Любовь и другие слова

— Люблю, — прорычал он. — Я люблю тебя так чертовски сильно. Я люблю тебя, я вожделею тебя и хочу тебя. Я люблю тебя как человека, с которым я хочу быть всегда. Я просто… Мейси? Ты выйдешь за меня замуж?

Время остановилось. Планеты то сходились, то расходились. Проходили годы. Голоса, музыка и звон бокалов вокруг меня исчезли, и все, что я могла слышать, это эхо его прозвучавшего предложения.

Я заикалась от нескольких звуков, прежде чем смогла заговорить.

К сожалению, — Что? — было первым, что удалось произнести связно.

— Черт, — простонал он. — Черт, я только что все испортил.

— Эллиот…?

Его голос звучал приглушенно, когда он сказал: — Ты придешь ко мне? Я хочу попросить тебя выйти за меня замуж. Лично.

Я оглядела комнату, мое сердце гулко стучало в груди. — Я… Элл… Я не уверена, что смогу прийти сегодня. Это очень важно.

— Это грандиозно. Но это реально.

— Хорошо. Я тебя поняла, — сказала я, прищурив закрытые глаза. Он сказал мне, что любит меня, и попросил выйти за него замуж в одном разговоре. По телефону. — Просто… папа ни за что не позволил бы мне выехать на дорогу со всеми этими пьяными людьми.

Он молчал так долго, что я посмотрела на свой телефон, чтобы убедиться, что не потеряла звонок.

— Эллиот?

— Ты любишь меня?

Я выдохнула и смахнула слезы. Я не хотела этого разговора — как я хотела обсудить наше будущее — но вот он был перед моим лицом, требуя, чтобы все произошло именно так. — Ты знаешь, что да. Я не хочу делать это по телефону.

— Я знаю, что не хочешь, но понимаешь ли ты, что я имею в виду? Ты хочешь жениться на мне? Ты хочешь, чтобы это было навсегда? На Козьей скале, и в библиотеке, и гуляя повсюду, и путешествуя. Ты хочешь прикасаться ко мне и быть со мной, и просыпаться с моим ртом на тебе, и ты хочешь, чтобы я был тем, кто даст тебе оргазм или… блядь, смотреть, как ты его получаешь, или что угодно? Думаешь ли ты о жизни со мной или о браке со мной?

— Элл…

— Думаю, — сказал он, задыхаясь. — Все время думаю, Мейси.

Я почти не могла говорить, так сильно бился мой пульс. — Ты знаешь, что я тоже.

— Приди ко мне сегодня вечером, пожалуйста, Мейси, пожалуйста.

Шумовые колонки начали взрываться, конфетти сыпались из невидимых контейнеров где — то высоко над моей головой, но я слышала только треск телефонной линии.

— Я приеду в следующие выходные, хорошо?

Он вздохнул: вселенский вес, погребенный в звуке. — Ты обещаешь?

— Конечно, обещаю. — Я посмотрела через комнату и увидела папу, идущего ко мне, редкая широкая улыбка озаряла его лицо. Шум заполнил другой конец телефона, и я уже почти не слышала Эллиота.

— Мейси? Я тебя не слышу! Здесь очень громко.

— Элл, иди веселись, но будь осторожен, хорошо? Ты можешь подарить мне мой новогодний поцелуй в следующую субботу.

Он сделал паузу, и я поняла, чего он ждет от меня, но я не собиралась говорить это по телефону. Особенно когда мне пришлось бы прокричать это, и я даже не была уверена, что он это запомнит.

— Спокойной ночи, — сказала я. Он замолчал, и я посмотрела на телефон, прежде чем поднести его к уху. — Элл?

— Спокойной ночи, Мейс.

Линия замолчала.

Не думаю, что я смогла бы описать хоть что — то о вечеринке после того телефонного звонка. После объятий и танца с отцом я около получаса слонялся по залу за пределами зала для мероприятий.

Я ненавидела, что не была с Эллиотом во время этого разговора.

Я ненавидела, что мы пересекли эту огромную черту, что мы признали, что у нас есть будущее — вне комнаты, в реальном мире, с настоящими отношениями — а он был далеко от меня и пьян.

Я ненавидела его голос, когда он пожелал мне спокойной ночи.

— Мейси, почему ты здесь? — спросил папа. Его туфли щелкали по мрамору, когда он шел ко мне, и шум вечеринки был похож на холодную воду, проливающуюся на мою кожу. — Ты хочешь уйти?

Я подняла на него глаза, кивнула и разрыдалась.

— Я не понимаю, в чем проблема, — сказал папа, маневрируя на крутом повороте. Я посмотрела на него, чтобы убедиться, что он действительно трезв. Я не видела, чтобы он пил, но он выглядел примерно таким же собранным, как и я. — У тебя был хороший разговор с Эллиотом, и ты расстроена из — за этого?

— Мне просто не нравится, как закончился разговор, — призналась я. — Я чувствовала, что он действительно хотел, чтобы я была там.

— Я понимаю, что ты чаще бываешь дома, чем там, но вы двое всегда так делали. В чем стресс? — спросил папа, всегда логичный. Если честно, он не знал всех подробностей. Я не говорила ему, что Эллиот сказал, что любит меня. Я, конечно, не сказала ему, что Эллиот сделал мне предложение.

— Просто это было… странно.

В отличие от Эллиота, мой папа редко настаивал.

После двадцати минут молчания папа заехал на нашу подъездную дорожку и медленно заглушил машину. Повернувшись ко мне, он тихо сказал: — Помоги мне понять.

— Он мой лучший друг, — начала я, чувствуя, как в горле сжимаются слезы. — Я думаю, мы оба нервничаем по поводу того, что произойдет, когда мы определимся с тем, что будем делать в колледже, и что мы будем делать после этого — после того, как наша жизнь не будет состоять только из поездок на выходные. Мне было не по себе сегодня вечером, когда закончился звонок, и я не знаю, что я буду делать, если между нами случится что — то плохое. — Я сидела, уставившись на приборную панель в тихо тикающей машине. — Иногда я думаю, не стоит ли нам просто остаться друзьями, чтобы я не беспокоилась о том, что когда — нибудь потеряю его.

Папа поджал губы, задумавшись. — Значит, он твой Лаис.

Мои глаза снова наполнились слезами при звуке имени моей матери. Я не слышала, чтобы он произносил его много лет.

— Вы оба молоды, но… если он станет для тебя тем человеком, — продолжал отец, — ты не сможешь быть просто друзьями. Ты захочешь дать ему все, показать ему все, как ты его любишь.

Слезы пролились, стекая по моим щекам.

— Я бы взял любое количество времени с ней, — прошептал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. — Я бы взял все, что мог получить. Я не жалею ни об одном моменте любви к ней, хотя мне до сих пор больно от того, что ее больше нет.

Я кивнула, горло сжалось. — Я уже чувствую, что теряю столько времени вдали от него.

— Так будет не всегда.

— Можно я подъеду сегодня вечером? — спросила я его.

Он долго молча смотрел на меня. — Ты серьезно?

— Да.

Закрыв глаза, он сделал несколько глубоких вдохов. — Ты будешь осторожна?

Облегчение захлестнуло мои конечности. — Я обещаю.

Папа посмотрел вперед, через лобовое стекло на нашу подъездную дорожку, на свою старую машину, припаркованную рядом с новой. — Я заправил 'Вольво' сегодня утром. Ты можешь взять ее.

Я облокотилась на консоль, обхватив его руками.

— Ты позвонишь мне, как только приедешь?

Кивнув ему в шею, я пообещала.

Сейчас: Воскресенье, 31 декабря

Эллиот останавливается в густых зарослях оливковых деревьев, поворачивается и смотрит на меня. На таком расстоянии звук сверчков оглушителен; свадебная вечеринка — это далекий гул. Я представляю, как мы прошли полмили, по широкой тропинке, которая переходит из ухоженной, пыльной в фермерскую землю.

Господи, с чего начать?

Я хочу начать с прикосновений.

Он, возможно, хочет начать со слов, объяснений и извинений — моих и его. Мне еще так много нужно ему сказать.

Его грудь поднимается и опускается от силы его дыхания, и мои легкие, кажется, хлопают внутри меня, пытаясь втянуть воздух.

Я жду, что он что — то скажет, но вместо этого он просто падает передо мной на колени, обхватывает руками мои бедра и прижимается лицом к моему животу. Застыв на мгновение, я смотрю вниз на его макушку, пытаясь понять, как трясутся его плечи.

Он плачет.

— Нет, нет, — шепчу я. Мои руки запускаются в его волосы, наклоняя его лицо ко мне, и я опускаюсь, прижимаю его спиной к дереву, ползу к нему, по нему, пока его лицо не оказывается прямо напротив моего, так близко, что он расплывается. Так близко, что он — единственное, что я могу видеть. Я сдвигаю его очки на лоб и снимаю с лица, аккуратно кладу их в траву неподалеку.

— Что мы делаем? — шепчет он.

— Я скучал по тебе. — Я наклоняюсь, целуя его шею, его челюсть.

Он притягивает меня за плечи, и я вижу, как две тяжелые слезы катятся по его скуле. — Я думал, что никогда больше не прикоснусь к тебе.

— Я тоже так думала.

Он прикусывает нижнюю губу, глаза расширены. — Я возьму все, что ты мне дашь. Разве это жалко?

Я наклоняюсь, касаюсь его губ, вдыхаю чистый запах его лосьона после бритья, резкий аромат травы, мне нужен кислород, чтобы оставаться в сознании во время всего этого.

Его рот открывается напротив моего, и он садится с резким вдохом, руками снова обхватывая мою челюсть. Срочно, он возвращается за добавкой, наклоняет голову, кусает и сосет, и мне нужно глубже, больше. Мне нужен весь он. Его стоны заглушаются моими губами, зубами и дыханием. Его руки пробираются под мое платье, задирая его до талии, пока я стягиваю его галстук — бабочку, расстегивая рубашку.

Холодные пальцы скользят по внутренней стороне моего бедра. Но его грудь такая теплая под моими руками, и я проникаю внутрь, скользя ладонями по его ключицам и вниз к животу, желая ощутить каждый сантиметр.

Он произносит какие — то нечленораздельные слова, когда чувствует меня через нижнее белье. А потом его пальцы скользят по моему пупку, осторожно копаясь в кружевах, и я поднимаюсь над ним на колени, помогая ему добраться до того места, где его прикосновения нужны мне больше, чем что — либо другое в галактике.

— Ты мокрая для меня? — спрашивает он, отстраняясь, чтобы заглянуть мне в лицо. Его пальцы проникают в меня, большой палец поглаживает. — Это мне?

Я киваю, и его неверие заразительно; именно оно усиливает ощущение каждого прикосновения, заставляет меня двигаться вместе с ним, кусать его, пока он прикасается ко мне. Это то, что посылает мое тело вверх по крутой винтовой лестнице, один пункт назначения — вот он, всего на два удара выше. Еще два.

— Элл.

— Да.

— Я собираюсь кончить.

Его улыбка искривляет единственное слово: — Хорошо.

Я нащупываю его, его ремень, его молнию.

— Подожди, — говорю я своему телу. — О Боже, я уже близко.

Подожди.

Подожди. Подожди.

Он не прекращает своих действий, когда отстраняется и смотрит мне в лицо. — Ты хочешь…?

Кончики его пальцев скользят по мне, теснее, быстрее.

Неуклюже, я проникаю внутрь, нащупывая тяжелый жар его тела, обхватываю его рукой, сдвигаюсь так, что оказываюсь рядом, наклоняю его, заставляя его увлажниться от меня.

Он стонет, погружаясь в меня, и этот звук поражает меня своей древностью и дикостью.

Облегчение от этого — от его толстого и голодного, наконец — то глубоко входящего и выходящего из меня — это плавящаяся звезда, распространяющая огонь в моей крови. Он задыхается, говоря, что не хочет кончать, никогда не хочет кончать, никогда не хочет останавливаться. Я уже на острие, и наш мгновенный, бешеный трах доводит меня до этого с помощью неровных толчков. Он встает, я кончаю.