Любовь и другие слова

— Мне нужно подняться наверх, чтобы подготовиться. Ты в порядке?

Я киваю, и Эллиот наклоняется, прижимаясь к моему лицу, целует меня в лоб, а затем в щеку, кажется, из инстинкта. Он не успевает осознать, что сделал, как отстраняется, улыбаясь мне. Ни разу по дороге в дом, чтобы встретиться с женихами, он не обернулся, широко раскрыв глаза от осознания того, что он только что поцеловал меня так, как делал это много раз, когда был моим.

Когда он уходит, я оглядываюсь вокруг, понимая, что никого здесь не знаю. Вся семья Петропулосов находится внутри, и хотя я видела кузенов, тетушек и дядюшек время от времени, я не знаю никого из них достаточно хорошо, чтобы просто подойти и завязать разговор.

Может быть, поэтому твой круг общения так мал, — раздается у меня над ухом голос Сабрины.

Маленький круг — это качественный круг, — фыркаю я в ответ, протягивая руку за креветкой, обернутой беконом, когда она проносится мимо меня на подносе.

Я подношу ее ко рту, когда рука обхватывает мой локоть. Повернувшись от удивления, я говорю: — Ой, извините! — и начинаю передавать закуску обратно, пока не понимаю, что это всего лишь Алекс, и я только что уронила креветку ей в руку.

Она смотрит на нее, потом на меня, затем пожимает плечами и засовывает ее в рот. — Пойдем со мной, — бормочет она, откусывая кусочек. — Мы сидим впереди.

— Что? — говорю я, сопротивляясь, когда она тянет меня вперед. — Нет, я…

— Не спорь, — говорит она, шагая вперед. — У меня строгие инструкции от мамы: ты — семья.

У меня перехватывает в горле — клубок ватных эмоций застрял там. Натянув на плечи свою накидку, я следую за ней к месту на стороне жениха, в самом первом ряду.

Алекс садится на третье место, а я сажусь рядом с ней на четвертое. — Скоро начнется, — говорит она. — Мама сказала мне сесть, чтобы люди подошли. Правда?

Я оглядываюсь на нее и вижу, что да, люди начинают прокладывать себе путь к юзерам, ожидающим у входа в проход. Места заполняются, солнце садится, и сцена захватывает дух.

— Я давно хотела встретиться с тобой, — говорит Алекс, глядя вперед на алтарь — небольшую деревянную арку, украшенную такими пышными цветами, что мне хочется протянуть руку и отщипнуть лепесток, чтобы убедиться, что он настоящий. — Что ж — встретимся снова.

— Со мной? — Ей было всего три года, когда мы с Эллиотом поссорились.

Ссора.

Боже, какая странная фраза. У других людей бывают размолвки. То, что произошло у нас, было похоже на разрыв. Но так ли это было на самом деле? Может быть, прорыв вдоль линии разлома. Молоток треснул по нашему слабому месту. А судьба вошла в него с отбойным молотком.

Алекс кивает, поворачиваясь ко мне. Она так похожа на Эллиот в четырнадцать лет, что у меня на секунду перехватывает дыхание, как будто меня ударили в солнечное сплетение. У нее лесные глаза, широко расставленные за очками. Ее волосы густые и темные, едва укрощенные цветами, приколотыми вокруг ее овального лица. Шея длинная, лебединая, руки тонкие и костлявые. На Алекс это выглядит как — то изящно; возможно, потому что она танцует и научилась использовать свое стройное телосложение в своих интересах. Тело Эллиота всегда напоминало ящик, полный инструментов: острые углы, длинные кости, опасные при неуклюжем обращении.

— Он так тебя любит, — говорит она. — Клянусь, он никогда не приводил девушку домой.

Мое сердце замирает.

Она кивает. — Серьезно. Мои родители думали, что он гей. Они говорили: — Эллиот, ты знаешь, мы любим тебя, несмотря ни на что. Мы просто хотим, чтобы ты был счастлив… — а он такой: — Я очень ценю это, ребята, а потом мы все просто уставились на него, типа: — Так когда ты собираешься привести своего парня домой?

Я немного смеюсь, не зная, что сказать. — Но в конце концов он привел кого — то домой. Я уверена, что она им понравилась.

Она пожимает плечами. — Рейчел была милой.

Мое сердце замирает. — Рейчел была первой девушкой, которую он привел домой? Это было — сколько, год назад?

Алекс оглядывается через плечо, чтобы проверить, как продвигается рассадка. Они немного заполнены, поэтому она наклоняется ближе, когда гитарист и вокалист начинают готовиться к исполнению процессии. — Мама назвала ее 'Мейси' три раза, когда она в первый раз пришла на ужин.

— Уф, — говорю я, — неловко. — Теперь, после встречи с Рейчел, я испытываю дополнительную симпатию. В той первой встрече многое приобрело смысл.

— В любом случае, — говорит Алекс, улыбаясь мне, — он в конце концов признался нам, что был влюблен в тебя еще со школы. Я рада, что ты вернулась в его жизнь. — Быстро подняв руки, она добавляет: — Даже если вы просто друзья. Ладно, я замолчу. — Она прикусывает губу, а затем поспешно добавляет: — И мне очень жаль твоего отца, Мейси. Я его не помню, но мама говорила, что он был очень хорошим человеком.

— Спасибо, милая. — Я обнимаю ее за плечи, притягивая к себе. — Я скучала по вам всем как сумасшедшая.

В толпе воцаряется тишина, когда гитарист начинает играть простую, ноющую прелюдию, прежде чем вокалист плавно переходит к версии Джеффа Бакли 'Аллилуйя'. Первыми к алтарю идут пожилые люди, предположительно бабушка и дедушка Элзы. Они сидят в секции напротив нас, пока мисс Дина и мистер Ник идут к алтарю с Андреасом между ними. Улыбка мисс Дины такая сияющая, что у меня перехватывает дыхание, и я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Дело не только в том, что это свадьба — хотя я всегда плачу на свадьбах. Дело в песне, в обстановке, в том, что я снова в объятиях людей, которых люблю больше всего на свете. Впервые за все время, сколько я себя помню, я не чувствую себя одинокой.

Андреас стоит во главе прохода и смотрит на свою невесту в ожидании. Мисс Дина сидит рядом с Алексом, но тянется к нему через колени, берет мою руку и держит ее так крепко, что я чувствую ее любовь, ее смятение и — превыше всего — ее облегчение в этом единственном, трепетном прикосновении.

Далее Ник — младший с одной из подружек невесты. Он пополнел, бочкообразный, как его отец, высокий, как оба его родителя. С бородой он больше похож на дровосека, чем на окружного прокурора. Если честно, я не могу представить его в акульей шкуре.

Затем Джордж и Лиз, рука об руку, с легкими улыбками. Они представляют собой такое идеальное сочетание счастливых лиц и уверенной походки, что я ловлю себя на том, что ухмыляюсь, и у меня разбегаются глаза.

Алекс протягивает мне салфетку. — Два плача, по обе стороны от меня.

— Шшш, — шепчет мисс Дина. — Просто подожди. Скоро это поразит тебя.

Я как — то не готова к этому — я забыла, что Эллиот пойдет к алтарю — и вид его, с миниатюрной белокурой подружкой невесты на руках, его спокойная улыбка, когда он смотрит в глаза собравшимся гостям, — это удар по эмоциям, плотно сжимающим мое нутро. Тепло вырывается наружу.

Он так хорошо выглядит.

Улыбающийся, ростом выше шести футов, с легкостью в своей коже. Он смотрит на меня после того, как оставляет подружку невесты возле алтаря, и наши глаза встречаются и задерживаются.

Прошло уже несколько часов с тех пор, как я думала о своем бывшем женихе, но, увидев Эллиота сейчас — у алтаря и в смокинге, — я поняла, насколько все было монументально неправильно с Шоном. И как неправильно это было бы с кем — то, кроме Эллиота.

Отступив назад, он занимает позицию во главе группы женихов и успевает отвести взгляд от меня, когда музыка меняется, и гитара начинает напевать начальные ноты песни Элвиса Костелло 'She'.

Толпа встает. Я знаю, что должна искать невесту, но моя голова направлена только вперед, и я не могу перестать смотреть на Эллиота.

Он чувствует мое внимание, я уверена, потому что он моргает, поворачивает голову и встречает мой взгляд. В его глазах звучит вопрос, игриво — очевидный. Что, черт возьми, с тобой не так?

Я не знаю, что еще сделать, поэтому просто произношу слово — Да.

Да, я твоя.

Да, я готова.

Да, я люблю тебя.

Тогда: Пятница, 8 декабря

Одиннадцать лет назад

— Боже, эта книга потрясающая, — прошептал Эллиот, переворачивая страницу.

Внутренне я злорадствовала. Наконец — то мистер Сноб МакКлассикспэнтс читает Уолли Лэмба.

Я перевернулась на живот и посмотрела на него, сидящего на футоне. — Я говорила, что он тебе понравится.

— Ты полюбила, — сказал он. — И я люблю.

Наконец — то нам разрешили вернуться в комнату вместе — дверь была открыта — потому что было слишком холодно, чтобы отправлять нас на улицу, а папа не хотел слушать, как мы шепчемся внизу весь день.

Выпускной год уже был совершенно безумным, и большинство выходных в ноябре мы проводили дома в Беркли, готовясь к подаче документов в колледж, сдаче экзаменов и защите дипломных работ. Мы пытались подать документы в школы в одних и тех же городах, если не в одни и те же колледжи, и интенсивность нашей потребности в координации заставляла нас постоянно проверять друг друга. Это был первый уик — энд, когда я действительно была с Эллиотом за последние пять недель, и было сильное подводное течение, которое толкало нас все ближе и ближе, и ближе друг к другу, даже с открытой дверью.

— Ты должен поклоняться мне, — сказала я ему.

Он посмотрел на меня поверх оправы своих очков, подняв брови. — Да.

Я усмехнулась. — Или быть моим рабом.

— Я бы хотел. — Он закрыл книгу, опираясь локтями на длинные бедра. — Так и есть. — Теперь я полностью завладела его вниманием.

— Обмахни меня пальмовыми ветвями и накорми крошечным сочным виноградом.

Казалось, что воздух перестал двигаться между нами.

— Скажи это слово еще раз, — хрипло попросил Эллиот.

— Веер.

— Нет.

— Крошечный.

Он вздохнул, превозмогая себя. — Мейси.

— Виноград.

Он вернулся к своей книге, издав усталый рык. — Заноза в заднице.

Я ухмыльнулась, облизала губы и дала ему то, что он хотел: — Суккулент.

Он поднял голову, глаза потемнели.

Дверь открыта.

— Сочный, — прошептала я снова, и он сполз на пол, наклонился, чтобы поцеловать меня в шею, щекоча. Я извивалась, поглядывая на дверь. — Ты такая зануда.

Его язык прошелся по моему горлу, и я услышала его улыбку, когда он сказал: — Запусти руку в мои штаны.

Я захихикала, резко прошептав: — Что? Нет. Мой папа буквально в двадцати футах от меня.

Наши глаза расширились в унисон, как вдруг на подъездной дорожке завелся двигатель автомобиля, шины захрустели вниз, вниз, вниз и затем исчезли.

— Хорошо. Я думаю, он больше, чем в двадцати футах, — пробормотала я.

Эллиот отступил назад и уставился на меня, глаза были темными и плотоядными, и это было похоже на выключатель, что — то всколыхнувший внутри меня. Я протянула руку и

наконец — то

наконец — то

положила руку на пуговицы на его джинсах, почувствовала то, что очень хотела почувствовать там.

— И что теперь? — спросила я. Это происходило. Это происходило. Я прикасалась. Это. Его — его.

Брови Эллиота поднялись до линии волос. — Ты не знаешь?