Папа для двойняшек

Глава 38

Семь лет назад

Тимур очнулся в незнакомом месте. Обвёл мутным взглядом пространство. Кажется, это гостиничный номер. Голова гудела, горло драла сухость, губы зашершавели. Он был один, но, судя по всему, совсем недавно тут был ещё кто-то. Гаджиев вопреки обыкновению был обнажён. В комнате витал специфичный и не самый приятный запах. Дотянувшись до бутылочки с водой, которая, казалось, так и ждала, чтобы её выпили, он опорожнил почти всю и только тогда почувствовал себя почти живым.

Когда Тим откинул одеяло, к горлу подступил приступ тошноты. Что за… На постели виднелись бурые пятна и следы семени. Оглядев себя, он увидел на груди и плечах небольшие синяки, будто кто-то впивался пальцами в тело. На спине, судя по ощущениям, ныли непонятные полосы, кажется, следы чьих-то ногтей. Представшая картина (и в частности перепачканная простыня) напугали и заставили подумать о самом худшем.

«Я кого-то изнасиловал…»

Эта мысль, возникшая в сознании и вонзившая в мозг раскалённые иглы отчаяния, не давала покоя, она убивала. Да, иного не надо. Если бы всё было по согласию, девушка бы не сбежала, оставив его одного. Может, она вообще сейчас приведёт сюда полицию, чтобы взять обидчика с поличным?

«Какого чёрта?! Как я мог? Как мог, если люблю Виолку?»

А вдруг это была она? Но нет, не может быть. Виола бы ни за что не далась, расцарапала бы ему фейс, но сделать с собой ничего не дала. Она же его на дух не переносит, разве позволила бы к себе прикоснуться? Тогда кто, на кого он обрушил своё неудовлетворённое желание? И почему? Он ведь набрался храбрости и, наплевав на гордость, собирался этим вечером признаться Виоле. Да, именно этим вечером, когда рядом с ней не будет этого ублюдочного Ланина и когда позади унылая школьная жизнь, а впереди новые горизонты…

А вдруг таки признался, но она отказала? И тогда со злости решил замутить с кем-то из девчонок? Да что за бред?! Ни с кем бы не замутил, кроме неё… Почему тогда в голове пустота? Почему Тимур ничегошеньки не помнит? Он ведь не пил ничего, кроме трёх глотков шампанского и стакана сока, да и вообще непьющий. Мысли зашевелились в мозгу, пытаясь отыскать разумное объяснение произошедшему. С трёх глотков шампанского до потери сознания не пьянеют, тогда… Неужто сок? Какая-то тварь что-то подмешала ему в сок?

Гаджиев от души выругался. Мразь… Если он найдёт эту скотину, живьём в землю закопает! Руки-ноги переломает и… Но… Вспыхнувшая догадка показалась ещё более отвратительной, чем предыдущая. А что, если это не он, а его изнасиловали? Охотниц затащить Тимура в постель было предостаточно. Ему столько девочек глазки строили, они же не знали, что Городецкая давно и надёжно поселилась у него в душе и поедала его изнутри одним своим присутствием. Просто сидела за соседней партой через проход — и убивала тем, что была не рядом, не с ним.

А теперь какая-то озабоченная шлюшка решила добиться своего таким вот скотским способом?! Этой ночью кто-то его лапал, наслаждался, имел в своё удовольствие, воспользовавшись беспомощным состоянием… Гаджиев всегда был очень брезглив, не любил, когда его трогает кто попало, да и сам прикасался лишь к тем, кому хоть немного симпатизировал. В детском садике на утреннике даже не подал руку толстой девочке в очках, и в итоге все дети, кроме них, шли по парам. Больше его с этой девочкой (он теперь даже не помнил, как её звали) не ставили. А в дальнейшем он всегда сам выбирал, с кем стоять в паре.

«Тобой попользовались, Тим, ощущаешь?»

И это после того, как он надеялся, что первый раз у него будет с Виолкой! Новый приступ тошноты, подступивший к горлу, заставил на подкашивающихся ногах добраться до унитаза и опорожнить в него скудное содержимое желудка. От этой неприятной процедуры полегчало, но лишь немного. Глянув на себя в зеркало, Тимур почувствовал отвращение и поспешил отвернуться. Такой жалкий, осунувшийся, отыметый какой-то похотливой мразью, даром что у неё это был первый раз… Потому что, мать-перемать, у него тоже первый!

Прополоскав рот, он вернулся в комнату, чтобы допить остатки воды. Что делать-то теперь? А если вот-вот и правда нагрянет полиция? Тогда на будущем можно ставить жирный крест. Мля, кому же Тим так дорогу перешёл? Или кому настолько захотелось его поиметь? Ладно, сейчас нужно свалить отсюда как можно скорее и всё обдумать. Если его загребут, думать будет поздно, придётся на зоне петушиться.

Стащив с постели испачканную простыню и пододеяльник, Гаджиев свернул их и обратил внимание на белоснежную скатерть, на которой тоже виднелся багровый след. Какого чёрта была испачкана ещё и скатерть, он не знал, но решил забрать с собой и её. Нужно замести все следы, которые возможно. Решив не задерживаться в номере ни на секунду, Тим поскорее натянул выпускную одежду, хотя для начала было бы неплохо принять душ. Но фиг с ним, не с руки, надо уносить ноги. Запрятав скатерть с постельным бельём под выпущенную из брюк рубашку, Тимур протёр снятой с подушки наволочкой все места, к которым прикасался или мог бы прикоснуться в бессознанке, и, забрав с собой и её тоже, со всеми возможными предосторожностями выскользнул из комнаты.

Судя по розовевшему за окном небу, скоро взойдёт солнце. Надо спешить и испариться отсюда до того, как веселящийся в зале народ отправится всей компанией встречать рассвет. Пробираясь к чёрному ходу, Гаджиеву не повезло столкнуться с Петрушевичем, одним из одноклассников, который, судя по запаху, выходил покурить. Тот был навеселе и широко улыбнулся Тимуру.

— О, Тимка, как жисть? — Костян слегка покачнулся. — Ты где пропадал?

— Спал под кустом, — буркнул Гаджиев. — А Виолетта… — он сглотнул. — Где она?

— Виолка? Эм-м… давненько её не видел, — на лице Петрушевича появилось подобие мыслительной деятельности. — А-а-а, кажись, её партнёр забрал и они вместе утопали… Он же всегда её забирает с дискотек, сам знаешь. А зачем она тебе понадобилась?

— Да так, спросить кое-что хотел… — отмахнулся Тимур. — Ты иди, иди, а то народ тебя обыскался, наверное…

— Угумс, — размашисто кивнул одноклассник и шатающейся походкой направился к шумному залу.

А Тим, держась за стеночку, выскользнул на улицу и, будто преступник, двинулся дворами в противоположном от дома направлении. Отойдя настолько далеко, насколько позволяло паршивое состояние (на небе уже появилось солнце), он выбросил постельное бельё и скатерть в один из мусорных баков, предварительно как можно незаметнее оглядевшись, нет ли свидетелей.

Избавившись от отвратной ноши, Тимур практически не ощутил облегчения, потому что следы этой тварьской ночи были не только на белье, а и на нём: на теле, в сердце, в душе…Очередная волна тошноты (которая уже за это утро?) накатила неотвратно и вынудила опорожнить в кусты остатки желудочного сока, из-за чего в горле теперь горчило и пекло, а отвращение к себе самому, кажется, достигло пределов.

Значит, сегодня с ним и правда была не Виолка… Проклятье, тогда кто?!

Спустя время Тимур очень жалел, что сразу не пошёл разбираться, кто подстроил ему такую подлянку. Может, ничего путного и не узнал бы, но попытаться стоило… Впрочем, тогда, тем утром, им владели паника, растерянность, страх и ужас произошедшего. Хотелось убежать, отрешиться, смыть с себя все следы, выбросить шмотки… и чтобы никто не трогал…

Да и вообще, что ему было делать? Идти в полицию и заявить «Я кого-то изнасиловал, а кого — не помню. И вообще ничего не помню, может, и не насиловал. Или это меня изнасиловали…»?! О да-а, ему бы с удовольствием пришили нераскрытые изнасилования во всём районе и закрыли до конца дней.

Пока шёл домой, Тимуру казалось, что все прохожие знают, что с ним произошло, что у него это на лице написано. Так и до паранойи недалеко. Кое-как добравшись до родной обители, он тихонько, чтобы не разбудить семью, проскользнул внутрь, надолго заперся в ванной и драил себя мочалкой, пока не порасцарапывал кожу, желая смыть чьи-то тварьские прикосновения. А когда думал, что какая-то шалава, возможно, рассказывает подружкам, как повеселилась нынче с неприступным Гаджиевым, блевать хотелось с новой силой. Однако подобное «перемывание косточек», наверное, было бы даже не самым худшим исходом, потому что до самого вечера он со страхом ждал, что в дверь вот-вот позвонит пара дюжих полицейских…

Но нет, покой его семьи, которая по-домашнему, с обильным застольем, чествовала выпускника, никто не потревожил, а его полупришибленное состояние списала на бессонную выпускную ночь и волнение перед вступительными экзаменами. Хорошо, что его в таком состоянии не видит Ленка, она бы точно хай подняла и попыталась выпытать о произошедшем, а ему пришлось бы нагрубить, потому что рассказывать об этой ночи он не намеревался никому и никогда.

Хотя… Чёрт, а вдруг все уже знают и смеются у него за спиной? Что если он будет ходить и ни о чём не подозревать, а народ примется активно перемывать ему косточки? И ведь ни одна сволочь в лицо не скажет, такое обычно обговаривают за глаза. Как теперь на улицу выйти? И стоит ли выходить? Сумбур в душе, сумбур в голове…

Воспользовавшись отмазкой, что всю ночь был на ногах, Тим почти на весь день заперся в своей комнате и вышел только для того, чтобы пару раз куснуть котлету за праздничным столом, дабы мать не волновалась, а потом снова вернулся к себе, подальше от гомона братьев и сестёр. Хорошо, что у них большой частный дом и у каждого есть своя комната. Если бы жили в квартире и пришлось делить спальню с кем-то из братьев, Тимур бы домой не пошёл, а перекантовался где-нибудь подальше от людей.

В итоге после напряжённых размышлений, ворочания на кровати и попутного ожидания прихода полиции, он принял единственно верное решение. Уехать. Свалить подальше из этого города. Отправиться туда, где его не знают, где никто уж точно не станет смеяться, перешёптываться и сплетничать. А Виола… Вдруг она узнает? Или уже знает? Он же ей в глаза посмотреть не сможет. Тим лучше сдохнет, чем увидит в её взгляде насмешку, жалость или даже сочувствие…

— Мама, отец, я еду поступать в столицу, — собрав остатки мужества, сообщил Тимур на вечернем семейном совете, приготовившись к буре, потому что родители уже расписали его жизнь на несколько лет вперёд. Особенно Гаджиев-старший.

Мама только охнула и посмотрела на папу, а тот сдвинул брови и прошил Тима одним из тех взглядов, от которых даже старшие братья, которые давно женаты и сами стали отцами, неизменно вздрагивают. Но Тимур не опустил глаз, буравил главу семьи ответным взглядом, потому что пути назад нет, ему надо уехать… или он потеряет себя.

— Что случилось? — брови отца всё ещё предвещали грозу. — Наделал глупостей на выпускном?

Оттого, что Гаджиев-старший зрит в корень, Тиму стало совсем плохо. Пришлось выкручиваться, привести доводы, которые бы его устроили, сыграть на гордости…

— Я понял, что здесь для меня слишком мелко, мне тут тесно, — нашёлся Тимур. — Я хочу двигаться дальше, а то так и завязну в этой трясине, соперничая со слабаками. В столице куда больше возможностей, а тренера — мастера своего дела с мировым именем… Если я мужчина, то должен стремиться вверх, а не довольствоваться малым.