Власть и Крах

Наиме прошла мимо сенешаля. Покои её отца были просторными, половина из них была отведена под столовую и развлечения. Он сидел на подушке перед низким столиком, угрюмо уставившись на множество блюд перед ним. Наиме подошла к столу и поклонилась. Самира и сенешаль остались позади, у двери.

— Девочка… мне не нравятся эти блюда.

Он указал на стол, на котором тарелка за тарелкой стояли его любимые блюда. Наиме опустилась на колени напротив него. Он никогда не был резким или невоспитанным человеком, всегда называл людей соответствующим титулом, никогда так, как он только что обратился к ней. Но дневники, которые она читала, предполагали, что это произойдёт. Изменения его личности, остатки разума, которые он захватил, отодвигали его в сторону на мгновения, часы или дни.

— Вот это тебе может понравиться, — сказала она и, придерживая рукав, потянулась, чтобы поставить перед ним тарелку с кофтой из баранины.

Он уставился на неё, нахмурившись. После смерти её матери они с отцом иногда прятались в одном из садов и ели их так, как они были приготовлены сейчас, на шампурах и на гриле над углями. Они говорили о её матери, и он расспрашивал Наиме о том, чему она училась. Теперь он уставился на еду так, как будто она была оскорбительной.

— Я ненавижу их, — сказал он, его седые брови опустились на глаза.

Наиме убрала руку и оглядела стол. Её глаза горели, горло сжимала горькая печаль. Она считала жестокой иронией то, что скучала по нему больше, когда была с ним, чем когда была вдали. Когда они были порознь, она не сталкивалась с реальностью кого-то, кто больше не разделял её воспоминаний.

— Хумус? — спросила Наиме, одной рукой беря тарелку, а другой — лепешку.

— Нет! — рявкнул он.

Наиме замерла, подняв на него взгляд. Он никогда не кричал на неё. Именно он научил её, как использовать свою магию, чтобы контролировать себя и свои эмоции.

— Я сказал, — он взял тарелку с кофтой и швырнул в неё едой, — я ненавижу это.

Мясо развалилось, ударившись об неё, забрызгав её светлое энтари, кафтан и пол вокруг неё.

Самира ахнула, и сенешаль бросился к Наиме. Он начал собирать кусочки мяса с одежды Наиме и с пола. Она встала, проводя руками по одежде, чтобы убрать худшую часть беспорядка.

— Мне жаль, что я вызвала твоё неудовольствие, Султаним.

Наиме отвесила быстрый, неглубокий поклон своему отцу и вышла из комнаты.

— Султана, — Самира бросилась догонять её, её голос был полон печали и жалости, которые Наиме не могла вынести. — Наиме.

— Не надо, — сказала Наиме. — Я просто… мне нужно немного времени.

— Конечно.

Наиме оставила её у дверей её покоев и продолжила путь, быстро шагая, не имея цели. Двигалась так, как будто пыталась от чего-то убежать. Всё. Если она остановится, если она вернётся в свои покои, то развалится на части. Но она не могла. Она должна была держать себя в руках.

Она направилась к библиотеке, но на полпути передумала. Попытка ещё больше сконцентрироваться на книгах будет бесполезной. Её блуждания привели её обратно в Зал Совета. Комната казалась гораздо менее угрожающей, когда была пуста и тиха. Дворец был во власти ночи. И всё же, шагая по проходу между скамьями, она могла представить себе их взгляды, пронзающие её спину.

Они никогда не увидят её так, как видели её отца.

Наиме взошла на помост и встала перед креслом своего отца. Она села, как и всего несколько дней назад, лицом к залу. Это был всего лишь стул и пустая комната, но её сердце бешено колотилось, дыхание участилось, а глаза горели. Она не могла этого сделать. Она не могла заставить их понять, она не могла заставить их поверить, она больше не могла защитить Ихсана или себя. Её отец был незнакомцем. Всё было потеряно.

Она была неудачницей.

Когда она попыталась глотнуть воздуха, рыдание подступило к её горлу, но она не смогла заплакать. Как будто сама наложила на себя свои собственные чары, вырвала свой собственный воздух из лёгких. Она не могла дышать, она больше не могла этого делать, ничего из этого. Она тонула во всём этом. Это должно было убить её, она чувствовала тяжесть всего на своей груди, на своих плечах, сокрушающую, ломающую, превращающую надежду и веру в горькое изнеможение.

Как только она соскользнула со скамьи на помост, её колени ударились о камень, а руки потянулись к лицу, звук шагов заставил её похолодеть. Сегодня она не могла встретиться лицом к лицу ни с кем другим.

Наиме негромко вздохнула и уронила руки на колени. Ее мысли путались в тревожном тумане. Она не могла придумать оправдания тому, почему стояла на коленях на полу.

Башир стоял у входа в зал, по обе стороны от него стояли люди, одетые в чёрное и угольно-серое, оттенявшие более яркие цвета униформы Башира. Чёрные волосы туго зачесаны назад, мечи висят на поясах вокруг талии, усталые и измученные путешествием.

Макрам и Тарек. Все трое поклонились. Поклонились ей, жалкому месиву, стоявшему на коленях перед креслом её отца, как сломанная и выброшенная кукла.

Следующий вдох, который она сделала, был неровным и резким. Она не могла больше сдерживать всё это ни на мгновение дольше. Облегчение от того, что она увидела его невредимым, переполняло её. Она не могла стоять, двигаться или говорить, потому что это привело бы к тому, что напряжение, удерживающее её вместе, лопнуло бы, и всё выплеснулось бы наружу.

Макрам сказал что-то неразборчивое своим сопроводителям. Башир поколебался, окинув её пристальным взглядом, но кивнул и ушёл в компании Тарека. Макрам подошёл к ней быстрым шагом, таким же, как её быстрое, неглубокое дыхание.

— Ты здесь, — всхлипнула она.

Он упал перед ней на колени и притянул её тело к своему, её руки оказались зажатыми между ними. Тарек и Башир закрыли двери Зала Совета, в то время как Макрам пересел с колен на пятки и заключил её в клетку из своих рук и ног.

— Самое неподходящее время или как раз кстати? — сказал он, уткнувшись в её волосы.

Наиме попыталась рассмеяться, но получилось что-то вроде влажной икоты.

— Самое неподходящее. Ты опоздал, — сказала она.

Его руки, обнимавшие её, казались безопасными и сильными. Она втянула в себя воздух. Он не был поводом для того, чтобы развалиться на части. Она не могла развалиться на части. Она знала, что он пришёл за ней, и не хотела нуждаться в нём так отчаянно, как нуждалась. Если она позволит своим чувствам к нему проявиться, то никогда больше не узнает себя.

Наиме сделала прерывистый вдох, прерванный прерывистым всхлипом.

— Тебе не следовало приходить. Ты мне не нужен, — сказала она ему, и себе, и пустой комнате.

— Я знаю, — сказал он. — Я знаю, что я тебе не нужен. Но мне нужно быть здесь.

Он поднял голову и прижался губами к её лбу.

— Я не могу этого вынести, — сказала Наиме, силы покидали её. — Всё так разбито.

Она была недостаточно сильна.

— Не старайся исправить это. Отпусти ситуацию. Раз сломано, пусть будет сломано, — сказал он. — Ты должна отпустить сломанное, чтобы ты могла начать всё сначала. Это и есть цикл, не так ли? От зимы к весне. Смерть к жизни, старое к новому.

— Я не смогу собрать всё обратно, — сказала Наиме в руки, которые были сжаты в кулаки у него на груди, её голова покоилась рядом с ними.

— Отпусти всё.

Он обнял её крепче, и нити его магии окружили её, тень и дым, шепча об отдыхе и умиротворении.

— Перерыв, — скомандовал он. — Я держу тебя.

Перерыв. Его магия отозвалась эхом, наполняя её тёплым сумеречным запахом его кожи, заключая её собственную магию в свои объятия так же, как Макрам держал её тело в своих объятиях. Безопасность.

Наиме закрыла глаза, и жжение в них усилилось. Влажное тепло потекло по её щекам, когда слёзы наконец-то вырвались на свободу. Она попыталась сделать ровный вдох, но вместо этого печаль затопила её. Пока это было всё, что она могла чувствовать. Это было всё, что она когда-либо знала и когда-либо узнает, и она тонула в этом.

Неудача. Бессилие. Это было не всё то многое, что было сломано. Это была она.

Она вцепилась руками в его кафтан, желая удержаться. Потому что, если она этого не сделает, её унесёт прочь. Её тело не принадлежало ей, оно принадлежало отчаянию. Её магия вырвалась на свободу, но он схватил её, притягивая то, что было бы выпущенной на волю бурей, в свою хватку и, удерживая её вокруг них, потому что она не могла освободиться, не высвободив свою силу.

Она плакала. У неё не было ни слов, ни связности, ни возможности сказать ему. У неё остались только осколки, которые отравляли её, и отпускать их было больно. Его магия двигалась в ней и вокруг неё, и на её пути не оставалось ничего от её брони и ментальных стен. Всё, что она могла делать, это плакать, а он держал её и её магию, не говоря ни слова. Она плакала до тех пор, пока не избавилась от боли, печали, неудачи. Она плакала до тех пор, пока у неё ничего не осталось, и всё, что она могла делать, это сидеть в тишине, обнажая всю свою душу. Это было более интимно и откровенно, чем снимать одежду перед ним.

Когда тишина между ними затянулась на слишком много ударов сердца, слёзы прекратились, а в горле пересохло, Наиме прерывисто вздохнула. Его магия отступила от неё, ускользая, как тепло, которое уходит, когда заканчиваются объятия.

В какой-то момент Макрам откинулся назад на сиденье, и её вес оказался на нём. Его голова была откинута на подушку. Она приподняла голову ровно настолько, чтобы взглянуть на него снизу вверх, её кулаки всё ещё были прижаты к его груди, нос и рот зажаты в её пальцах.

Смущение нашло опору среди угасающей печали. Он не поднимал головы, поэтому его горло и челюсть доминировали в её поле зрения. Он всё ещё удерживал её магию. Это была монументальная задача, которая, казалось, нисколько его не беспокоила. По крайней мере, если судить по тому, как расслабленно он откинулся на спинку стула, и по тому, что он казался скорее спящим, чем пытающимся сдержать бурю её сил.

Единственным доказательством того, что он прибегал к силам, были видимые признаки его собственной высвобожденной магии, которые проявлялись в виде завитков дыма и тени под его тёмно-золотистой кожей. Наиме некоторое время наблюдала за их движением, успокоенная его хаотичностью, тем, как они сливались вместе и расходились порознь. Это было умиротворяюще, как бывает, когда смотришь на дым от разгорающегося костра. Безмятежно и завораживающе.

— Я совершенно счастлив сидеть так всю ночь, моя красавица, но ты можешь возобновить управление своей магией в любой момент, — сказал он, не двигаясь и не открывая глаз. — Она дьявольски темпераментна и хитра, как и её хозяйка.

Наиме слегка улыбнулась, хотя это казалось неправильным и неуместным. Грустная улыбка. Она мысленно потянулась и закрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Она обвила их ментальными нитями, заменив щит его собственной магии, который он создал, чтобы сдержать её всплеск. Наиме заключила свою магию в оковы, которые казались гораздо более прочными, чем те, которых раньше не было даже при свечах.