Неприступный герцог

Глава 9

Войдя в священные ворота Итона в тринадцать лет, герцог Уоллингфорд тотчас же заметил Финеаса Берка. Впрочем, этого довольно высокого парня с копной ослепительно-рыжих волос, отливающих золотом в лучах сентябрьского солнца, сложно было не заметить. Тонкими, как палки, руками он сжимал ранец. Его сопровождал слуга в черном костюме, тащивший большой сундук, застегнутый на кожаные пряжки, и ослепительной красоты леди. Уоллингфорд ткнул своего приятеля локтем в бок и в грубоватой манере, присущей тринадцатилетним мальчишкам, обсуждающим что-то очень важное, спросил:

— Кто этот рыжий?

Приятель Уоллингфорда — наследник графа Тэмдауна — проследил за его взглядом и рассмеялся:

— Как? Ты не знаешь? Это же твой собственный дядя.

Уоллингфорд разбил другу подбородок — так, по его мнению, следовало поступать в ответ на вопиющую клевету. Но, выйдя на прогулку на следующее утро, он с изумлением встретил собственного деда, августейшего герцога Олимпия, стоявшего на пешеходном мосту через Темзу, в тени Виндзорского замка, и вовлеченного в весьма доверительную беседу с долговязым рыжеволосым новичком.

Собственный отец Уоллингфорда никогда не удостаивался чести поговорить с герцогом так, как делал это тощий незнакомый мальчишка.

Иногда по понедельникам, особенно если погода выдавалась ненастной, Уоллингфорду начинало казаться, что он снова ощущает, как подкатывает к горлу желчь. Совсем как в тот день на мосту.

Но сегодня был вторник, а погода прекрасна, как только может быть весной в Италии. Кроме того, Уоллингфорд давно уже привык к тому, что испытывал к Финеасу Берку какую-то странную привязанность и волновался за состояние его рассудка.

Впрочем, рассудок самого Уоллингфорда переживал не лучшие времена. Герцог провел ладонью по гладкой кожаной поверхности седла, взял тряпицу и начал тереть его медленно и задумчиво, не зная, правильно ли он подходит к чистке седла. Он никогда не был свидетелем того, как это делается, а до недавнего времени вообще не подозревал, что седло необходимо чистить и смазывать. Однако полагал, что этот процесс очень похож на чистку кожаных сапог, которые он привык чистить самостоятельно несколько недель назад. Нужно просто засучить рукава и взяться за дело.

Если это умеет делать камердинер, то герцог и подавно сможет.

Уоллингфорд начал тереть сильнее и вскоре с удовлетворением отметил, что кожа заблестела, стала мягкой и эластичной под его пальцами, а это уже что-то. После ночи, наполненной мечтами об Абигайль Харвуд, распластанной на огромном обеденном столе, освещенной свечами, после раннего пробуждения и верховой прогулки по окрестным холмам, после нескольких часов попыток обуздать свою готовую выплеснуться через край страсть, Уоллингфорд с огромным удовольствием отдался такой простой задаче, как чистка седла. Польза от собственной деятельности тоже принесла ему немалую радость. Ведь теперь он мог кивнуть на седло и сказать: «Видите, и я сделал сегодня что-то стоящее. Вернул своему седлу былое великолепие».

Он мог усовершенствовать свои навыки и непременно сделает это.

И все же совершенствование навыков шло бы гораздо быстрее и проще, если бы рядом не было похожей на королеву эльфов пышногрудой соблазнительницы, готовящей его моральное падение с веселой прямотой.

Солнце приятно согревало спину. Уоллингфорд повесил седло на ограду, чтобы облегчить себе задачу и одновременно насладиться погодой. С минуты на минуту он ждал появления Абигайль Харвуд с ее прямолинейными замечаниями, но она так и не появилась. Герцог должен был испытать облегчение, но вместо этого почему-то ощущал тревогу.

Он усиленно тер седло до тех пор, пока блеск кожи не начал слепить глаза. Так почему же он тревожился? Из-за планов, которые вынашивала Абигайль? Или потому, что очень хотел, чтобы она пришла? Хотел услышать ее голос и почувствовать прикосновение ее руки к своему локтю?

Уоллингфорд немного отошел назад, чтобы полюбоваться делом рук своих, когда за его спиной раздалась тирада на богатом гласными звуками итальянском языке.

— Джакомо, друг мой, — произнес герцог, оборачиваясь, — вам стоило предупредить о своем появлении, иначе я мог бы вас поранить.

— Синьор герцог, я сломал ногу! — Джакомо схватился за больное место и принялся скакать на одной ноге.

Уоллингфорд сложил руки на груди.

— Не повезло. Когда переведете дыхание, потрудитесь объяснить, почему вы так тихо и незаметно подкрались ко мне сзади? Не торопитесь, — добавил герцог, снимая с рукава жесткий конский волос. — У меня много свободного времени.

— Я вовсе… не подкрадывался, синьор! — охнул Джакомо. Он перестал прыгать и очень медленно поставил ногу на поросшую травой землю. — И не сделал ничего дурного. — Джакомо осторожно перенес вес тела на больную ногу и сделал шаг. Его медленное передвижение сопровождалось вздохами и тихими постанываниями.

— Говорите, Джакомо, — велел Уоллингфорд, — или можете не трудиться, я попытаюсь догадаться сам. — Он задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Если бы я рискнул предположить — а я вовсе не любитель пари, хотя и заключал их один или два раза, — я бы сказал, что это каким-то образом связано… дайте подумать… — Он щелкнул пальцами. — С женщинами.

— С женщинами, — презрительно повторил Джакомо, как если бы речь шла о навозе, а потом с сожалением вздохнул: — Нет, дело не в них.

— Вот как? Вы меня удивляете. — Уоллингфорд вздохнул с облегчением. Господь свидетель, его нельзя было назвать ярым защитником представительниц слабого пола, но постоянное нытье Джакомо и его жалобы на обитательниц замка Святой Агаты заставляли его чувствовать себя рыцарем. Ибо никто, кроме него, Уоллингфорда, не имел права говорить плохо об Абигайль Харвуд.

Джакомо покачал головой:

— Нет, синьор герцог, женщины сегодня убираются в замке к приезду священника.

— Священник приезжает? Черт возьми!

— Синьор герцог! — Джакомо перекрестился. — Si, signore. Чтобы освятить дом… Э, весной Господь наш возрождается… — Он выразительно защелкал пальцами.

— Вы говорите о Пасхе? — догадался Уоллингфорд. Ну и ну! Неужели скоро Пасха?

— Да, Пасха! Женщины сегодня убираются в замке, grazie a Dio [6], но синьор Берк…

— Берк? Что, черт возьми, случилось с Берком? — сурово спросил Уоллингфорд. Жуткие картины замелькали у него перед глазами: взрыв газа, воспламенение мотора, пролитый на научный прибор чай. С тем, кто целыми днями возится с этими адскими агрегатами, может произойти все, что угодно.

Джакомо прижал руку к сердцу.

— Ему нужна помощь, синьор. У него есть провода… батареи… — Он подался вперед. — А эта дьявольская женщина, синьора Морини, любит приходить и мучить его…

— Ага! Значит, все-таки женщина!

Джакомо пожал плечами:

— Как знать, синьор герцог? Но лучше все же поберечься.

Уоллингфорд представил себе мастерскую Берка, залитую лучами солнца и заполненную разными механизмами, с ее мужскими запахами масла, металла и кожи, с тихим бормотанием и ругательствами Берка. Место для труда, открытий и изобретений. Где леди Морли спокойно может проворачивать свои проделки.

Поглощенный собственными проблемами, Уоллингфорд совсем забыл про Берка. Умного, непреклонного Берка, своего дорогого друга, который оказался легкой добычей для вдовствующей маркизы Морли.

А еще, и это было очень важно, Абигайль Харвуд ни за что не придет в голову посетить мастерскую Берка таким чудесным весенним утром.

Уоллингфорд перекинул седло через руку.

— Больше ни слова, приятель. Я немедленно отправляюсь к нему.

Абигайль смотрела на блюдо, стоявшее на обеденном столе.

— Вы уверены? — спросила она.

— Si, синьорина. Это традиция. Священник благословляет яйца, чтобы замок наполнился жизнью. — Экономка кивнула головой, покрытой сегодня белым платком, призванным, видимо, почтить непорочность Всевышнего и его представителя на земле, и провела рукой по глянцевитым белым яйцам, лежащим на расписном праздничном блюде.

— Вы действительно в это верите?

Синьора Морини бросила на англичанку укоризненный взгляд.

— Синьорина, вы верите в великое проклятие, но не верите в яйца?

— Но они кажутся такими… обычными. — Абигайль вновь посмотрела на гладкую белую скорлупу, в которой не было ни капли волшебства. — Я только сегодня принесла их из курятника вместе с остальными.

— Сейчас с ними действительно ничего не происходит, — уверенно произнесла синьора Морини. — Но вот после благословения…

— А вы уверены, что этот ваш священник действительно знает, что делает? Не спутает ли молитвы? Наши планы и так очень хрупки, Морини. — Абигайль принялась стучать по деревянной столешнице пальцами с обломанными ногтями. — Прошлой ночью мне пришлось очень непросто в общении с герцогом. Он совершенно не восприимчив ко всякого рода флирту и романтике, не говоря уже о безумной любви, которая нам необходима для снятия проклятия. Он едва не застукал Роланда и Лилибет в библиотеке. Вот тогда точно был бы конец всему!

Синьора Морини улыбнулась и покачала головой:

— Не стоит беспокоиться о герцоге. И тем более о священнике. Это судьба. Я поняла это с того самого мгновения, как увидела вас на пороге замка. На этот раз удача с нами.

— На этот раз? — спросила Абигайль. — Значит, здесь бывали и другие люди?

— Ну конечно. Каждые тридцать, пятьдесят лет мы снова и снова испытывали судьбу. В нашем замке бывали различные леди и джентльмены. Но каждый раз, — экономка отмахнулась, — ничего не происходило. Поэтому оставалось лишь ждать и пытаться снова.

— О, Морини. — Абигайль похлопала экономку по руке. — Я постараюсь сделать все от меня зависящее. Очень постараюсь. Сейчас, в этот самый момент, Александра находится в мастерской с мистером Берком. Да и мог ли он перед ней устоять? А еще я уверена — что-то произошло между Лилибет и Пенхэллоу прошлой ночью. Она зарделась как… как… — Абигайль никак не могла подобрать подходящего слова.

— Роза?

— Да, как роза! Совершенно верно! Точно ароматный розовый бутон, когда сэр Роланд вошел в дверь в этой своей стремительной манере. Они не станут ходить вокруг да около слишком долго. Я в этом уверена. — Абигайль мечтательно вздохнула и облокотилась спиной о покрытую осыпающейся штукатуркой стену.

— А вы, синьорина? Вы и синьор герцог? — тихо спросила Морини.

Абигайль закрыла глаза и прижала ладони к шероховатой стене за спиной.

— О да, герцог. Я как раз хотела поговорить с вами об этом. Как я уже сказала, мы почти добились желаемого в случае с остальными обитателями замка. Все они просто созданы для брака и бесконечной преданной любви. Но видите ли, Морини…

— Синьорина.

Абигайль открыла глаза и посмотрела на экономку.

— Между мной и герцогом нет ничего похожего. Да, физически мы привлекаем друг друга, хотя, конечно, герцог ни за что не станет делать шагов к сближению. Так что я думаю… Морини, вы должны понять: это не для него.

— Не для него, синьорина?

— Я хочу сказать, некоторые люди совсем не созданы для семейной жизни. Для верности в браке. А герцог, даже если влюбится в меня, хотя об этом очень трудно будет догадаться, ибо он держит все эмоции в себе… Но если все-таки подобное случится…