Наследник для авторитета

Глава 12

Клиника, в которую меня везут, явно элитная, для сильных мира сего. Совершенно другой уровень обслуживания. Все чуть ли не в рот Шамилю заглядывают и в ноги почти что кланяются. Либо у них ко всем такой подход, либо, что более вероятно, Галаев для них – человек опасный и требующий должного внимания. Все анализы я уже сдала, так что по прихоти отца моего ребенка теперь нам должны определить пол.

– Проходите сюда! – звонким и радостным голосом говорит медсестра в чисто белом отглаженном халате, без единого пятнышка и складки.

В глаза мужчине не смотрит, взгляд только четко в район подбородка. Что удивительно, не флиртует и не пытается привлечь его внимание. Я думала, что он – лакомый кусочек для многих, но стоящей у двери кабинета девушке, видимо, как и мне, нет никакого дела до этого. Утешает, но слабо, ведь она, в отличие от меня, пока что успешно не привлекает к себе опасное внимание. Первыми внутрь заходят двое бравых парней. Охрана.

– Чисто, – рапортуют своему начальнику после тщательного осмотра помещения.

Мы заходим, я ложусь на кушетку, Шамиль стоит рядом, и без того нервируя меня своим близким присутствием. Тяжелая аура человека, любящего и привыкшего властвовать, заставляет людей прогибаться, и меня корежит рядом с ним.

– Ну, мамочка, – улыбается заходящий врач, – что там у нас?

Не успеваю я и рта открыть, как мой спутник первым берет слово. Мне остается лишь удивленно пялиться на него. Не ожидала, что он настолько хорошо осведомлен и о беременности, и о моем состоянии. Это тревожит, плохой знак, который означает, что в отношении ребенка он настроен серьезно, и для него это не прихоть и не блажь. Такой не отпустит и будет брать след всегда, даже когда я сбегу. По итогу, со мной никто беседу не ведет. Все происходит так, что разговаривают двое. И когда моего живота касается прохладный гель, мужчина в нетерпении постукивает ногой по полу.

– Что там, доктор? – не выдерживает молчания Шамиль.

– Все хорошо, – спокойно отвечает Геннадий, читаю я на бейдже его имя.

Лет сорока, с еле пробивающейся сединой и чисто выбритым подбородком, он вызывает у меня двоякое чувство. И вроде доброжелательный, но в глубине глаз вижу, что он из тех мужчин, что сами себе на уме, и чего ждать от такого, сложно предугадать. В моей ситуации это не то, что может меня обнадежить. Помощи просить глупо, ради выгоды он сдаст меня своему клиенту по первому звонку.

– Пол узнать уже можно? – голос Галаева источает трепет, словно для него происходит нечто удивительное и волшебное.

– Мальчик, – после недолгой паузы говорит и поворачивается к нам сотрудник клиники, – поздравляю! Плод полностью здоров и вот-вот появится на свет.

В порыве чувств Шамиль прикасается и сжимает мою руку слишком сильно.

– Ай, – пытаюсь выдернуть свою ладонь, прострелившую тупой болью.

– Прости, – мимолетно извиняется и отпускает, с азартом во взгляде наблюдая за монитором.

Я сглатываю, но молчу, хотя в глубине души радуюсь, что с малышом все в порядке. Немного обидно, что все играет в угоду моему похитителю, но в свете радостной новости это событие меркнет, рассеивая тучи в моем сознании.

– В общем, мы на Вас рассчитываем, – добавляет в конце Шамиль, пожимая руку врачу.

Фото нашего ребенка все это время у него в руках, я смотрю на него с тоской и надеждой, ведь в руках его так и не подержала. Первый снимок, который, как и я, принадлежит сейчас Галаеву. Ничего, надеюсь, это ненадолго.

– Я думала, такие, как вы, предпочитают врачей женского пола при родах, – не могу не съязвить, когда мы садимся в машину.

Уязвленная гордость и беспомощность от того, что от меня ничего не зависит, заставляют меня желать ранить его самолюбие, и на секунду кажется, что мне это удается. Вот только следующие его слова, наоборот, бьют меня наотмашь. Будто хлесткая пощечина – неожиданная, звонкая и причиняющая боль.

– Да, ты права, при родах участвуют только женщины врачи, – отвечает после нескольких секунд тишины, – мы не позволяем видеть наших жен другим мужчинам. Это вопрос чести.

И его слова наглядно показывают, что я для него – никто, и ему плевать, будет ли видеть меня кто-то другой. Внутри пульсирует червоточина, нашептывая, что вскоре он женится, и его жена будет рожать для него наследника при всех почестях. Кладу ладонь на свой живот. А что с тобой будет, маленький?

Отворачиваюсь к окну, чтобы он не увидел моих слез, непроизвольно орошающих щеки от обиды и чувства безысходности. И когда мы проезжаем мимо какого-то магазина, мне кажется, что в одном из силуэтов я вижу Гришу, натянувшему капюшон так, что лица не разобрать. И не знай я его долгое время, сама бы не узнала сейчас в этом прикиде.

– Ты подумала насчет… – говорит что-то мне Шамиль, но до меня плохо доходит смысл его слов.

Я с надеждой смотрю на удаляющего соседа, почти затерявшегося в толпе, как вдруг звучит окрик.

– Останови! – приказ хозяина водителю.

У меня перехватывает дыхание. Неужели он заметил его?

Автомобиль останавливается, и с той же скоростью замирает мое сердце. Я ожидаю, что Шамиль выйдет и пустится в погоню за Гришей, но этого не происходит. За тем, как гулко и бешено колотится пульс, я не сразу осознаю, что он обходит машину и открывает дверцу с моей стороны.

– Выходи, – довольно спокойный и мягкий голос.

Я даже рот открываю от удивления, настолько непривычно видеть его в таком амплуа. Он демонстративно приподнимает бровь, как бы намекая, что мне не стоит артачиться. Не остается ничего другого, как опереться о его протянутую руку и спуститься с внедорожника.

– Кондитерская? – с недоумением смотрю на вывеску магазинчика, к которому подводит меня мужчина.

– Сладости, – улыбается он, почесывая свою щетину.

Гляжу на него с подозрением, тревожно от таких перемен.

– С чего вдруг? – поджимаю губы и пытаюсь выдернуть свою руку, но его хватка железная, не дает мне маневра для движения.

– Я был груб, признаю, – поворачивает меня насильно лицом к себе, цедит слова сквозь зубы, словно пересиливает себя, – считай это моим извинением. Принимаешь?

Ему эти слова о прощении стоили колоссальных усилий, вон как его корежит, будто к земле пригибает тяжестью, оттого такой момент должен иметь ценность, вот только…Какое мне до этого дела? Это не тот мужчина, которому я что-то должна. Это тот, кто требует многого от меня, не давая ничего взамен, лишь отбирая свободу, волю, а в будущем…моего ребенка.

– Да, – отвечаю холодно, глядя в его бездушные глаза.

Почти не соврала. Я и не держала на него обиду. То было совсем другое чувство, основанное на неприязни и оттенках ненависти. Обижаются только на тех, кого любят и ценят, он же для меня – чужой мужчина, не стоящий моего внимания.

– Пойдем, купим чего-нибудь вкусненького, – держит меня за талию, не позволяя идти вдали.

Мне хочется, чтобы между нами были километры, но мы движемся кожа к коже. По ней пробегают мурашки, каждая мышца тела напряжена. Сглатываю, когда передо мной оказывается витрина, за которой множество видов пирожных. Облизываю непроизвольно губы, представляя, какая на вкус кремовая начинка вон той красоты.

– Упакуйте нам вон тех штук шесть, – четко отслеживает мой голодный взгляд Галаев и в приказном тоне обращается к продавщице, – и по паре этих и вон тех.

Та почему-то все время молчит, даже не здоровается, но мне ввиду моих собственных переживаний невдомек, что не так. И только когда поднимаю голову, ловлю ее взгляд, направленный на мужчину. А там тоска, злость и безнадега. Оу, да это вторая встреченная мною бывшая?

– Что-нибудь еще? – скалится, обнажая острые зубы.

Вот только не смотрит на меня с агрессией, обычно свойственной бывшим пассиям. В глубине ее глаз скорее жалость, усилившаяся после взора на мой живот.

– Нет, – качаю головой.

У меня полностью испортилось настроение. И даже скорое поедание вкусностей не поднимает мне его обратно. Отворачиваюсь, жду, когда он заберет упакованный продукт.

– Что опять не так? – рычит, когда мы выходим из кондитерской.

Вот и кончилось время галантного Шамиля Галаева, и снова передо мной криминальный авторитет, не терпящий чужие капризы.

– Очередная бывшая? – улыбаюсь спокойно, не проявляя ни язвительности, ни злости.

Просто все это настолько меня выматывает, что в моем положении может быть более разрушительным, чем в любой другой ситуации.

– А я по-твоему должен был монахом жить? – холодно отвечает, взгляд цепкий и темный, пробирает холодом и стужей до костей.

– Меня это не касается, – фыркаю, презрительно морща нос.

Даже самой себе не готова признаться, что меня это задевает, даже сильнее, чем мне бы того хотелось. И каждая смотрит на него с такой надеждой и тоской, что невольно закрадывается мысль – неужели только со мной он настолько жесток, проявляя все темные грани своего характера? Или же эти женщины – просто мазохистки?

– Сама себя обманываешь, кукла, – усмехается вдруг беззлобно мужчина, а затем неожиданно наклоняется и шепчет мне жарко в ухо, – но ты узнаешь, что их во мне так привлекает. Очень скоро…

И это прямое обещание посылает импульсы по моему разгоряченному телу, током проходясь по нервной возбужденной системе. Мы стоим возле машины, не спеша садиться внутрь. Пакет мужчина передал водителю, а ладонью оперся о пассажирскую дверь, так что открыть ее при всем желании мне не удастся.

– Но сначала ты подпишешь договор, девочка, – поглаживает меня по спине, тут же рассеивая все очарование момента.

– Нет, – упрямо качаю головой, не позволяя собой помыкать и заставать врасплох.

– Я умею делать хорошо и быть добрым, – носом касается моего виска, а затем зарывается в пышную гриву моих волос.

И так это интимно, что меня словно подбрасывает вверх, настолько неожиданна такая перемена. От угроз к соблазнению.

– Так что лови момент, пока я иду тебе на встречу, – говорит ласково, но я не обманываюсь его тоном ни на секунду.

И его рука, сжимающая мою шею, тому подтверждение. Мужская ладонь не душит, но крепко обхватывает, намекая, что стоит ему лишь чуточку сильнее сжать, как он легко может переломить меня пополам. От страха трясутся поджилки, но я продолжаю упрямо смотреть ему в глаза.

– Садись, – говорит бесстрастным тоном и отходит, открывает дверь, словно ничего только что между нами не происходило, – даю тебе время до родов. Сейчас спишу твой отказ на действие гормонов, но как только родишь, ничего не будет оправдывать твое непомерное упрямство.

Сажусь в салон с чувством облегчения, что пока что меня оставляют в покое, но тревожный звоночек в голове не дремлет. Намекает: беги, Эльвира, пока можешь, ведь после будет поздно.