетически, тебе можно стереть память. К счастью, Владыке не сообщили, что с этим могут возникнуть сложности. Но Владыка, Ларка, категорически против, чтоб я поддерживал близкие отношения с ЧЕЛОВЕКОМ, это для него тоже оскорбление его рода. За такое Ингу едва не убили. А тебя убьют гарантированно, мне пообещали. Стоит тебе только шаг ступить на ту сторону. Даже если я до конца своих дней останусь на этой.

— Но это же бред. То есть я могу жить с тобой здесь в каких угодно отношениях, и все закроют глаза, потому как я считаюсь зверушкой. Но на той стороне я резко превращусь в человека, и уже сам факт того, что ты отнесся ко мне по–человечески и отпустил, оскорбляет твой род. Потому что к людям нельзя относиться по–человечески, так выходит?

— А я не утверждал, что он мудрый правитель и выдающийся политический деятель. Это в ваших книжках так написано. Причем не мной, — лишь фыркает он в ответ.

— Рада, что тебе удается иронизировать. А вот мне не смешно.

— Да и мне не смешно, Ларочка, и мне не смешно. Давай туфельки снять помогу, — не дожидаясь ответа, он начал расстегивать ремешки. — А что до того, что я опять у тебя не спрашиваю — доспрашивался уже. Поэтому теперь будет так, как я скажу. Без вариантов. Поэтому, если ты, реально, без красивых вздохов, хочешь попытаться выжить даже здесь и несмотря ни на что — ты будешь меня слушаться. Если нет — так пойди залезь вон туда, откуда Лоу тебя бросал, и сама спрыгни. Потому как я тебя убивать не собираюсь, что бы ты там себе не напридумывала. Я всего лишь хочу помочь тебе выжить. А здесь это будет не просто, Лар. К сожалению, — мои туфельки упали на пол, я внутренне сжалась, ожидая, что сейчас он начнет стягивать с меня брюки (или как там правильно называется это укороченное недоразумение?). Но он лишь выдернул из–под меня простынку и укрыл меня ей — прямо в одежде. Затем разулся сам и лег рядом, тоже в одежде. Только рукой меня обнял, целомудренно, поверх простыни.

— Спи, Лариска, — велел он мне. — Я просто хочу слышать, как бьется твое сердце. Мне слишком часто в кошмарах снилось, что я опоздал, и оно не бьется.

И вот он, правда, думает, что я смогу так уснуть? Но, видно, нервы, усталость, общая слабость — как–то все накатило — и я уснула. А когда проснулась, он спал, по–прежнему обнимая меня одной рукой, бережно прижимая к себе.

Какое–то время я лежала, боясь пошевелиться, потом все же решилась. Осторожно отодвинула его руку и встала. Он не проснулся, лишь перекатился на спину. Льющийся из окна свет падал как–то неровно, мне показалось, что лицо его заострилось, под глазами залегли глубокие тени. Сейчас, спящий, он казался мне очень усталым и едва ли не изможденным.

А еще — беспомощным, что ли. Я понимала, что это иллюзия, что стоит ему шевельнуться и открыть глаза — и беспомощной в этой комнате буду исключительно я, но сейчас… Забыв о том, что собиралась побыстрее уйти, я забралась коленками на кровать и склонилась, рассматривая его лицо. Сейчас я его не боялась. Просто смотрела, пытаясь вспомнить. Что–то, давно забытое и потерянное. За этими убийствами, кошмарами, болью, страхом. Что–то. Что–то же было еще…

Черные волосы беспокойными змеями разметались по подушке. Одна из прядей наискось пересекала лицо. Проклиная себя за глупость, потянулась и осторожно ее убрала. Он не отреагировал. Я выдохнула. Осторожно провела рукой по его волосам, пальцами вспоминая ощущения. Гладкие, словно шелк. Пальцы помнили.

Когда я увидела его впервые, его волосы были распущены. Да, помню: он стоял спиной, и волосы черной лавиной падали на серую ткань пиджака. А потом он обернулся. Что я почувствовала? Не помню. Трепет, наверное. Он Великий, он куратор…Что он хотел тогда от меня? Уже и не вспомнить. Да и не важно. Вряд ли что–то личное. А вот когда… когда это стало личным? С моей стороны? С его? И стало ли?.. Может, когда он поцеловал меня в Бездне, как никто не целовал — ни до, ни после? И потерял контроль так, что сам себе не поверил? Перецеловывал потом, убеждал сам себя, что все фигня. Я усмехнулась. Наверное, даже убедил. Он вампир, ему не слабо… А может, когда он придумал это самое свое пророчество? Или он потому его и придумал, чтоб интерес свой оправдать? Или не придумал…

Я смотрела на его лицо. И понимала, что скучала. Что это лицо я знаю до последней черточки. И даже вспоминая, как чернеют его глаза, не могу забыть, как умеют улыбаться его губы.

Вот только, как жить дальше, как жить с ним, и не вздрагивать от каждого его резкого жеста? Как не вглядываться в его глаза, ища в них проступающую черноту, чтоб успеть убежать и спрятаться, если на него вдруг опять «нахлынет» и, дыша праведным гневом, он опять начнет объяснять мне, как правильно себя вести?

Да, я помнила его губы. Вот только верить ему не могла. Поверить, что все у нас будет хорошо, никак не получалось. Я боялась его. Я просто его боялась.

И потому, не дожидаясь, пока он проснется, я тихо сползла с кровати и сбежала к себе в комнату. Там ждал меня мой полдник, мои тетрадки, исписанные под руководством Лоу, мои, так и не разобранные толком со вчерашнего дня, покупки. Вот и занялась. Разбирала, раскладывала, рассматривала.

Даже засела учить язык. Что ж поделать, коль учитель меня бросил… Хорошо так бросил, красиво… А учить все равно надо, хоть понимать буду, что вокруг говорят…

Отговорки. На самом деле я ждала. Каждую минуту ждала, что откроется дверь и войдет Анхен, и… не знаю, дальше думать боялась. Но он не вошел. Вошла служанка, принесла мне ужин. Он не пришел и после ужина. А спать совсем не хотелось, и все придуманные дела я уже переделала. И из комнаты выходить было по–прежнему страшно.

И тогда я вспомнила про краски. Лоу все же купил мне их, даже после нападения того ребенка. Не забыл. И была в той палитре такая дивная серебряная… Я рисовала до глубокой ночи, пока за окном совсем не стемнело. Все пыталась изобразить лицо того, кто подарил мне колечко в знак вечной дружбы, и тут же легко объявил, что мою вечность можно закончить и сегодня, даже проще — вот прям здесь и сейчас. И если бы Анхен промедлил, нет, просто на миг бы усомнился, а нужна ли я ему, меня бы уже не было.

По всему выходило, что нужна в этом мире я была только Анхену. Так какого же дракоса я весь вечер рисовала Лоу?!

Когда за окнами сгустилась тьма, начала готовиться ко сну. Отдирала в ванной ненавистный парик, потом долго смотрела в зеркало на ненавистный череп. Волосы потихоньку прорастали. Ага, темными миллиметровыми колючками. Выглядело омерзительно, хотелось бросить в зеркало чем–нибудь тяжелым. Так что ходить мне еще в парике и ходить, хоть и чесалось все под ним, и потело… Была бы осень — хоть вместо шапки б сгодился, а тут и лето, и жара… Ну, хоть купание выдержал. И не отклеился, и не испортился. Да уж, «сделано вампирами» — это гарантия качества, этого у них не отнять.

А вот что мне делать с вампирами? Вот с тем конкретным, в чьем доме я теперь, как та принцесса в башне. И косу наружу не выбросить, отрезали косу–то… И спасти меня никто не спасет… Вот только головой о камни кидаться — это он пусть сам, у него голова крепкая, выдержит. А я жить хочу. Сам–то он что–то не помер — ни когда семью потерял, ни когда монстром проснулся, извиваясь от боли. А почему я должна? Нет уж, я тоже могу быть сильной. Я выучу их язык, я вытерплю выверты их культуры, освоюсь здесь, разберусь — найдется выход. Не может быть, чтоб его не было… Возможно, и до Владыки дойду. Если Анхен не может (или не хочет, вот ведь вопрос) ничего сделать, чтоб вернуть меня к людям, так может дядя его сделает, ну хоть чтоб племяннику нагадить?