Интернет-романс

ГЛАВА 8

Новый год я встречала с мамой. Дашке после многократных моих созвонов с родителями Насти было разрешено провести праздник с подругой. Перед уходом дочь протянула мне сверточек с сереньким медвежонком и трогательной открыткой «Дорогой мамочке!». Я же вынула огромный подарочный пакет с белой кожаной курткой. Дашка изумленно смотрела на дорогую вещь, гладила мех, трогала пуговицы.

— Ты примерь, — не выдержала я.

Дашка осторожно надела обновку, пошла к зеркалу — и началось кружение, гримасничанье, весёлое щебетание. Я смотрела на Дашку и переполнялась счастьем. Да может ли быть что-то дороже, чем радость ребенка! Спасибо, Мишенька, спасибо тебе большое!

— Мам, можно я в ней к Насте пойду?

— С ума сошла, сейчас столько пьяных на улице! А гулять пойдете — петарда какая-нибудь упадет.

— Мамочка, какие пьяные? Я в соседний подъезд!

Как и всегда, Людочка была права: лучше было купить для девочки менее дорогую, но более практичную вещь.

— Ладно, иди. Только аккуратно. И от Насти мне сразу позвони, что дошла.

Дашка радостно завизжала, расцеловала меня и умчалась. А я вновь посмотрела на мобильный: принимает ли? От Князева третий день никаких известий. Ну, ничего, в двенадцать ровно позвонит, под бой курантов.

Перед уходом включила компьютер. Конечно, меня ждало поздравление из Петербурга:

Михаил

Маша, поздравляю тебя с наступающим Новым Годом. Пусть сбудутся все твои мечты и желания. Здоровья, счастья, удачи в Новом году тебе и твоим близким.

Захотелось написать что-нибудь очень теплое, но вместо этого наскоро вывела:

Спасибо большое!

Тебя и твоих близких тоже с Новым годом! С Новым счастьем!

У мамы всё было как всегда. На часах почти одиннадцать, а она, ещё в халате, забыв, что всю неделю жаловалась на давление и головные боли, натирает овощи для очередного салата.

— Мам, обязательно на Маланьину свадьбу готовить? Всё же останется. Иди одевайся. Скоро старый год провожать.

Но мою маму не собьешь с пути.

— Новогодний стол должен символизировать изобилие, чтобы наступающий год был бы сытным во всех отношениях.

— Да у тебя любой стол символизирует изобилие. Надо же рассчитывать, сколько нормальный человек может съесть.

Наши препинания о целесообразности приготовления этой обжираловки заканчиваются, как и обычно:

— Мама, мне не продуктов, а тебя, твоего труда жаль.

— Тогда помоги, если жаль.

Я повязываю фартук и принимаюсь шинковать овощи для какого-то восточного блюда. Это могло продолжаться до полуночи, но на счастье приехала мамина подруга Валентина и прогнала нас с кухни:

— Я тороплюсь, переживаю, что вы за столом меня ждете, а у них ещё дым коромыслом. Вера, прекращай этот пищевой разврат готовить. Давайте бегом под ёлку.

Без десяти двенадцать мама, красивая, в новой кофте, в лакированных на высоченных каблуках туфлях приглашает нас за ломящийся от блюд и салатников стол. Мы торопливо провожаем старый год, благодаря его за всё хорошее. Я очень благодарна уходящему году за подарок, который он мне преподнес под самый свой занавес.

— Машуля, у тебя роман. Вся светишься. Рассказывай, не томи, — улыбается Валентина, весёлая, бесшабашная, я её всегда только такой и помню.

Мама считала свою подругу Вальку излишне легкомысленной: два мужа и несколько основательных романов для нашего времени — почти девственность, а для поколения семидесятых — это порноистория. Только недавно я стала понимать, что Валентина очень сильный человек, все трагедии своей женской биографии она не перекладывала на окружающих, не винила судьбу, а справлялась с обстоятельствами и, главное, с собой. И подруги не утирали ей безутешные слезы, а слышали: «нафиг он мне сдался» про изменившего с секретаршей мужа или «без него не пропаду» про любовника, уехавшего в Америку. Кстати, в Америку он и Валентину звал, но у неё была больная мать, и всё завершилось само собой. А история с директором завода из Сибири… Ну, это в другой раз, а тогда весь новогодний праздник прошёл для меня в ожидании ответа на моё сообщение Князеву, поскольку не удержалась и ещё дома отправила ему поздравление с наступающим. Ответа не было, и я слушала рассуждения мамы и Валентины об их общем друге молодости Леше, до старости менявшим жен, чтобы теперь медленно загибаться в доме престарелых, куда его дружно сдали дети от множественных браков. История Лёши служила маме и Валентине трамплином, оттолкнувшись от которого, можно обсуждать основной вопрос мироздания — как следовало строить отношения полов. То же, что и у меня с подругами, только угол зрения немножко другой, более созерцательный.

— Лёшка, конечно, сам виноват: для себя жил — вот и получил. Но жены его тоже дуры порядочные! Да и все мы, бабы, дуры. Мы не думаем о себе, думаем о других. Когда ради детей идем на жертвы — это понятно. Они слабые, беспомощные, мы обязаны о них заботиться. Но для мужиков мы сами должны стать слабыми и беспомощными, они должны нас опекать. А мы с ними, как с детьми. Мужики не берут на себя ответственность за близких, а мы с ними нянчимся. Не они нам, а мы им — и считаем это в порядке вещей. А потом результат — вкладывались в ничтожество. Есть умные бабы, которые четко строят отношения: я забочусь о детях, мужчина — обо мне, — увлеченно философствует Валентина.

— Это не женщины так себя ведут, а мужчины изначально им попадаются такие, способные отвечать за себя и близких, — возражает мама.

— Что значит попадаются! А посмотреть нельзя что к тебе приплыло? Лёшкины женам, когда с ним судьбу связывали, надо было просто задуматься, почему мужик из брака в брак прыгает и никак свою судьбу не встретит. Может, не предшественницы плохие, а сам не может на уступки идти, только о себе, любимом, думает. То, что Лёшка ни за что ответственность брать на себя не хотел, ещё в институте видно было,

— Прекращай, чего там видно было! Красивый, весёлый, а на гитаре как играл! — вспоминает мама. Видно любвеобильный однокурсник Лёша нравился и ей.

Телефон продолжал молчать. «Позвони мне, позвони, позвони мне, ради бога», — мысленно заклинаю я Князева, но мобильник не подает признаков жизни. Я вновь включаюсь в беседу, но разговор о легкомысленном Лёше уже плавно перешел в обсуждение семейных предательств и обманов.

— Когда Балабанов ушел, я три месяца не могла ни есть, ни пить, а только плакала и постоянно думала о нём, и вот тогда я решила, что никогда не позволю себе войти в отношения, которые надо отрывать вместе с кожей, — завершает свои воспоминания Валентина.

Смешная Валентина — а если такие отношения, как у меня с Князевым? Неужели можно смотреть в его голубые, женщинам на погибель, глаза и при этом не привязываться, взвешивать каждое слово, анализировать каждый поступок. Хотя, вот он не звонит, а я уже растерялась, может, и не надо так включаться в любимого человека? Но тогда это уже не любимый человек, а не знаю кто… Я запуталась в своих рассуждениях. Звонков не было, сообщения не приходили, и новогодняя ночь постепенно стала терять своё праздничное очарование.

Праздничная неделя тянулась бесконечно. Дашка старалась не снимать новую куртку, поражая воображение своих сверстниц, а я, как и обещала Андрею Петровичу, занялась разбором завалов: полки, шкафы, лоджия. Зачем я ему сказала, что планирую в праздники квартиру убирать — сама себе такое времяпрепровождение накаркала. От Князева известий не было, но зато каждое утро звонила Ирина с единственным вопросом: «Не позвонил?», а затем горестно передавала очередную порцию своих измышлений на тему хлебодаровского предательства. По каким-то сложным каналам Ирина узнала, что Вова поехал на праздники к армейскому другу с женщиной. Познакомились всё по тому же ненавистному Ирине интернету. Толком Ирина ничего не знала — только какие-то догадки и слухи, но обсуждать она это была готова часами, доводя себя и слушателей до нервного истощения.

— Нет, ты только подумай, сорок лет, а ни денег, ни славы. Таскается как цыган с котомкой по дворам. То к одной бабе пристроился, теперь к другой. Мне бабушка говорила: самого никудышного выгонишь, так его сразу подберут. Причем, не хуже тебя, а лучше.

— Ну, как подберут, так и вышвырнут, когда разберутся.

— Пока вышвырнут, он ещё килограмм десять нажрет на её харчах.

— Ир, я понимаю, очень обидно, но чего себя поедом есть. Давай съездим куда-нибудь, прогуляемся.

Я знала, что мне предстоял не самый приятный день, поскольку добровольно брала на себя обязанности психолога, психиатра и общественного обвинителя, но зачем тогда нужны подруги, если некому выслушать в тяжелую минуту?

Мы пили кофе в Метрополисе, когда зазвонил телефон. «Онли ю…» — запел Синатра, эту мелодию я поставила на Князева. Мне было безмерно стыдно перед Ириной за свой сияющий взгляд, но почему-то всегда именно перед ней и именно в самый неподходящий момент разворачиваются сладкие страницы моих романов.

А на следующий день мы ехали по петляющей лесной дороге в сказочный дом Князева. Я вновь попала в волшебный сон — заснеженные, искрящиеся на солнце кусты у ворот, тёплый, застывший в ожидании нас дом, летняя, несмотря на зиму, веранда со шторами в крупную ромашку. Мы праздновали наступление Нового года — ну, не удалось нам это сделать первого января, ничего страшного — лучше поздно, чем никогда. Тем более, что Князев назвал новогодние праздники днями беспредельного обжорства и беспробудного пьянства с песняками и откровениями и проводить их в застольях считал моветоном.

— Я так ждала, что ты позвонишь в Новый год, — я прижимаюсь к плечу Князева, замирая от счастья.

— Ты должна была почувствовать, что я о тебе всё время думал, — сильная рука прижимает меня к себе.

— А если думал, почему не позвонил? — у меня перехватывает дыхание от чарующего запаха табака и мужского одеколона.

— Марусенька, не занудствуй, — шёпот раздается у самого моего уха, и я теряю голову от ласковой интонации, как дети от флейты крысолова.

Первый послепраздничный день ознаменовался выволочкой, которую Инга Олеговна устроила нам за бумаги, неправильно оформленные и несвоевременно поданные ещё в прошлом году. Права Алёна: это птица Феникс — словно не с попыткой суицида лежала, а отдыхала в оздоровительном профилактории на усиленном питании, так из неё била энергия созидания. Потом появился Андрей Петрович, продолживший тему необходимости добросовестного отношения к должностным обязанностям. А закончился этот парад негатива предположением Алевтины:

— Премии в новом квартале нам не видать, как своих ушей.

Стало тихо, и даже Алёна в несвойственной ей манере легкой печали издала подобие вздоха. Я попыталась слиться в переживаниях с трудовым коллективом, но ничего не могла поделать со своим хорошим настроением — мне только что пришла очередная ватсапка от Князева: «Солнышко, я скучаю!».

— Маша, ты где праздники провела? — Алевтина видела, что в интерьер помещения не вписывается моё довольное лицо, и решила привести его к общему знаменателю.

— Дома. Квартиру в порядок приводила, — мне безразлично, что сейчас будет сказано: у меня пришла ещё одна новая ватсапка.