Покажи мне свое солнце

– А теперь, многоуважаемый господин, – возвестила преподавательница все, видимо, уже из себя вытрусив, – разрешит вам встать и приступить к практической части занятий.

– Разрешаю, – разжал губы Скар.

Все вскочили и дружно начали наклоняться, трясти и помахивать. Такая качка задниц, мама не горюй! Конец целлюлиту.

– У меня сейчас морская болезнь начнется, – пробормотала я, облокотившись руками на колени. – Качка по десятибалльной шкале – уже шторм.

– Быстро все по конурам, курицы безголовые! – ворвался в обучающий зал один из охранников. Кивнул Скару: – У нас визит руководства!

– Живо пошли! – лениво разжал губы мужчина, все так же не сводя с меня взгляда. Что происходит?

Нас согнали в одну кучу и начали выталкивать из зала, выстраивая в цепочку. Я воспользовалась неразберихой и покрутила головой, запоминая расположение камер и действия охраны.

– Сидеть по насестам! – заталкивали нас по камерам мужики и запирали двери. – И не рыпаться!

– Гавнюки! – прошипела я, влетев в свой каменный мешок. – Будут и на моем космолете турбодвигатели! – и замерла, прислушиваясь к звукам извне.

Меня интересовало все: как, когда и сколько раз меняются караулы. Патрулируют ли они коридор? Сколько всего охранников?

Как долго я так простояла, понятия не имею, но ноги замерзли и затекли. Спустя еще какое–то время раздался шум катящейся тележки и лязг отпираемых замков.

Я отпрыгнула от двери и отошла к противоположной стене, не выпуская из видимости выход. Не то чтобы я надеялась на столь легкий побег, но и совсем исключать такой возможности не хотелось.

– Жрать! – швырнул мне в камеру пластиковый запечатанный лоток мерзкий охранник. – Время – пятнадцать минут. Потом отберу! Запомни и заруби себе в своих куриных мозгах!

Я запомнила. Я очень хорошо запомнила эту личность, наклоняясь за едой и не сводя с него напряженного взгляда. Конечно, я могла бы убить его прямо сейчас. И никто бы не успел вмешаться и отобрать у меня мою жертву. Но стоило ли оно того? Пока нет. Пока…

Быстро съев безвкусную холодную массу серого цвета и запив безвкусной водой, я беспрекословно отдала назад лоток и снова обратилась вслух. К концу дня я уже имела хотя бы примерное представление о смене караулов и количестве охраняющих.

– Спать! – приказали нам всем позднее из динамиков – как оказалось, установленных вместе с видеокамерами. – Пятнадцать минут на то, чтобы сменить одежду, принять душ и лечь. Потом наказание!

Я успела. Свет погас, погрузив помещение в полнейшую темноту. И тут лязгнул замок отпираемого окошечка, что–то тихо упало на пол. И снова тишина. Через пару минут над дверью зажглось ночное тусклое освещение.

Осторожно, стараясь не привлекать к себе внимания команды слежения, я сползала к выходу и притащила неожиданный подарок, оказавшийся упаковкой из трех энергетических батончиков для силовиков. Их использовали для придания сил и восстановления баланса во время тяжелых полевых операций, когда некогда и негде готовить нормальную еду.

Не знаю, кого я должна за это благодарить, но все равно: спасибо тебе, неизвестный друг… со шрамами. Я тихо счавкала батончики, аккуратно спрятав обертки в слегка распоротый шов матраса. Вдруг они будут проверять камеры или мусор? Зачем мне лишние проблемы?

Утро началось с сирены, приказа привести себя в порядок и нового лотка с серой дрянью. Но туда чья–то щедрая рука, не будем упоминать чья, подложила полулитровый пакетик с соком–детоксом. Я его отлично знаю – часть стандартного армейского рациона, щедро напичканный микроэлементами и витаминами. Обертку от сока потом сунула за пазуху, чтобы выкинуть в урну по дороге.

– Урок обслуживания господина! – объявили мне, открывая дверь. И я влилась в поток безликих пленниц, следуя в классную комнату. Там новая бледно–зеленая тетка начала учить нас, как следует ублажать хозяина, используя для этого стеклянный фаллос с ручкой и искусственную силиконовую вагину.

Честное слово, не вру. Я даже рот от удивления открыла. Так, значит, голой себя видеть – неприлично, а это вот – совсем не пошло, а очень даже правильно и достойно?!

– Вот так, вот так и вот так! – наставляла нас пожилая матрона, изображая половой акт с помощью своих агрегатов.

– Сейчас, как выстрелит! – пробормотала я, не сводя напряженного взгляда с преподавательницы. – Ка–а–ак все зальет!

Мымра так яростно всем эти орудовала, что я практически ожидала семяизвержения из этой стекляшки. Охрана постоянно поправляла причиндалы и старалась не смотреть на учебные пособия.

В сущности, этот урок мне понравился именно учебными пособиями. Если бы я выбирала, когда и откуда линять, то выбрала бы именно этот класс. А что? Два прекрасных предмета для убийства. Есть чем в глаз ткнуть и мозг вынести, или просто натянуть на башку и придушить.

Да–да, я знаю – побочный эффект профессии. Кто–то, на эти предметы глядя, думает об удовольствии, а я об убийстве. В общем, сразу видно, кто на что учился.

Через пару дней я удостоверилась в неизменности распорядка, существующего в данном учреждении. Утром подъем, завтрак, уроки–уроки–уроки, небольшой отдых, снова уроки–уроки–уроки, включая уроки ассамского языка, ужин и сон. Там, где вклинивался небольшой отдых, нам было разрешено бездельничать, но и друг с другом общаться запретили. Сиди или лежи, но молча и веди себя тихо, как мышь.

Немного легче жилось тем, кто жил в двух и трехместных кельях. Им удавалось друг с другом пошептаться, когда выключали свет.

Одиночных келий было мало, только для эксклюзивных вроде меня.

На третий день нас ранним утром, до восхода солнца, вывели в чахлый садик с деревьями за высоким каменным забором и разрешили подышать воздухом.

Уличный воздух был глотком отрады после затхлой и пыльной атмосферы закрытых помещений, в нем смешались горьковатые нотки пустыни, соли и пыльного перекати–поля. Остаточная ночная прохлада приятно освежала.

Оказалось, прогулка на свежем воздухе разрешена каждый третий день, чем я беззастенчиво пользовалась. Маловато, конечно, но что делать?

Я мгновенно слиняла в самую глубь сада, надеясь найти уголок подальше без камер и начать хоть как–то восстанавливать физическую форму. В камере мне это делать запретили, поймав на горячем и записав второе предупреждение. Так что я изыскивала средство обойти это запрет.

Но только я нашла приличный уголок и начала разминку, как кусты раздвинулись и мне явилась бесстрастная физиономия Скара. Он внимательно обозрел полянку и напружинившуюся меня, еле заметно кивнул и исчез.

– Фу–у–у! – выдохнула я с облегчением и продолжила.

Когда только на востоке появилось солнце, над садиком раскрылся не то силовой, не то стеклянный купол, конструкции которого сразу в потемках я даже не заметила.

И все было хорошо и даже замечательно, пока черт не принес на эту поляну директрису.

– Так–так–так, – покачала маской эта гнусная мымра, обходя меня по кругу. – Нарушаем, значит? На колени!

Я промолчала, опускаясь на колени. А что тут скажешь, если и говорить–то нельзя?

– Третье нарушение, Три Экс тринадцать–тринадцать–тринадцать, – злорадно сообщила мне эта кикимора. Приказала выпавшим на полянку охранникам во главе со Скаром: – В комнату наказаний. Тридцать плетей! И помни: еще одна выходка, и ты у меня попадешь в зиндан. Это такая дыра в земле, где темно и не дают воды и еды. Думаю, тебе понравится.

– Пошли! – положил мне на плечо тяжелую руку Скар. – Я исполню твое наказание сам.

И что я могла на это сказать? «Ой, мама!» – мне бы не слишком помогло. Поэтому я просто поднялась с колен и неохотно поплелась за ним в комнату наказаний.

Перед тем, как поставить к позорному столбу, мне выдали черную распашонку с разрезом на спине, чтобы я, видимо, не смущала своим телом палача. А то, что тыл будет полностью открыт, никого не волновало. А вот меня эти странности беспокоили!

Ну, в общем, как время не тяни, а оголяться все равно пришлось. Осторожно ступая босыми ногами по холодному, вымощенному каменными плитами полу, я приблизилась к столбу, находившемуся посредине громадного помещения с трибунами. На которых, кстати, уже сидели встревоженными стайками воробьев молодые девушки и довольные наставницы.

– Приступай! – злорадно кивнула директриса Скару. – Пусть все видят, что мы не допускаем нарушений! А преступившая правила должна это ощутить на своей шкуре. Только не калечь ценный экземпляр, То–от!

– Да, разумеется, – кивнул охранник, за плечо подводя меня к столбу и пристегивая к наручникам, свисавшим сверху. Мои руки оказались высоко задраны.

Мужчина распахнул черное одеяние, обнажив спину и легко провел по моей спине рукой, чем–то смазывая. Потом наклонился и прошептал, практически не разжимая губ:

– Начинай кричать, как от боли, после пятого удара, если не хочешь меня подвести!

Я еле заметно кивнула, справившись с удивлением. Зачем ему это? Но со всеми странностями и непонятностями я буду разбираться потом…

Раздался свист плетки… А по спине как погладили. На всякий случай я дернулась.

– Три икса тринадцать–тринадцать–тринадцать! – заорала директриса. Да чтоб эта паскуда гадюку живую проглотила и переварить не смогла! – Начинай считать удары! Ты должна прочувствовать свое наказание! Иначе я прикажу начать все сначала!

– Один! – проскрипела я, решив не строить из себя героиню.

Снова свист и поглаживание.

– Два! – взвизгнула я, соображая, как нужно правдоподобно реагировать на боль ударов, даже если меня никогда до этого не секли. Решила, что громко и с выражением. Вернее, с выражениями.

Ну и разошлась. И даже не слегка.

После пятого я орала в голос. К десятому проклинала директрису во всех позах. К шестнадцатому перешла на всю систему и поставила ее раком. К двадцатому из зала выгнали всех студенток, чтобы я не оскверняла их слух неприличными выражениями и не учила плохому, которое быстро усваивается. На двадцать пятом ударе директриса сломалась и велела прекратить, потому что оглохла и получила слишком реальное представление о себе.

– Оттащи ее в медицинский отсек, – велела напоследок эта стерва, выскакивая за дверь, – пусть проверят на повреждения, но особо не лечат. Девке нужно усвоить свой урок.

– Слушаюсь, – спокойным голосом сказал… мой спаситель? Защитник?

В голове билась, как птица в силках, лишь одна мысль: зачем ему это надо? Вот на кой ляд ему со мной подставляться?

Мужчина осторожно освободил мои руки от наручников и бережно подхватил, когда я начала оседать на пол.

– Сейчас пройдет, – пообещал он мне, прижимая к себе. Протянул руку к маске и заколебался: – Можно?

Я кивнула, все еще мало чего соображая. Зато хорошо понимая, что, хотя и неизвестно, по каким причинам он взялся меня беречь, он – единственный, кого я хоть как–то волную. Даже если у него исключительно червовый интерес.

То–от стащил с меня маску все с той же нерешительностью и снял головной убор. Белоснежные волосы рассыпались по моим плечам. Доктора их, пока я была в медотсеке, специально отрасти заставили, что ли?