Наследник для авторитета

– Весело было послушать, – скалится, глядя на Марину, которая вскрикивает и слегка скулит, но с места не двигается, – только сказать кое-что важное забыла, правда?

Не успеваю проанализировать его слова. В этот момент сзади Галаева происходит какое-то движение.

– Шеф, этого куда? – чей-то мужской незнакомый баритон. – Мы его вырубили, здоровый бугай.

– В багажник! – грубо и хлестко отдает приказ отец моих детей.

Та жестокость, с которой он расправляется со своими врагами, будит во мне первобытный ужас. О боже, дети! Я подрываюсь и хочу юркой мышкой пробежать мимо мужчины, на секунду забыв о страхе, но его руки перехватывают меня в воздухе, приподнимая над полом и прижимая к себе. Несколько секунд я барахтаюсь в его объятиях, пока до меня не доходит, что это бесполезно. Силы не равны. Стальная мужская хватка не дает мне сдвинуться с места.

– Куда собралась? – жесткий тон не оставляет сомнений, что он зол.

Чувствую телом напряженные до предела мышцы, часто вздымающуюся грудь и стуки сердца. Он еле сдерживает бешенство.

– Дети… – единственное, что удается просипеть, настолько сильно он стискивает мое тело, практически не давая дышать.

– Иди, – отталкивает меня в коридор, а сам скрещивает руки на груди и смотрит на меня черным бездонным пустым взглядом, – и без глупостей.

Говорит тихо, но цедит слова, четко выделяя каждую букву. Желваки на скулах и пульсация вены на шее делают его еще более устрашающим и пугающим. Руки-кувалды сжаты в огромные кулаки, от испуга я даже спотыкаюсь, когда делаю шаг назад.

– Не уходи! – раздается вдруг звонкий голос Марины, все это время молчавшей, – он убьет меня!

Ее тон отдает такой паникой, что это передается и мне, вот только Шамиль встает так, что полностью закрывает мне обзор на кухню своими широченными плечами.

– Иди! – рычит на меня, и я ухожу, на ватных ногах продвигаясь в сторону комнаты с детьми.

Вот только в этот момент из другой выходит ребенок лет шести и сонно протирает глаза.

– А где мама? – детский невинный голос приводит меня в сознание, выводя из ступора.

Я с ужасом поворачиваю голову обратно и слышу чужой женский вскрик. Бегу на кухню, но врезаюсь в натренированное тело какого-то незнакомца.

– Не надо, прошу! – плач Марины болью отзывается у меня в висках.

Голоса Шамиля я не слышу, только звон стекла. С ужасом представляю, что же там творится, но никто не пускает меня на кухню.

– Шамиль! – кричу изо всех сил.

Голос мой настолько наполнен паникой, что в ушах у меня звон. Слышу будто бы сзади детский плач, но все это проходит фоном.

– Уведи ее! – рычит он охраннику, который тут же следует чужому приказу.

Но я не даюсь, с истерикой луплю кулаками по мужским плечам, впиваюсь ногтями в жесткую кожу.

– Нет! Нет! – кричу и рыдаю, теряя себя и контроль над эмоциями.

Словно именно сейчас выходит вся та боль, что одолевала меня все время пленения и давления чужой воли. От неожиданности мужчина отпускает меня и делает шаг в сторону. Я же быстро бегу на кухню. А вот там все не так, как я себе это представляла.

Шамиль просто сидит за столом и барабанит по нему пальцами, напряженно наблюдая за беснующейся Мариной.

– Что происходит? – от сюрреализма ситуации и не оправдания собственных ожиданий слезы моментально высыхают.

Галаев смотрит на меня, затем на девушку, что стоит возле окна, приставив нож к своей шее.

– Наблюдаю за представлением, – мужчина встает во весь рост, занимая тем самым, казалось, половину кухни, затем демонстративно хлопает в ладоши, – браво, я оценил. А теперь успокоилась и собрала детей, вы едете с нами!

Разворачивается и берет меня за локоть, дергая в коридор.

– Я думала…

– Что я ее убиваю? – вздергивает бровь и усмехается.

Молчу, ведь все и без слов понятно. В коридоре до сих пор стоит тот мальчик, что ревет белугой. Я, было, хочу подбежать и успокоить его, но меня дергают за шкирку и не дают сделать туда и шагу.

– Пацана успокой, – говорит он мне за спину.

Оборачиваюсь, а там, в проеме, уже стоит Марина, со злобой глядя на нас обоих. Отшатываюсь, не ожидая такой быстрой смены настроения, но затем она проносится мимо и заталкивает ребенка в комнату.

– Даю пять минут на сборы, – это уже мне.

Взгляд жесткий, непримиримый. Черные бездонные глаза источают только холод и безразличие. И это пугает похлеще раздражения или гнева. Словно была пройдена точка невозврата, и назад пути нет. Я собираю детей и пожитки быстро, успеваю, видимо, в срок, потому что он ничего не говорит. Только забирает сына к себе на руки, сумки отдает своему молчаливому охраннику. Когда выходим на лестничную площадку, после нашего ухода туда заходят двое. По душу Марины, понимаю я, судя по ее бранным словам, раздающимся из квартиры. Уже в машине решаюсь хоть как-то повлиять на планы Шамиля в отношении нее.

– Она не знала, что… – замираю под его пристальным и предостерегающим взглядом.

– Ты выгораживаешь тех, кто предал тебя? – выделяет четко каждое последующее слово, казалось, забивая крышку моего гроба.

– Нет, но… – выпаливаю, понимая, что сейчас, внутри салона автомобиля, у меня есть единственный шанс ему что-то сказать. – Это все Макс, его сестра просто несчастная женщина, потерявшая мужа по твоей вине!

Не выдерживаю и кидаю обвинение ему прямо в лицо. Но после вижу, как его лицо темнеет и смурнеет, губы поджимаются, скулы напрягаются, а глаза прищуриваются. В страхе прижимаюсь спиной к сиденью сильнее, словно могу сбежать от него в замкнутом пространстве. На пару сантиметров отодвигаюсь к двери, подальше от этого чудовища.

– Лучше о себе заботься, Эльвира, – устало вздыхает он и прикрывает глаза, тяжело при этом вздыхая, – кто поможет тебе?

И его вопрос заставляет меня замереть на месте. Сердце испуганно маленькой птичкой колотится за грудиной, предчувствуя серьезные последствия моего побега. Чувствую, просто так такую самовольность он не пропустит. В этот момент в голове всплывают его слова: «…если снова вздумаешь доставлять проблемы…».

– Я просто женщина, Шамиль, – чуть ли не плачу, протягиваю ладонь, хочу прикоснуться к нему, но не решаюсь.

Рука так и зависает в воздухе. Пока мы не приехали, я переступаю через свою гордость, через принципы. Ради детей. Ради себя. Нужно быть мягче, чтобы получить то, что хочешь, Эля.

– Ты предала меня! – рычит он еле слышно, стараясь не потревожить детей.

– Предают тех, кому обещают быть верными, – говорю с горечью.

Вижу, как дергается от злости его щека. Но он молчит, не орет на меня. Только смотрит, словно ждет дальнейших моих слов.

– Ты просто захотел меня, – каждое слово дается мне с трудом, словно горло натерли наждачной бумагой, а язык пропустили через шредер, – взял по праву сильного, даже не спросив ни моего мнения, ни желания… – глубоко вдыхаю кислород, стараюсь дышать ровно. – Я не хотела беременности, но так вышло, что судьба распорядилась иначе. И даже тут ты просто присвоил меня, поселил в доме, где каждый относился ко мне враждебно и с неприязнью. Мне запрещали есть то, что я хочу, кормили едой, что я ненавижу, и даже права выбора и слова у меня не было. Ты отнял у меня все! Всю мою жизнь!

К концу речи ударяюсь в слезы, всхлипываю и шмыгаю, чтобы продолжить. Больше никогда я не смогу сказать этого вслух и настолько сильно оголить свою душу.

– А я ведь человек, Шамиль, – сквозь пелену слез смотрю на его лицо, но практически ничего не вижу из-за переживаний, – хочу любить и быть любимой, не бояться нового дня, людей вокруг себя, и хочу лучшего для своих детей. Даже их у меня могут отнять в любой момент! Ты, твои родители… твоя невеста Мадина…

– Забудь о ней, – резко говорит мне, перебивая на секунду.

Никак не комментирую, до меня плохо доходят сейчас его слова. Но я вижу, что впервые за все время нашего знакомства он слушает меня, а самое главное, слышит. Это дорогого стоит.

– Я… – пытаюсь сказать, но словно задыхаюсь, хватаю ртом воздух и громко всхлипываю. – Уф, – вздыхаю и запрокидываю голову. – Я просто хочу свою жизнь обратно…

Последнее говорю в потолок и словно в никуда, ни к кому конкретному не обращаясь. В салоне после моей пламенной речи тишина. Машина останавливается. Смотрю в окно и вижу знакомый до боли дом и стоящую на крыльце Хаят.

– Я услышал тебя, – говорит Шамиль, не спеша выходить из салона.

Смотрит на меня пристально, будто хочет мне что-то сказать, но затем вздыхает и выходит из автомобиля. А вот у меня словно груз свалился с плеч.