Путь океана: зов глубин

— Повтори? Не расслышал… — голос герцога стал жёстким. — Я только что говорил о том, насколько ты умна, моя милая. Неужели ты хочешь переубедить меня?

Колючий пронзительный взгляд, казалось, видел её всю насквозь. От ледяного тона поползли мурашки. Селин замерла, судорожно пытаясь подобрать правильные слова.

— Фредерик… помилуйте… Каноны траура… что люди подумают… так много удручающих событий… а я всего лишь слабая женщина…

Мерное постукивание колес по брусчатке вдруг прервала какофония криков, женского визга и звуки выстрелов. За свистом хлыста раздалось конское ржание. Карета резко качнулась и встала. Селин изо всех сил вцепилась в бархат обивки сиденья, чтобы не упасть. Кучер что-то крикнул, и голоса лакеев вторили его тревоге.

— И когда чернь уже угомонится⁈ — дядюшка раздражённо потирал ушибленное колено, — Уж коли смерть от мушкетов стражи для них предпочтительней кончины от чумы, кто я такой, чтобы…

В череде ружейных выстрелов раздавалась брань и лязг клинков. Селин осторожно отодвинула шторку у окна. Фигуры людей были почти неразличимы в сизых сумерках и густом пороховом дыму. Звенело оружие. Поодаль разномастная толпа верденцев махала руками и кричала, отступая под натиском стражей Лиги Доблести. Брусчатка бурела вокруг тел павших бунтовщиков.

Выкрик «граната!» заставил резко отпрянуть, пригнуться и зажать ладонями уши.

Грянул взрыв.

Пол качнулся. Под совсем не подобающий Его Светлости возглас брызнули осколки окон кареты. Следом наступила тишина, в которой на короткий миг почудился странный скрежет и пронзительный женский визг. В груди и голове бешено запульсировало.

Некто с замотанным лицом по самые глаза, рывком было распахнул дверь кареты, но тут же рухнул замертво. Дверной проём перегородила тяжёлая кираса с гвардейским гербом. Щит и меч, увитые лавровыми листьями, одним своим видом победили всякий страх, и Селин перевела дыхание. Кто-то из офицеров Лиги Доблести бережно убирал осколки стекла и помогал де Круа и Герцогу занять свои места.

В суровом, покрытом шрамами и крупными каплями пота лице Селин узнала Брута, главу личной гвардии семьи де Сюлли, и по совместительству — их с Антуаном преподавателя фехтования и стрелкового мастерства.

Слух вернулся, и она наконец смогла расслышать хриплый запыхавшийся голос офицера.

— … и отсюда возникла некоторая проволочка, Ваша Светлость. Засада бунтовщиков и бандитов. Тесним вглубь кварталов. По счастливой случайности пострадавших среди знати, как мне доложили, нет. Разве что напугались по-крупному. Пти… Миледи, все впорядке?

Селин неуверенно кивнула. Брут утёр лоб рукавицей и присел над трупом бунтовщика возле кареты. Другая его лапища в тяжёлой кольчужной перчатке опиралась на окровавленный клеймор.

— Теперь бунтуют не только горожане из бедных районов, но и рабы. Становятся организованнее. Не к добру это, Ваша Светлость.

— Не имеет значения. Отдай этот район на зачистку Мортему и его своре. Нам надо вовремя прибыть на поминальный ужин. Иначе приступ подагры по причине холодного фуа-гра. Слыхал о таком?

— Так точно, Ваша Светлость, — Брут отдал честь и махнул куда-то вперёд, — Путь свободен. Гвардейцы сопроводят вас, а то кто их знает…

Дрожащими руками де Круа убирала выбившиеся из высокой прически пряди и не могла отвести взгляд от покойника, что распластался у подножки на мостовой.

Карета тронулась, а Селин всё смотрела в остекленевшие и будто заворожённые жёлтые глаза убитого дикаря, устремленные в небо. Множество спутанных выгоревших на солнце кос окрасились тёмным из лужи под ним. Привычная для бедных районов одежда так и не сделала этого чужака похожим на местных жителей. Весь его вид выдавал чужеродность. По смуглой коже от самого ворота на шее, на щеках и даже по лбу мерещился сложный рельефный узор. Рисунок очень напоминал искусное клеймо, что ей как-то довелось увидеть на теле одного из рабов на конюшне.

Селин коснулась собственной шеи и чуть спустила пальцы за кружево ворота. Сердце вновь забилось сильнее.

— Кстати, о поминальной трапезе, — продолжил Фредерик де Сюлли, подслеповато щурясь на рукав своего расшитого камзола. — В прощальном рандеву мне отказано — что весьма прискорбно — но ты же не отклонишь мою просьбу насладиться твоим талантом перед отбытием? Хочу, чтобы ты исполнила ту печальную арию, как там она называется?.. Пусть задаст тон сегодняшним гостям.

Де Круа непонимающе уставилась на герцога.

Даже после таких потрясений он думал только о развлечениях. Ей предложено выступать на поминальном ужине на потеху публике, да ещё под унизительно жидкие аплодисменты и протокольные восторги. Неужели она не ослышалась? Да и вообще, ей так давно не приходилось практиковаться…

Селин тяжело вздохнула.

Пение действительно было для неё отдушиной. Практически единственным способом выплеснуть подавленные эмоции и на минуты, кажущиеся вечностью, отлепиться от приросших масок. Но предаваться отрадному увлечению юности приходилось всё реже. Под приглушенные смешки и осуждающее шушуканья в кулуарах де Круа однажды осознала, что избранная ею карьера дипломата и сомнительная репутация оперной певицы абсолютно несовместимы.

Словно наперекор ей, герцог, будучи из числа редких ценителей и эстетов, то и дело настаивал на выступлениях на различных торжествах. Отчего любимое занятие порой превращалось в настоящую пытку.

Селин с мольбой посмотрела в глаза дядюшки, показавшиеся совершенно бесцветными. Весь его вид полностью исключал любую возможность отказа.

— Как пожелаете, Ваша Светлость, — борясь с комом в горле, прошептала де Круа.