Императрица всех сезонов

Она тихо выдохнула. Лицо мальчика было в ужасных шрамах. Порез тянулся от уголка рта неровной дугой по щеке. Ее взгляд задержался на этой «улыбке». Больше порезов было на той половине лица на глазу, на лбу. Другая сторона его лица была красивой, ровной, с высокой скулой и прямым носом. Ее ладонь дрогнула. Она держала его, а он улыбался, показывая белые прямые зубы и сияющие глаза. Он знал ее. А она знала его. Сына кошмаров.

ГЛАВА 6

Акира

Сын кошмаров улыбался, словно выиграл приз.

Он смотрел на девушку, отчасти озаренную осколком лунного света, отчасти скрытую занавесом ее густых волос. Деревья вокруг них замерли, словно лес затаил дыхание.

— Девочка-зверь, — прошептал он.

— Акира, — ее когти пропали с его горла. Ее черные глаза стали карими. Она со звуком отвращения слезла с него. Ты знаешь, что я терпеть не могу, когда ты так меня зовешь.

Сын кошмаров улыбнулся шире. Он мог посчитать на пальцах одной ладони количество тех, кто знал его настоящее имя, и оно мило звучало с губ Мари. Он сел и прижал ладони к ее щекам. Она прильнула к его рукам, последние чешуйки пропали на ее руках. Он привык видеть ее угольную чешую, когти и черные глаза. Он нежно погладил дорожки высохших слез и грязь.

— Ужасно выглядишь.

Она посмотрела в его глаза. Его сердце вздрагивало всякий раз, когда она смотрела на него, когда ее карие глаза оживали от узнавания и света.

Акира помнил, как впервые увидел ее десять лет назад. Он был тощим мальчиком на краю леса, а Мари ребенком в вычурном кимоно. Они были удивлены, застыли от вида друг друга. Сначала он подумал, что она была мстительным призраком, как его мать. А потом понял, кем она была. Он слышал о ее клане жен-зверей, деревне девушек, что охотились на мужчин. Были те слухи правдой или нет, но она была другой. Чем-то большим.

— Мне не нравится, когда ты так на меня смотришь.

— Как? спросил он, губы в шрамах изогнулись в улыбке.

— Будто думаешь, как лучше подавить меня.

— Я так не делаю, — хотя отчасти так и было. Годы дружбы, а Мари осталась тайной, в глазах вспыхивали то гнев, то страх, она часто поджимала губы, ее ладони могли убивать, но нежно держали его.

Мари встала. Акира убрал пальцы с ее щек. Он скучал по теплу ее кожи.

— Тогда что ты делал? спросила она, отвернув от него голову, упрямо стиснув зубы. Акира хотел, чтобы Мари видела себя, как видел ее он красивой, желанной, любимой.

— Почему ты плачешь? Ты никогда не плачешь, — его улыбка увяла. Хисса родила. Мальчика?

Мари скрестила руки на груди. Она все еще не смотрела на него.

— Моя мама опустила ребенка в воду. Я не могла смотреть, — ее голос был тонким.

Акира встал, отряхнул землю с рукавов.

— Он будет жить, — убедил он ее. И я тебе говорил, что на душах жен-зверей нет пятен, — у всех существ ёкаев, людей, зверей была аура особого цвета, которую видел только Сын кошмаров. У Мари она была голубой, цвета ледника. И когда душа убивала другую, кусочку пропадал, появлялась дыра.

Мари фыркнула.

— Но как долго он будет жить? Хорошо ли?

При всех его талантах Акира не знал.

— Я знаю лишь, что река не убьет его. Может, его найдут монахи, — сказал он, пытаясь утешить ее. Монахи-тайджи принимали детей. Они жили в монастыре с такими низкими дверями, что туда нужно было заползать. Монахи не бросят ребенка. Но монастырь был на севере, и поток реки нес корзинку на юг.

— Возможно, — сухо сказала Мари.

— Печальная девочка, — проворковал Акира. Я могу тебя осчастливить.

Она расслабилась, посмотрела на него. Его сердце снова дрогнуло. Она шмыгнула носом.

— Я не могу долго отсутствовать.

Акира кивнул с пониманием. Скрытая дружба. Украденные моменты. Так всегда было между ними. И всегда будет.

— Идем, — он поймал ее за пальцы, переплел со своими. Ее ладонь была теплой и нежной. Они идеально сочетались.

Они прошли глубже в лес. Свет луны играл в прятки среди листьев. Большие мотыльки и пятнистые жуки проносились мимо.

Акира закрыл глаза и дышал, впитывая сладость земли. Он знал каждый дюйм этого леса, каждую травинку, кору каждого дерева. Он почти все дни проводил среди зелени, качался на ветках, как обезьяна. Хоть его мать была ёкаем, призраком, он не унаследовал ее способность проходить сквозь стены. Он унаследовал другое. Силу двигаться как ветер, не оставляя следы на земле, вести себя как тень. И шрамы. Глубокие серебристые шрамы на его теле напоминали о болезненной истории смерти его матери.

До того, как его мать стала призраком-ёкаем, она была человеком по имени Мизуки, самой красивой девушкой в городе. Она вышла за Такуми, он варил сакэ. Такуми был ревнивым, а Мизуки — тщеславной. Одной из ночей Такуми обвинил Мизуки, что она свободно раздает улыбки. Он убил ее, но перед этим изрезал ее лицо. Мизуки проснулась измененной, ёкаем, мстительным призраком. Она ходила по причалам, улицам, заброшенным зданиям, искала мужчин, которые следовали за женщинами, прижимали их слишком сильно. Она жестоко карала таких мужчин.

Акира замедлился. Ручей преградил их путь. Вода журчала по камням. Он перепрыгнул, хотел поднять Мари, но она покачала головой и прыгнула сама. Ее стиль.

— Ты меня удивил. Я не думала, что ты вернешься раньше утра, — сказала Мари, шагая рядом с Акирой.

Их плечи соприкасались, и Акире это нравилось. Он кусал щеку. Он надеялся, что она не будет возражать.

— Он не хотел моей помощи.

Мари замерла. Она глубоко вдохнула и выдохнула. Она хмурилась с тревогой.

— Но он спустился с горы?

— Да. Я сделал так, что он не вернется сюда.

Мари кивнула.

— Хорошо.

Акира почесал затылок.

— Нужно было ломать ему нос?

— Он смеялся надо мной, — на лице Мари появилась боль. Она пнула камень. Мари слишком часто ранила мужчин и рыдала потом в руках Акиры. Быстро злилась и быстро сожалела.

Акира сделал бы все для нее. Мари пришла к нему годы назад в такую ночь. Ее глаза сияли от страха и стоящих в них слез.

«Акира, помоги», — он не мог отказаться, прошел с ней к сараю, где мальчик качался, держался за разбитое колено. Акира взвалил мальчика на спину и нес до главной дороги, что вела с горы.

С тех пор Акира хранил самую большую тайну Мари. Мари ранила, но не убивала. Если ее мать узнала бы, что Мари давала пленникам сбежать, и как Акира помогал ей он поежился. Хорошего не будет.

Мари замерла у стены деревьев на пути. Они прибыли к месту.

— Дерево гинкго? спросила она с разочарованием. Жены-звери были тут десятки раз, встречались под тысячелетним деревом, чтобы отпраздновать двенадцать фестивалей богов, богинь и времен года. Когда они встречались в последний раз, зима близилась к концу. Они размазали грязь на лицах друг друга, шептали пожелания удачи и здоровья весной.

Он улыбнулся.

— Подожди и увидишь, — сказал Акира, проходя мимо деревьев.

Мари ворчала, но шла следом. Она просияла. Она была самой красивой в мире Акиры.

— Он сбрасывает лица! воскликнула она.

Акира гордился, будто подарил ей нечто редкое и дорогое. Крона дерева раскинулась на сто футов. Желтые листья слетали с веток на землю, тихие, как снег.

Мари погладила грубую кору с теплом. Для жен-зверей дерево гинкго было священным, символом их двойственности, выносливости и долгой жизни. Акира просил Мари снова и снова поведать ему историю, чтобы слышать ее голос.

Первая жена-зверь пришла на вершину горы жестокой зимой. Почти окоченев, она нашла гинкго и укрылась под его ветвями. Она думала, что это было магией дерево с листьями зимой. Ствол не давал ветру разрезать ее. Когда налетела буря с молнией, ветки ломались, и жена-зверь собрала их и построила первый дом в Цуме.

Жены-звери верили, что, пока гинкго стоит на горе, они выживут. Некоторые старые жены-звери даже суеверно относились к сбрасыванию деревом листьев, считая это время опасным для их клана. Голое дерево уязвимо, такими становились и жены-звери.

— Я знал, что тебе понравится, — он улыбнулся.

Мари молчала. Она глубоко вдохнула. Борьба кипела в глубинах ее глаз. На ветках сидели кодама, душа дерева в облике маленьких белых фигурок размером с предплечье Акиры. Они были пузатыми, темноглазыми и тихими, но рты были открыты, словно в глубоком детском вдохе. Невинные. Акира не знал, как выглядела его душа. Темная? В шрамах? Слабая? Он не видел только ее.

— О чем ты думаешь? спросил Акира, глядя на тоску на лице Мари.

— Хисса говорит, что мы чудовища, что жены-звери прокляты, и их не будут любить такими, какие они есть.

Сердце Акиры билось в его горле. Он подумал о шрамах, матери-призраке и отце-человеке. Наполовину ёкай, наполовину человек, он был настоящим монстром. Его не примет ни одна группа. Он существовал между, не человек, но и не совсем ёкай. Хуже, его отец был человеком и иностранцем, торговцем с островов Оллис со светлой кожей и волосами. Он прибыл в Хоноку торговать и влюбился в призрака.

— Я тебя такой не вижу, — сказал Акира Мари.

Порыв ветра ударил по дереву, и листья посыпались дождем, застревали в волосах Мари.

— Как ты меня видишь? спросила Мари с рассеянной улыбкой.

Может, она хотела комплимент. Акира не был против. Он всегда примет наживку с ее рук.

— Я не могу сказать, — он дразнил улыбкой. Он придвинулся ближе. Если я скажу, какой я тебя вижу, у тебя вырастет до небес самомнение, — рассмеялась Мари, и Акире стало легче.

«Ты не представляешь, как я восхищаюсь тобой», — хотел прошептать он. Признания зависли на его языке, слова любви и верности, но Мари обошла дерево и вздохнула. Он знал этот звук. Мари было пора уходить.

Печально попрощавшись и изящно помахав рукой, Мари прошла за деревья и пропала. Она всегда уходила первой. Акира опустился под гинкго. Он поводил головой, посмотрел на кодама. Вдали наверху сияли звезды, как сахар, рассыпанный на черной ткани.

Каждый раз, когда Акира видел Мари, ему казалось, что это последний раз. У этого была причина. Когда ему было тринадцать, он убежал из дома. Не сбежал, а последовал. Любопытный, он хотел узнать тайну жен-зверей. И когда Акира заметил одну, покинувшую Цуму, он пошел за ней.

Он не подумал прикрыть лицо. Первая жительница, с которой он столкнулся, плюнула на него. Акира вытер тогда слюну со щеки и коснулся шрамов. После этого он оставался в тенях.

Прошли две недели. Он не рассказывал Мари о том, что увидел. Он сначала ничего не думал об этом. Жена-зверь прошла в дом и привлекла внимание местного ювелира. Они поженились через пару дней. Через несколько ночей после свадьбы Акира увидел в щель между ставен, как жена-зверь обокрала ювелира. Она наполнила карманы золотом, камнями, цепочками серебра и убежала до рассвета.

Обман жены-зверя не заботил Акиру. Его семья выживала, забирая у путников в горах монеты. Его беспокоило то, что случилось потом. Когда жена-зверь вернулась в Цуму, она изменилась. Ее улыбки стали натянутыми. Ночью она плакала, а девять месяцев спустя опустила мальчика в реку. Ее душа стала бесцветной, из яркой лимонной превратилась в бледно-желтую. На поверхности не было дыр. Она не убила. Акира понимал, что цвет изменился от печали.