Любовь и другие слова

Сверчки и Эллиот затихают от резких, ноющих криков, вырывающихся из меня.

В наступившей тишине я чувствую, как бьется его пульс там, где мои губы встречаются с его горлом. Но потом его руки добираются до моей челюсти, обхватывают и наклоняют мое лицо к своему.

— Да? — шепчет он. Я киваю в его руках, чувствуя его вес внутри себя. — Матерь Божья, — говорит он в поцелуе, — это нереально.

Все сужается до крошечных движений моих бедер по его бедрам и мягких засасывающих поцелуев. Я почти не двигаюсь. Просто покачиваюсь, сжимаюсь. Это значит, что я не ожидаю, что он так плотно прижмется ко мне и скажет, что он близок.

Я прижимаю вопрос к его губам: — Ты хочешь, чтобы я остановилась?

— Только если ты ничего не принимаешь. — Его язык встречается с моим, и он стонет. — Мейси, дорогая, я так близок.

Я не уверена, почему именно в этот момент я осознаю реальность того, что мы занимаемся любовью, все еще почти одетые, где — то в садах на свадьбе его брата. Но когда Эллиот приходит, я хочу, чтобы его руки и прохладный влажный воздух были на моей коже, а не на мятом шелке моего платья. Каждый раз, когда мы прикасались друг к другу, мы были в основном одеты.

Я тянусь назад, расстегиваю молнию, сдвигаю бретельки с плеч и быстро избавляюсь от крошечного бюстгальтера без бретелек. Мое платье падает до талии.

Его рот там, и его слова одобрения — за тепло и сладость меня, за ощущение моей груди на его языке. На моем животе царапается его распахнутая накрахмаленная рубашка, и внутри я чувствую, как он поднимается, чувствую, что ему нужно больше, чем то, что он получает, и его руки находят мои груди, держат их для его открытого рта.

Мы снова достигаем крещендо, теперь быстрее, я подпрыгиваю на нем три, четыре, пять, шесть раз.

— Блядь.

Он кусает меня, дико.

— Да.

Эллиот останавливает меня, когда его железная хватка опускается на мои бедра, и он впивается в меня, его рот открыт, зубы обнажены на моей груди.

Это оставит след.

Но даже после того, как он закончил, он проводит зубами взад — вперед, языком поглаживая тугую вершину, успокаивая место своей нежной атаки. Я чувствую, как он все еще спазмирует. Его дыхание — это сильные толчки воздуха о мою грудь.

Мои пальцы путаются в его волосах, прижимая его к себе. Его руки скользят по моей коже, обхватывая мою спину, прижимая меня к себе.

Он кончил в меня.

Он все еще внутри меня.

Что мы только что сделали?

И как я так долго обходилась без него?

Занятие любовью с ним вдруг кажется жизненно важным, как воздух, вода и тепло.

Он ожидающе поворачивает свое лицо к моему, и стоит лишь немного сдвинуться вперед, чтобы мой рот встретился с его ртом в этом новом, ленивом облегчении.

Это одновременно знакомо и чуждо. Его кожа грубее от щетины, его губы крепче. Внутри меня, я знаю, он толще.

Я начинаю сдвигаться с него — беспокоясь о том, что могу испортить его смокинг, — но он держит меня крепко, прижимаясь бедрами к моим. — Еще нет, — говорит он мне в губы. — Я хочу остаться здесь. Я все еще не верю, что это происходит.

— Я тоже. — Я теряюсь в ленивых движениях его языка, в крошечных поцелуях, которые переходят в более глубокие.

— Возможно, я захочу сделать это снова.

Я улыбаюсь. — Я тоже.

Он перемещает свой рот на мою шею, его левая рука поднимается, чтобы коснуться моей груди.

— Это странно, — начинаю я, — что я чувствовала, будто занимаюсь сексом с кем — то новым и старым одновременно?

Это заставляет его рассмеяться, и он наклоняется, целуя мою грудь. Наклонившись назад, он шепчет: — Хочешь узнать кое — что еще более странное?

Мои глаза закрываются. — Я хочу знать все.

И впервые за последние десять лет я действительно хочу.

— Прошли годы, прежде чем я был с кем — то, кроме тебя. Ты была единственной женщиной, с которой я был, пока я не стал… ну, долгое время.

Его слова ударяют в глухую стену моей сексуальной дымки, а затем ужас наваливается на меня, как чернота.

— Я любил тебя всю свою жизнь, — продолжает Эллиот, его губы прижимаются к моей ключице. Медленно я открываю глаза, и он смотрит на меня сверху. — По крайней мере, с той минуты, как я начал думать о любви, сексе и женщинах.

Он все еще внутри меня.

Он улыбается, и лунный свет ловит острый угол его челюсти. — Я никогда никого не хотел так, как тебя. Прошло много времени, прежде чем я захотел кого — то еще, физически, вообще.

Это немного похоже на то, как будто находишься в глазу торнадо. Вокруг меня все происходит, но внутри моей головы так тихо.

В ответ на мое молчание его глаза сначала расширяются, а потом закрываются. — О, Боже мой. Я только что понял, что я сказал.

Тогда: Понедельник, 1 января

Одиннадцать лет назад

Сразу после Ричмондского моста я позвонила Эллиоту, слушая через динамик, как телефон звонил и звонил, и в конце концов перешел на голосовую почту. Примерно через десять минут после начала поездки мне пришло в голову, что я не знаю, где в городе живет Кристиан, и не знаю, как долго Эллиот будет там. Было уже больше часа ночи — возможно, он просто дома, в постели, и я не смогу добраться до него, не разбудив весь дом.

Впереди темнело шоссе 101, усеянное изредка горящими задними фонарями других машин. В остальном оно было пустым, лишь кучки водителей выезжали на шоссе и съезжали с него вокруг маленьких городков: Новато, Петалума, Ронерт Парк… В Санта — Розе я снова попыталась позвонить, и на этот раз ответил незнакомый мужской голос.

— Телефон Эллиота. — На заднем плане раздался шум, пьяный и буйный.

Я почувствовала кислое сочетание облегчения и раздражения. Было почти два часа ночи, а он — или, по крайней мере, его телефон — все еще был на вечеринке?

— Эллиот где — то здесь? — спросила я.

— Кто звонит?

Я сделала паузу. — Кто отвечает?

Парень вдохнул, и его ответ прозвучал сдавленно, как будто он только что принял огромную дозу чего — то. — Кристиан.

— Кристиан, — сказала я, — это Мейси.

Он выпустил длинный, контролируемый вдох.

Кто — то на заднем плане издал резкий звук — Чувак.

— Да, — подтвердил я, — его девушка, Мейси.

— О, черт. — В трубке стало тихо, приглушенно, как будто кто — то держал там руку. Когда он вернулся, он сказал просто: — Эллиота здесь нет.

— Он пошел домой без телефона? — спросил я.

— Нет.

Сбитая с толку, я спросила: — Так как же его нет, если ты знаешь, что он не уходил домой?

— Мейси. — Медленный, пьяный смех, а затем: — Я слишком высоко, чтобы следить за этим.

— Хорошо, — сказал я спокойно, — ты можешь просто дать мне свой адрес?

Он назвал адрес на Роузвуд Драйв, добавив: — Второй дом слева. Ты его услышишь.

— Крис, — запротестовал кто — то на заднем плане, — не надо.

Кристиан издал еще один негромкий смешок. — Какое мне, блядь, дело?

А потом он повесил трубку.

Дом Кристиана был новым и поэтому большим для Халдсбурга, построенного в стиле ремесленников, расположенного на холме с видом на виноградник. Он был прав: я услышала это, как только свернула на его улицу. Машины заполонили длинную подъездную дорожку, беспорядочно расходясь к обочине. Я припарковалась на первом свободном участке улицы, через несколько домов. Застегнув на платье пуховую куртку, я оставила туфли на каблуках в машине, взяла из багажника шлепанцы и поплелась обратно на холм.

Казалось глупым даже стучаться. Дверь была слегка приоткрыта, шум лился наружу, поэтому я просто протиснулась внутрь, переступая через широкую кучу обуви, которая казалась парадоксально продуманной, учитывая состояние остальной части дома. Почти на каждой плоской поверхности валялись банки, бутылки и выкуренные косяки. Из коридора доносились звуки музыки и телевизора. На диване в гостиной двое парней отключились, а третий сидел с игровым контроллером в руке и играл в Call of Duty.

— Вы не видели Эллиота? — спросила я, крича поверх грохота вымышленной стрельбы.

Парень поднял голову, посмотрел в сторону кухни, а затем пожал плечами.

Я направилась на кухню.

Помещение было огромным и представляло собой полную катастрофу. Напитки из блендера пытались приготовить и бросили. Пирамида из пивных банок стояла на прочном мраморном острове, окруженная венком из сломанных чипсов, размазанной сальсой, дорожкой из M&M's. В раковине стояла помятая стеклянная посуда и высокий кальян.

— Он наверху, — сказал кто — то позади меня. Я повернулась и узнала Кристиана по фотографиям на столе Эллиота. Он был высоким — не таким высоким, как Эллиот, но шире, с непродуманной козлиной бородкой и пивным пятном на футболке Chico State Wildcats. Его глаза были налиты кровью и расширены почти до черноты. С его стороны на меня широко раскрытыми глазами смотрел другой парень, выглядевший так, будто его сейчас стошнит. Это был Брендон.

Два лучших друга Эллиота.

— Наверху? — повторила я. Кристиан поднял подбородок в кивке, перекатывая зубочистку с одной стороны рта на другую.

— Он действительно пьян, — сказал Брендон, следуя за мной, когда я повернулась, чтобы выйти из кухни и направиться наверх. Его голос становился все более отчаянным, когда моя нога ступила на первую ступеньку. — Мейси, я бы не стал. Я думаю, он был болен.

— Тогда я отвезу его домой. — Даже для меня самой мой голос звучал пусто, звонко, словно его воспроизводили динамики в дальних углах сводчатой лестницы.

— Мы привезем его домой. — Брендон нежно обхватил мой локоть. — Пусть проспится.

Мой пульс бился в горле, в висках. Я не была уверена, что найду… но нет, это не совсем верно. Думаю, я знала. Я понимала лаконичную ухмылку Кристиана и гудящее беспокойство Брендона. Оглядываясь назад, трудно сказать, была ли я прозорлива, отправляясь туда, или это было так очевидно.

— Я бы просто отправился домой, Мейси, — умолял Брендон. — Когда он проснется, я попрошу его позвонить тебе.

Его голос продолжал гудеть на заднем плане, следуя за мной по лестнице до единственной закрытой двери в самом конце коридора. Я вошла внутрь и остановилась.

Длинная нога свешивалась через край не заправленной кровати. Ботинки Эллиота были все еще надеты и завязаны, но его джинсы и боксеры были на коленях, а рубашка засунута под мышки, обнажая линии груди и темный след волос на пупке.

Брендон был прав: Эллиот был в отключке.

Но и Эмма лежала обнаженной на его торсе.

Я сделала шаг назад, прямо в грудь Брендона.

— О, Боже, — прошептала я.

Я и раньше знала, что такое разбитое сердце, но это было совсем другое ощущение, словно зажженную спичку поднесли к окровавленному органу внутри, держали ровно, терпеливо ожидая, пока он высохнет, затвердеет в уголь, загорится.

Я люблю тебя так чертовски сильно.

Я люблю тебя, я вожделею тебя и хочу тебя.

Я люблю тебя как человека, с которым хочу быть вечно.

Ты выйдешь за меня замуж?

— О, мой Бог.

— Мейси, это действительно не то, что ты думаешь, — сказал Брендон, положив руки мне на плечи. — Пожалуйста, поверь мне.