Императрица всех сезонов

Самурай хранил лицо бесстрастным, пока Юка говорила, а потом повела его по пыльной дороге за угол. Сердце Акиры колотилось. Они знали, куда они шли. Дом Мари.

Самурай появился с деревянным сундуком Мари на спине. Мари и ее мама шагали следом. Акира не узнал бы ее, если бы не голубой цвет ее души. Ее лицо было белым, губы нарисовали, глаза подвели красным. Ее черные волосы стянули в пучок, что выглядел больно. Шелковые цветы вишни украшали ее волосы. Она смотрела на небо, не замечая его за ветвями. Но он видел ее. Несмотря на ее макияж и тяжелое кимоно, Мари была обнажена, открыта. Одинока.

Жены-звери следовали за Мари и Тами, обмахиваясь веерами и лентами. Парад и путь смерти. Мари споткнулась у ворот, прижала ладонь к горлу. Акира заерзал, готовый прыгнуть. Но Мари подняла голову, отогнала то, что мучило ее, и даже выдавила улыбку. Уверенно. Решительно. Как он восхищался ее смелостью. Как завидовал ей.

Прозвенел крик, и процессия расступилась. Девушка в грязной мятой юката со спутанными волосами и душой цвета синяка прошла вперед и затормозила. Хисса.

Хисса раскрыла ладонь, не зная или не замечая самураев и недовольные взгляды жен-зверей. Вещь блестела в свете солнца кусочек серебряного металла с пятью пересекающимися кругами.

Мари робко приняла предмет. Хисса низко поклонилась, проявляя высшее уважение. Мари ответила тем же. Она поцеловала мать в щеку. Тами надела ожерелье через голову Мари, бечевку, переплетенную с медными монетами. Высокий самурай улыбнулся и помог Мари забраться в паланкин. Самурай с хромотой забрал сундук и забрался на лошадь.

Акира смотрел, как они становились точками на дороге, а потом они пропали. Деревья впервые за годы смыкались вокруг него. Душили его.

«Ты не смелый», — но, может, он мог стать таким. Стать достойным Мари.

В тот миг Акира принял решение. Он почти всю жизнь провел в тенях и ненавидел это, существовал во тьме, на краю, но всегда боялся выйти на свет, дать людям увидеть его лицо в шрамах, его трусливую душу. Он должен стать сильнее.

«Разве смелость не строится на упорстве и железной воле?» — он никогда не перерастет страхи, если останется в горах. Деревья скрывали, дарили слишком много безопасности.

— Прости, матушка. Прости, отец, — сказал Акира, спрыгивая с дерева. Но мне нужно идти. Я должен увидеть, каким могу стать.

Он думал, что это была судьба, сила его любви к Мари вела его по опасному пути. Он пойдет за Мари и ронинами. Он пойдет в город императора. Он пообещал в сердце, что с Мари все будет хорошо. Он проследит за этим. Последний взгляд на листья, шепчущие на деревьях.

«Нужно прыгнуть. Прыжок делает падение стоящим того», — он надеялся на это.

ГЛАВА 10

Мари

Самурай истекал кровью.

Красная жидкость текла сквозь ткань на его руке. Мари в паланкине сдвинула штору. Она прищурилась от яркого дня. На небе не было ни облачка. Крепкий самурай покачнулся в седле, сжимая раненое плечо. Мужчина плохо выглядел, его лицо было бледным, а лоб — влажным. Мари узнала симптомы лихорадки. Если не быть осторожным, тело захватит инфекция. Для этого самурая могло быть уже поздно.

Она вздохнула, убрала выбившуюся прядь с лица. Сзади все болело. Лишь пара часов в дороге, а ее кожу уже покрыл толстый слой пыли. При первой же возможности Мари умоется, распустит волосы и сменит это глупо украшенное кимоно на свое простое и удобное синее. Мыли бегали, как волки на охоте. С каждым дюймом пути они были все ближе к городу императора, к Дворцу иллюзий, самому опасному месту для ёкаев. Ее противники будут людьми, и она не сможет взывать к зверю во время состязания. Слишком много глаз будет смотреть. Никто не должен был знать, кем она была на самом деле.

Раненый самурай подвинул лошадь и зашагал рядом с Мари.

— Мы в четырех днях от Токкайдо. Через пару часов остановимся для ночлега в храме.

Мари кивнула.

— Надеюсь, вы доживете до этого, — она посмотрела на его плечо.

Он издал смешок.

— Не списывайте меня со счетов. Я слишком упрям, чтобы умереть, — он склонил голову. — Маса.

Мари ответила тем же жестом.

— Мари, — она отметила, что его правая ладонь — раненая сторона — едва держала поводья. Плохой знак. — Вы перестали чувствовать руку? — спросила она. Мари огляделась в поисках цветка с бархатными листьями и темно-лиловыми, почти черными, лепестками.

Он сжал ладонь, и пальцы задрожали.

— Это не сравнить с тем, что я преодолевал раньше, — Маса отклонил голову, открывая неровный шрам под подбородком, пропадающий за воротником. — Каппа чуть не съел меня заживо во время моего первого похода по этим горам, — в нижних частях гор было много этих водных существ. Они любили кишки, но еще больше — огурцы. За огурец они давали погладить себя или приносили рыбу взамен.

Главный самурай, который сильно хромал, оглянулся через плечо, хмуря брови над пристальным взглядом. Слабый ветер шевелил пучок на его голове. Он смотрел долго, а потом развернулся.

— Похоже, я ему не нравлюсь, — призналась Мари. Он весь путь оценивающе поглядывал на нее.

Маса улыбнулся.

— Хиро никто не нравится. И у него есть только два выражения лица: злое и не очень злое.

Мари рассмеялась и взглянула на хмурого самурая.

— Что сейчас? Он злится или не очень? — спросила она заговорщическим шепотом.

Маса склонился, морщинки появились в уголках глаз. Мари не понимала, как мужчина, так страдающий от боли, мог веселиться.

— Не очень злится. Сопровождение тебя в Токкайдо сделало нас богатыми. Мы едва могли поверить своей удаче, когда нас нашел гонец твоей матери. Половину оплаты мы уже получили. Пока что это наш рекорд по оплате.

Мари ответила на заразительную улыбку Масы. Они ехали в относительной тишине. Высокие деревья обрамляли дорогу. Ветерок будто мягкой кистью ласкал щеку Мари. Шаги лошадей эхом разносились по горе. Вскоре Мари ощутила на себе вес взгляда Хиро.

Мари выпрямила спину и прикрыла глаза. Она убеждала себя, что ей все равно, что он думал о ней. Это было ложью. Раньше всего жен-зверей учили нравиться. Женщина должна быть нежной и доброй, не говорить много. Мама всегда говорила так Мари, пока ее обучение не сменилось тренировками для боя. Но ранний урок запомнился. Она подавляла желание извиниться за то, что не нравилась ему.

Маса вздохнул и постучал пальцами по седлу.

— Хиро говорит, твой народ обманывает мужчин, выходит за них замуж и ворует их богатства, — Мари вздрогнула. — Не переживай. Твоя мать заплатила за наше молчание. Наши губы на замке, — Мари выдохнула. Она не знала, было ли чертой самурая говорить правду, какой бы неприятной она ни была.

Гнев кипел в Мари. Одно дело, когда она ненавидела древние обычаи своего народа. Другим делом было слышать это от чужака.

— Осуждать проще, чем понять, — процедила она.

— Согласен. Когда Хиро назвал тебя гадюкой подколодной и сказал, что тебе нельзя доверять, я тоже так сказал, — отозвался Маса.

Будто слыша их, Хиро свистнул, подзывая Масу.

— Он не хочет, чтобы я говорил с тобой, — сказал Маса. — Боится, что ты обманом женишь меня на себе, а потом бросишь, отчаянного. Словно такое возможно, — самурай бодро рассмеялся.

«Ты недостаточно мила», — Мари кашлянула и нахмурилась.

— Что бы он ни думал обо мне, что бы ты ни думал о моем народе, вы оба ошибаетесь, — она помнила слова Хиссы: «Мы чудовища». Слова ее матери: «Только так я могла уберечь тебя». — Не все только хорошие или только плохие. Так думать — ошибка.

Маса поджал губы. Он схватил поводья коня короткими пальцами и пошел прочь, но обернулся.

— Лучше спрячь ожерелье и все ценное, пока мы спускаемся по горе. Лучше не привлекать лишнее внимание.

Мари коснулась бечевки с медными монетами. Она спрятала ожерелье под кимоно. На коленях она держала серебряный гребень, прощальный подарок Хиссы на удачу.

«Я носила его, когда встретила мужа», — прошептала подруга. Мари крутила вещицу в руках, драгоценный металл сиял в оранжевом свете солнца. Край был острым — оружие и украшение. Как жена-зверь. Мари спрятала гребень в рукав кимоно, когда на горизонте показалась изогнутая крыша старого храма. Страх волной пронесся по ней. Глубоко дыша, она успокаивала себя.

«Долг и дом», — шептала Тами на ухо Мари вместо прощания. Так много всего между ними осталось невысказанным.

«Я — тигр зимой. Я выживу. Я буду свободной. И я вернусь в Цуму. Я все исправлю между нами».

* * *

Мари выбралась из места ночлега. Дыхание вырывалось короткими порывами, и тьма казалась тяжелой, неизвестной. Она проспала лишь несколько часов на неудобном тонком матрасе и с деревянной подставкой под шеей, чтобы не спутались волосы, а потом стоны Масы разбудили ее.

Сзади нее возвышался храм. Перекошенный и забытый. Хиро шагнул туда и заявил, что внутри проводить ночь опасно. В нескольких ярдах от Мари была роща деревьев тсуги. И под ними росли ночные цветы. Она легко сорвала их, отбросила цветки. Лиловые лепестки превращали все внутри в жидкость. Но толченные и смешанные с водой бархатные листья в форме сердца становились мазью от инфекций. Чудо, что растение, которое легко могло убить, умело и спасать.

Мари прикусила губу. У Масы было мало времени.

В лагере спали все, кроме Хиро. Он лежал на спальном мешке, следил за действиями Мари. Она игнорировала его. Мари быстро замесила мазь в деревянной миске, откуда до этого ужинала. Она опустилась возле Масы. Она не успела нанести мазь на рану, он заскулил и открыл глаза.

— Это сон? — спросил он, приподняв уголок рта.

— Нет, ты не спишь. И ты в беде, если поскорее не разобраться с раной на твоем плече, — она фыркнула. — Может, твоим друзьям нет до э того дела, но не мне.

Маса рассмеялся, губы были белыми и потрескавшимися. Хоть неподалеку горел костер, он дрожал.

— Слышишь, Хиро? Она думает, что тебе недостает навыков дружбы.

— Я рад, что чувство юмора с тобой, — сказал Хиро над плечом Мари. — Надеюсь, ты сможешь смеяться, когда мы отрежем тебе руку.

Маса слабо улыбнулся.

— Ну и ладно, — фыркнул он. — Мне все равно не нравилась эта рука. Она всегда меня беспокоила, — смех Масы закончился сухим кашлем.

Мари принесла горлянку воды и влила жидкость в его рот.

— Останься хоть немного, — сказал Маса, прикрыв глаза. — На тебя смотреть приятнее, чем на Хиро. И твои ладони нежнее, — и он уснул.

— Ты отрежешь ему руку? — спросила Мари, глядя, как грудь Масы движется от глубокого дыхания.

Самурай промолчал. Мари напряглась.

Хиро тяжко вздохнул.

— Если завтра не станет лучше, мы отрежем руку. Но это его ведущая рука. Он больше не сможет сражаться.

— Что он будет делать? — в тревоге нахмурилась она.

— Его отец — фермер. Ему придется уйти домой.

Мари стиснула зубы.

— Вы не оставите его ронином?

— Нет, если он не может сражаться. Он будет помехой.

Марии смотрела на мазь, мешкая. А если она не угадал с цветком? Она видела, как его собирала Юка. Но как она его смешивала? Или это цветы помогали от заражений, а листья губили? Она глубоко вдохнула и убрала ткань с раны Масы. Она скривилась от порезов, желудок сжался от кислого запаха. — Что случилось?