Любовь и другие слова

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

— Несмотря на то, что мы родились у одних родителей и выросли в одном доме, мы с Андреасом не могли быть более разными, — говорит Эллиот, открывая свой свадебный тост и засовывая одну руку в карман брюк смокинга. Он стоит на переднем крае простора столов, цветов и свечей, и на его губах играет крошечная ухмылка.

— Я учился, а он… — Эллиот почесал бровь. — Ну, он был спортивным.

Гости понимающе смеются.

— Я был одержим, он был неряшлив. — Еще один благодарный гул. — Я выучил латынь, а он общался в основном на ворчании и хмурился. — На этом я присоединяюсь к искреннему смеху. — Но каждый, кто нас знает, понимает, что у нас есть одна важная общая черта. — Эллиот бросает короткий взгляд на меня, боковым зрением, как будто не может удержаться, а затем снова на Андреаса. — Когда мы любим, мы любим во имя добра.

Эмоциональный ропот прокатывается по комнате, и мое сердце растворяется в лужице теплого меда.

— Андреас встретил Элзу, когда ему было двадцать восемь. Конечно, у него и раньше были девушки, но ничего подобного. Однажды в субботу он вошел в дом мамы и папы с физически обветренным лицом. Глаза расширены, рот открыт, Андреас потерял способность говорить на своем обычном, очень базовом словарном запасе. — Снова поднимается смех, ликующий. — Он привел ее домой на ужин, и можно было подумать, что он пригласил английскую королеву. — Эллиот улыбнулся матери. — Он ворчал на маму, что она приготовит. Он пилил папу за то, что у него все время не идет игра 'Девятки'. Он ворчал на меня за то, что я не делаю что — то странное, например, не цитирую Кафку или не показываю фокусы с зеленой фасолью. Для человека, который никогда добровольно не убирался в собственной спальне, такое дотошное поведение было примечательным.

Моя улыбка широко расплывается по лицу; легкомысленная, влюбленная линия разлома.

— И с тех пор он был таким же внимательным, верным и преданным каждый день. Четыре года я наблюдал, как ты влюбляешься все сильнее. Сказать, что Эльза хорошо подходит Андреасу, значит преуменьшить. Очевидно, она любит мясные головы. — Смех. — И, видимо, мы ей тоже очень понравились.

Эллиот поднимает свой бокал, тепло улыбаясь своему брату и новой невестке. — Элс, добро пожаловать в нашу семью. Я не могу обещать, что она будет спокойной, но я могу обещать, что ты никогда не будешь так любима, как когда вернешься к нам домой.

Раздаются аплодисменты, звенят бокалы. Эллиот наклоняется, чтобы обнять их обоих, а затем возвращается на свое место рядом со мной.

Под столом он берет меня за руку. Его рука дрожит.

— Это было потрясающе, — говорю я ему.

Он наклоняется и улыбается, откусывая свободной рукой кусочек лосося. — Да?

Я наклоняюсь и прижимаюсь губами к его. Они теплые и немного шершавые, как мягкая наждачная бумага. Это все, что я могу сделать, чтобы не обнажить зубы и не укусить его за малейший кусочек. — Да.

Когда мои губы отрываются от его губ, на них остаются двойные лепестки помады. Я тянусь вверх, неохотно размазывая ее большим пальцем. Мне вроде как понравилось. Эллиот продолжает есть, улыбаясь мне, пока я вожусь с ним, и никогда в жизни я не чувствовала себя такой блаженной.

Ощущение пузырчатое, как от выпитой рюмки — то, как она согревает путь от горла до желудка. Но здесь все кажется теплым. Я притягиваю его руку к себе поближе, к себе на колени, высоко на бедро. Он останавливается с вилкой на пути ко рту, посылая мне лукавую улыбку, но затем берет кусочек и жует, наклоняясь влево, чтобы прислушаться, когда Андреас стучит его по плечу.

Начинается музыка для первого танца, и Андреас с Элзой встают, выходят в центр зала, танцуют соло всего несколько тактов, прежде чем диджей вызывает всех. А потом выходят мисс Дина и мистер Ник, а затем и родители Элзы. Эллиот смотрит на меня, приподняв бровь в явном вопросе… и вот мы начинаем.

Он ведет меня к месту в центре танцпола, обхватывая меня рукой за талию, пока я не оказываюсь прямо напротив него: грудь к груди, живот к животу, бедра к бедрам.

Мы раскачиваемся. Мы даже не танцуем. Но наша близость воспламеняет мое тело, и я чувствую, что и его тоже. Прямо напротив меня, он наполовину тверд, его поза демонстрирует голод, который он испытывает.

Я тоже хочу быть ближе. С одной рукой, зажатой в его руке, другая на его плече, скользит по шее, затем — медленно — в его волосы. Эллиот прижимает наши соединенные руки к груди и наклоняется, прижимаясь щекой к моей.

— Я люблю тебя, — говорит он. — Мне жаль, что я не могу справиться с реакцией моего тела на тебя.

— Все в порядке. — Я отсчитываю пятнадцать ударов сердца, прежде чем добавить: — Я тоже тебя люблю.

Он реагирует на это крошечной заминкой в дыхании, легкой дрожью в плечах — он впервые слышит, как я говорю это.

— Правда?

Моя щека трется о его щеку, когда я киваю. — Всегда любила. Ты знаешь это.

Его губы настолько близко к моему уху, что касаются раковины, когда он спрашивает: — Тогда почему ты меня бросила?

— Мне было больно, — говорю я ему. — А потом я сломалась.

Теперь он реагирует. Его ноги останавливаются на полу. — Что сломало тебя?

— Я не хочу говорить об этом здесь.

Он отстраняется, его глаза мелькают между моими, как будто там могут быть разные сообщения. — Ты хочешь уйти?

Я не знаю. Я хочу уйти… но не для того, чтобы поговорить.

— Когда смогу, — говорю я. — Позже — хорошо.

— Где?

Где угодно. Все, что я знаю, это то, что мне нужно побыть с ним наедине. Нужно в этой беспокойной, напряженной манере. Я хочу быть с ним наедине.

Я хочу его.

— Мне все равно, куда мы пойдем. — Я скольжу другой рукой по его груди, по шее и в волосы. У Эллиота перехватывает дыхание, когда он понимает, что я делаю: притягиваю его к себе, чтобы поцеловать.

Его губы накрывают мои в горячке, руки двигаются, чтобы обхватить мое лицо, прижать меня к себе, как будто мой поцелуй — нежная, мимолетная вещь.

Его поцелуй — это истошная молитва; преданность льется из него. Он посасывает мою нижнюю губу, мою верхнюю, наклоняет голову, чтобы поцеловать еще и еще глубже, прежде чем я отстраняюсь, напоминая ему крошечным движением глаз, где мы находимся и сколько людей это заметили.

Эллиоту на них наплевать. Он берет меня за руку и ведет вниз по ступенькам с освещенной танцплощадки в сад.

Наши туфли шаркают по мокрой траве. Я подтягиваю платье в кулак и бегу за ним.

Мы спускаемся все глубже по тропинке, в черноту, где я слышу только жужжание насекомых и шелест ветра в листьях. Голоса исчезают в свете позади нас.

Тогда: Воскресенье, 31 декабря

Одиннадцать лет назад

Папа материализовался рядом со мной, держа в руках фужер шампанского для него и фужер того, что подозрительно пахло имбирным элем, для меня.

— И даже ни одного бокала? — спросила я, притворно хмурясь. — Эта вечеринка — отстой.

Папа принял это как должное, обведя комнату впечатляющим взглядом, потому что эта вечеринка, совершенно очевидно, не была отстойной. Она проходила в Садовом дворе отеля 'Палас' и была заполнена красивыми людьми, с которых сыпались драгоценности и которые были — к счастью — удивительно оживлены. Вся комната была украшена тысячами, может быть, даже миллионом крошечных белых огоньков. Мы встречали Новый год в самом сердце созвездия. Несмотря на то, что я была вдали от Эллиота, я не могла пожаловаться.

До полуночи оставалось всего несколько минут, а вокруг нас уже сгущалась толпа, прижимаясь к бару, чтобы все успели выпить до наступления Нового года.

Мой клатч, зажатый под мышкой, начал вибрировать. Я посмотрела на папу, который дал мне единственный разрешающий кивок, и вышла в коридор.

Я опустила взгляд на телефон. Одиннадцать пятьдесят пять. Мне звонил Эллиот.

— Привет, — сказал я, задыхаясь.

— Привет, Мейс. — Его голос был густым и счастливым.

Я прикусил губу, чтобы не рассмеяться. — Вы выпили пару коктейлей, мистер Петропулос?

— Один или два. — Он засмеялся. — Видимо, я легкомысленный.

— Потому что ты не пьешь. — Продвигаясь вглубь тихого коридора, я прислонился к стене. Шум с вечеринки слился с фоновым шумом: голоса, звон бокалов, музыка. — Где ты?

— На вечеринке. — Он замолчал, и я услышала шарканье на заднем плане, звук дверного звонка вдалеке. — В… чьем — то доме.

– 'Чьем — то'?

Он колебался, и по выдоху воздуха, который я услышала на другой линии, по тому, как он держал трубку, я поняла, что будет дальше. — У Кристиана.

Я замолчала на мгновение. Я знала о Кристиане достаточно, чтобы почувствовать слабое беспокойство по поводу его влияния. Все всегда становилось слишком диким, когда рядом был Кристиан, по крайней мере, так говорил Эллиот. — Ах.

— Не надо 'Ах', Мейси, — сказал он, голос низкий и медленный. — Это домашняя вечеринка. Это вечеринка с большим количеством людей в большом доме.

— Я знаю, — сказала я, сделав глубокий вдох. — Просто будь осторожен. Тебе весело?

— Нет.

Усмехнувшись этому, я спросила: — А кто еще там есть?

— Люди, — пробормотал он. — Брендон. Кристиан. — Пауза. — Эмма. — Мой желудок сжался. — Другие люди из школы, — быстро добавил он.

Я услышала, как что — то упало и разбилось на заднем плане, тихое: — Ой, остановись, — Эллиота и смех девушки, которая назвала его по имени, прежде чем он, казалось, переместился в более тихое место. — И, я не знаю, Мейс. Тебя здесь нет. Так что мне плевать, кто здесь.

Я натянуто рассмеялась. Этот звонок был как толчок вперед, в жизнь, где мы вместе пили пиво, жили в общежитии и часами оставались наедине. Я чувствовала, как наше будущее надвигается, дразня.

Заманчивое.

— Где ты? — спросил он.

— Я на шикарном вечере.

— Точно, точно. Черный галстук. Общество.

Я оглянулась через плечо на широкий бальный зал. — Все вокруг меня навеселе.

— Звучит ужасно.

— Звучит как твоя вечеринка, — отмахнулась я, наблюдая за папой, который разговаривал с симпатичной блондинкой в другом конце зала. — Похоже, папа неплохо проводит время.

— Ты надела что — то модное?

Я посмотрела вниз на свое мерцающее зеленое платье. — Да. Зеленое платье с блестками. Я похожа на русалку.

— Как диснеевская принцесса?

Я засмеялась. — Нет. — Проведя рукой по животу, я добавила, — Но я думаю, тебе бы понравилось.

— Оно короткое?

— Не совсем. Длина до колена?

— Обтягивающее?

Прикусив губу, я понизила голос. Без необходимости, конечно: вечеринка была шумной. — Не в обтяжку. Облегающее…

— Эх, — хмыкнул он. — Разве ты не предпочла бы быть в джинсах и толстовке со мной? На моих коленях?

Я хихикнула над его отсутствующим фильтром. — Определенно.

— Я люблю тебя.

Я замерла, закрыв глаза при звуке этих слов.

Скажи это снова, подумала я, и тут же задалась вопросом, действительно ли я хочу услышать от него такое признание: когда он пьян — впервые, насколько я знала, — и находится за много миль от меня.