Императрица всех сезонов

— Тами-сама, — завопила она. Губы Мари дрогнули. Ей было больно, что Хисса кричала ее матери, а не ей.

«Но я знаю, почему», — Тами была альфой их клана. Одним словом Тами могла менять правила, нарушать обычаи, разрешить Хиссе оставить ребенка.

— Моя дорогая, — Тами прошла мимо Мари и опустилась рядом с Хиссой. Еще одна жена-зверь появилась у плеча Тами, дала ей мокрую тряпку. Мари смотрела, как ее мать вытирает пот со лба Хиссы.

— Я назвала его Ютака, — по комнате прошелся шепот. Хисса не должна была давать мальчику имя. Так не делали. Это все ухудшало, было сложнее отпустить. Хисса всхлипнула. Она крепче сжала сверток. Я не могу его отдать, — жены-звери опустили головы, стыдясь. Тами

— Тише, — Тами коснулась щеки Хиссы, смахнула ее слезы. Тебе не нужно ничего делать. Отдай мальчика мне, — Тами осторожно потянулась к свертку.

Хисса расслабила руки. Она собиралась отпустить его. Ногти Мари впились в ладони, подавляя отчаянное желание схватить ребенка и бежать. Холодная логика подавила дикий импульс Мари. Она не зайдет далеко. Сотня жен-зверей поймает ее. Мари разжала ладони, а Хисса одумалась. С усилием воли подруга Мари отодвинула ребенка и сжала его крепче.

— Вы не заберете его у меня, — прошептала она. Тон ее голоса нес предупреждение, угрозу. Глаза Хиссы вспыхнули. Ее зрачки растеклись, остались черные бездонные ямы.

Страх сдавил горло Мари. Она отпрянула с остальными женами-зверьми. Они задержали дыхание.

Тами реагировала быстро. Тонкой сильной ладонью она прижала новую мать за шею к кровати. Она склонилась и тихо заговорила на ухо Хиссы. Мари не слышала слова матери, но видела их эффект. Хисса перестала бороться. Ее глаза стали карими, а лицо исказили страх, печаль, поражение. Хисса отдала ребенка в руки Тами. Сдаваясь. Мари сжала кулаки, ощущая решение подруги как свое.

Тихие слезы лились по щекам Хиссы.

— Берите его, — сказала она. Берите моего ребенка, но знайте, что сегодня вы убили и меня! Хисса вжалась в кровать, будто стала меньше. Мальчик громко завыл, словно ощущая будущее в воде.

Тело Хиссы содрогалось от рыданий, она закрыла лицо руками.

— Унесите его! Не заставляйте слушать, как он плачет.

Тами встала, сжимая губы. Она обхватила сверток руками и вышла из комнаты, даже не оглянувшись на Хиссу. Жены-звери пошли за ней, двигаясь как лучи солнца на воде. Так изящно. Не то, что Мари.

«Они зато не умеют взмахивать мечом», — успокаивала себя Мари.

Комната опустела, Мари осталась с Хиссой. Руки Мари дрожали. Часы назад она играла с самураем императора. Ее синее кимоно все еще было в пыли от их сражения. А теперь она не знала, что сказать, как утешить Хиссу.

«Порой слова найти сложнее, чем сжать кулаки».

Девочками Мари и Хисса были лучшими подругами, бегали босиком по улицам Цумы, ловили вишню, когда та падала с деревьев, еще теплая от солнца. Когда красота Хиссы расцвела, а Мари нет, другие девушки бросили Мари, но Хисса не оставила подругу. Мари завидовала раньше красоте Хиссы, думая, что это ключ к счастью. Теперь она поняла, что пострадать мог любой.

Мари подобралась к подруге. Она уловила слабый запах сосны и огурца от кожи Хиссы. Ночной цветок, которым жены-звери боролись с заражениями. Мари сглотнула, в горле пересохло.

— Хочешь чаю и что-нибудь поесть? спросила она. Хисса все плакала. Мари обошла футон и склонилась, чтобы ее лицо было рядом с головой подруги. Хисса, — имя прозвучало с мольбой.

«Скажи что-нибудь. Поговори со мной. Скажи, как сделать лучше».

Хисса пыталась успокоить дрожащую челюсть.

— Я была такой глупой, так хотела девочку. А теперь боги и богини будто смеются надо мной. Ты не знаешь, как это думать, что весь мир у твоих ног, а потом его выдергивают из-под тебя, будто дешевый ковер, — Хисса сжала кулаки с белыми костяшками, слезы продолжали литься. Мне стоило остаться с ним.

Слова Хиссы не означали измену, но были запрещены.

— Не говори так, — голос Мари был осторожным и дрожащим.

Жены-звери никогда не оставались с мужчинами, за которых выходили замуж. С рождения они чтили род и помогали клану.

«Долг и дом выше личного», — сколько раз Мари это слышала?

Ей было семь, когда нарушила правила последняя жена-зверь. Акеми влюбилась и решила остаться с мужем, фермером. Когда она показала ему свою истинную природу зверя внутри красивой женщины он отказался от нее. Она вернулась в Цуму, но ее не приняли и там. Жены-звери наказали ее, отстранившись. Она не хотела покидать дом в горах, умерла от голода. Ее кости, выбеленные солнцем, обвитые жимолостью, наполовину погруженные в землю, еще было видно у железных ворот.

Глаза Хиссы потускнели, ее смех наполнился горечью.

— Я чудовище. Мы все такие. Ни один мужчина, человек, не полюбит нас. Это проклятие жен-зверей чтобы их не любили такими, какие они есть, — губы Хиссы скривились. Тебе повезло, что тебе не придется столкнуться с этим.

Боль давила на живот Мари.

«Хисса права», — когда стало ясно, что Мари не быть красивой, ее мать изменила судьбу дочери.

«Если тебе не быть красивой, — сказала Тами, будто был выбор, — может, ты станешь императрицей, — и с того дня Мари уже не учили с другими девушками, она не страдала от уроков очарования и этикета. Ее тренировали с нагинатой, а потом толкнули в сарай. Мальчик ее возраста был в темной затхлой комнате. Выйдет только один», — сказала Тами и захлопнула дверь. Мари ударила первой, попала по колену мальчика нагинатой.

Мари кусала нижнюю губу, чтобы воспоминание ушло.

— Знаю, — ответила она Хиссе. Мари билась с последним противником ночью, это означало, что скоро она отправится в Токкайдо, город императора, с бременем ожиданий матери.

«Ты попадешь на состязания, подчинишь Времена года, станешь императрицей и украдешь богатства принца. Иначе» — ее мать не заканчивала фразу, но Мари могла ее дополнить. Или умрешь, пытаясь. Путь к правлению был из окровавленных камней. Мари не только нужно было выжить в комнатах Времен года, одолеть других девушек. Ёкаям запрещалось участвовать. Даже попадание во дворец считалось изменой. Да, Мари не придется отпускать ребенка-мальчика. Она умрет раньше.

— Прости, — Хисса помрачнела. Это было жестоко.

— Все хорошо, — Хисса просто была загнана в угол и отбивалась.

Хисса посмотрела на мятое розовое шелковое одеяло. Ее пальцы погладили нежную ткань. Последние несколько недель Мари работала без устали, вышивая оранжевые и красные маки на этой ткани.

— Я хотела укутать ее в это, — Хисса толкнула одеяло к Мари. Прошу, отнеси это к реке. Чтобы они не бросили его туда без этого.

Мари забрала одеяло. Она поцеловала соленую щеку Хиссы.

— Он даже не ощутит воду, — поклялась Мари.

* * *

Церемония проходила ночью у ворот на берегу реки Горо, ленивой, пересекающей гору и огибающей несколько городов на пути к морю Ма-ни.

Мари шла на звук реки и плача ребенка голоса Ютаки. Луна была серпом на небе. Когда Мари вырвалась из-за кедровых деревьев, жены-звери уже собрались на берегу, волны задевали их босые ноги. Каждая была в простом белом кимоно. Их длинные блестящие черные волосы ниспадали свободно. Они держали фонари. Желтый свет обрамлял их лица, придавая им облик призраков. Призрачных невест.

— Стойте! крикнула Мари, почти задыхаясь.

Ютака был в корзинке, почти погрузился в воду, но его еще держала рука Тами. Мари пробилась сквозь группу жен-зверей, чуть не упав на камнях, покрытых мхом. Ее грудь вздымалась, она поймала взгляд матери.

— Хисса хотела, чтобы с ним было это, — она подняла одеяльце.

Тами опустила голову. Позволение.

Мари встала на колени у корзинки. Лицо ребенка было красным, он морщился, напоминал сушеный фрукт.

«Если бы я родила мальчика — Мари покачала головой. Жутко о таком думать», — жена-зверь всхлипывала. Наверное, Норико. Она до этого родила сына. Через день после церемонии его корзинку заметили на другой стороне реки, истерзанную и промокшую. Белое одеяльце, что было на нем, повисло на ветках у берега.

Мари укутала Ютаку в розовое одеяло. Она закрыла глаза и тихо помолилась богам и богиням за мальчика.

«Пусть река сохранит тебя. Пусть река согреет тебя. Пусть река приведет тебя к любящему дому».

Слезы мешали видеть. Вес дня давил на нее. Почти всю жизнь Мари держалась в стороне, подавляла печаль, строила стены вокруг своей боли. Вся защита подвела ее теперь. Мари не могла смотреть, как жены-звери толкали корзинку в реку и отправили фонари за ним. Она подняла голову, посмотрела на бесконечное небо за горами. Крик застрял в горле, душил ее.

«Для чего все это?» — она повернулась и пошла к краю леса, а потом замерла, ощущая спиной взгляд матери, как заявление:

«Ты не посмеешь».

Мятеж кипел снова в венах Мари, катился в крови, как камень по холму, набирая скорость и вес. Мари побежала, и деревья скрыли ее.

* * *

Сбежать было бы глупо.

Мари заплатит за наглость. Может, мать ударит ее, может, отречется от нее, выгонит Мари из горной деревни. Мари знала, что последнее не произойдет. Ее мать хотела богатство императора. Сильно. Тами нравилась жизнь с удобствами, может, даже больше, чем она переживала за свое дитя.

Резкая боль в боку Мари мешала дышать, сбивала с мыслей. Она замедлилась, потирая шов над бедром. Ветер притих, лес стал мирным. У ее ног открылись белые цветы, будто ладошки под луной.

Она прислонилась к кривому дубу с большим стволом. Злые слезы выступили на ее глазах. Она смахнула их яростно, сжала губы, заставляя себя вернуться в Цуму.

Перед ней дрожали деревья. Мари замерла. Ветра не было. Паника поднималась по ее спине, мурашки побежали по рукам.

«Я не одна».

Она дышала быстро и судорожно, пока слушала. Все чувства обострились. Зверь внутри шевелился, щекотал ее кожу. Она моргнула, глаза стали черными. Ее ногти превратились в когти. Чешуя побежала по рукам. Изменение остановилось. Зверь давал ей лишь частичное превращение еще один изъян Мари и стыд ее матери: дочь, что была наполовину зверем. Простая и бессильная.

Деревья зашуршали снова.

Мари сжала кулаки, жалела, что не взяла нагинату. Она была безоружная, но не беззащитная. Ее когти были острыми, как ножи. Она пригнулась, скалясь.

«Тогда рукопашный бой, — она ждала. Пусть враг сначала покажется», — ее кожу покалывало, как бывало, когда воздух гор менялся перед бурей.

Заросли разделились. Появилась фигура.

Мари бросилась, рука обвила шею нарушителя, и они рухнули на землю. Она оказалась над врагом, не изящно кряхтя. Она сжала ладонью его шею, когти почти пронзили его тонкую кожу. Она ощущала его пульс под кончиками ее пальцев. Мари отодвинулась, чтобы понять, что поймала. Мальчика.

Он был в простой черной уваги, перевязанной бечевкой. Его кожа была светлее, чем у нее, а волосы были темными и длинными, заплетенными в косички, чтобы пряди не попадали в глаза. Черная ткань скрывала нижнюю половину его лица. Она сорвала маску.