Папа для двойняшек

Глава 44

Тимур был искренен, Виолетта ясно это видела. Как и сказал, он действительно раскрыл перед ней душу. И тем сложнее ей было сказать то, что собиралась, но промолчать в данном случае нельзя.

— Тимур, скажи, ты понимаешь, что сам виноват в моём к тебе отношении? — она заглянула в его беспокойные глаза. — Нельзя делать что вздумается с человеком, который тебе дорог. Как бы ты ни был зол, как бы ни сгорал от ревности, нельзя топтать и плевать в душу, стремясь ударить побольнее. И не важно, из мести это или от желания обратить на себя внимание… Если бы не поддержка Яра, если бы я была более слабой, то ты растоптал бы, — Виола непроизвольно вздрогнула. — Так сказать, любя. Но не любовь это. Одержимость, возможно, страсть, но не любовь, — качнула головой в отрицательном жесте. — Любовь — это когда берегут, когда себя отдают без остатка, когда самому больно, но ты улыбаешься, чтобы успокоить того, кто дорог. И если все против тебя, тот, кто любит, станет на твою сторону, а не будет травить вместе с остальными… или даже сильнее, чем они, потому что знает твои слабости. А ты травил и бил по больному так, как никто другой.

Гаджиев опустил голову:

— Прости…

— Тимур, ты юность мою в ад превратил, понимаешь? — Виолетту слегка понесло, но она и не думала останавливаться. — А Яр спас, спас в тот самый момент, когда я после выпускной ночи и известия о беременности руки на себя наложить хотела. Не отвернулся из-за случившегося, детей моих как родных принял, поддерживал и помогал выбраться из серьёзнейшей психологической ямы и ждал… всё это время меня ждал, слышишь? Не принуждал и не настаивал, а был рядом и просто ждал. А ты так смог бы?

— Я понял… — Гаджиев выпустил её ладони, но руки не убрал, стиснул кулаки на столе. — Без шансов, да?

— Я… не знаю, — призналась она. — Честно, не знаю! В голове, в сердце, в душе… у меня по всем фронтам полный сумбур, я не представляю, как теперь жить со всем этим… и как научиться воспринимать тебя по-другому… Тем более после возвращения ты снова продемонстрировал мне далеко не самые лучшие стороны характера и даже опустился до шантажа…

— Да, ты права: я был полным идиотом и сам всё испортил. Но… хотя бы простить меня когда-нибудь сможешь? — допытывался Тимур.

— Уже простила, — заверила Виола, чувствуя, что ему очень важно это услышать. — Поэтому успокойся и хватит себя казнить. Как оказалось, мы с тобой в одной лодке. Это пока всё, что я могу тебе сказать…

— Спасибо и на том… — обронил он, схватил недопитую бутылку и вышел из беседки.

Пока Гад допивал алкоголь и пинал ногами снег, обрушивая на невидимого собеседника потоки брани, Виолетта написала сообщение Яру, что задерживается и приедет на такси. Не хватало ещё, чтобы он сходил с ума от беспокойства. Хотя муж всё равно будет беспокоиться и наверняка не ляжет, пока она не приедет. А может, вообще поедет её искать, с него станется. Мол, почему ненаглядная ему не звонит, а пишет? И она ли вообще пишет? Так что Виола приписала: «Смотри на браслет и жди меня…» Ведь о браслете только они вдвоём знают.

Ей отчаянно хотелось плакать, но она сдерживалась. Потому и не звонила благоверному: он услышит её голос и всполошится. И так тяжело было смотреть на мечущегося Тимура, который был по-прежнему расхрыстан и чья бутылка уже опустела, а ноги явно подкашивались. Вскоре он переместился в соседнюю беседку и больше не вызывал любопытных взглядов у редких прохожих. Какое-то время сидел, раскачиваясь взад-вперёд и что-то бормоча, потом уложил голову на стол, подперев руками. Угу, умаялся и приготовился спать. Пора вызывать такси. Хоть бы по пути не буянил…

Виолетта вызвала машину и подошла к дремавшему однокласснику. В свете ночных огней его лицо выглядело осунувшимся. Да, они оба постарели сегодня лет на пять, не меньше. Рука сама потянулась убрать у него со лба выбившуюся из причёски прядку. Всегда такой ухоженный, сейчас Тимур был взлохмачен, что уж говорить о его одежде, которая находилась в беспорядке. Но именно таким, неидеальным, он нравился Виоле даже больше, потому что был живым, настоящим, а не «манекеном».

Горячая волна сочувствия поднялась в ней из самых глубин души. Как же он жил всё это время? Что перенёс? Выходит, его счастливая семья — просто фикция, а Мурат… Он боготворит Гаджиева, да и тот мальчонку просто обожает, а на самом деле Тимур вот уже столько лет дарит любовь замечательному, но всё же чужому ребёнку, понятия не имея, что где-то есть его собственные… которых он, в чём Виола уже убедилась, тоже очень любил бы.

Приехало такси. Виолетта, обняв начальника, с грехом пополам почти взвалила его на себя и тащила до машины, вдыхая пары перегара, но на удивление не чувствовала отвращения. Теперь, когда знала правду, что Тимур не подстраивал ей ловушку, что это чужие проделки, в чём-то стало тяжелее, а в чём-то легче. Они с Гаджиевым, как оказалось, на одной стороне баррикад, а соратникам надо помогать.

В такси Виола снова, как и в школьные годы, любовалась им спящим. Его голова покоилась на её плече, длинные ресницы бросали тени на щёки. Такой спокойный, когда спит, такой мирный… Какая-то невыносимая щемящая тоска сдавила грудь, тоска по чему-то ушедшему… Если бы не подлая шутка одноклассников, они с Тимуром могли бы быть вместе ещё семь лет назад, а если бы не вмешательство Ярослава, то куда раньше…

Что именно Виолетта должна понять после этих ударов (или подсказок?) судьбы? Что Гаду рядом с ней не место? Или наоборот, что даже после стольких испытаний они нашли друг друга и всё выяснили? Да только склеенная кружка никогда не станет новой. Целой — быть может, но до первого испытания. А потом… Не зря говорят: «Где тонко, там и рвётся». Ведь по своей сути Гаджиев практически не изменился. Да, смягчился местами, спрятал рожки, но только временно. А постоянно жить возле действующего вулкана совсем не то же самое, что обитать в тихой и надёжной гавани, где отдыхает душа и можно расслабиться.

Двойняшки — вообще отдельный разговор. Ломать их предыдущую жизнь, приучая к новому папе? Или не трогать и оставить всё так, как есть, перенеся откровения на более поздний возраст? Как поступить? Но Тимур заслуживает того, чтобы с ними общаться, с этим не поспоришь… Господи, что же теперь делать? С собой, с Тимуром, с Яром, с детьми…

— Алло, Лен, — набрала Виола номер Дороховой. — Тимур немного перепил на встрече. Мы в такси. Куда мне ехать? Я его привезу, а ты выйди и забери, пожалуйста.

Хелен назвала адрес и поджидала у ворот трёхэтажного особняка в элитном районе. Рядом с ней стоял рослый охранник. Видимо, его усилиями Тимура и транспортируют в мягкую постельку. Охранник открыл дверцу машины, помог Виоле вылезти, а потом вытащил Гаджиева, пошатывающегося и бормотавшего что-то неразборчивое. Получив отмашку от Лены, он принял на себя вес президента и почти поволок его в дом.

— Я уж боялась, что он с твоим подрался… — обронила Дорохова, когда охранник скрылся.

— Нет, всё не настолько критично, — сдержанно ответила Виолетта.

— Двое идиотов уже который год соперничают из-за одной дуры… — раздражённо выдала Лена. — И почему одним всё, а другим ничего?!

— Если бы ты знала, через что в жизни довелось пройти этой как ты называешь «дуре», говорила бы по-другому, — не смолчала Виола. — И не вздумай завтра утром прессовать мужа! У него сегодня был невероятно тяжёлый вечер.

— И не собиралась!

— Будь с ним помягче, пожалуйста. Тимуру сейчас очень нужна поддержка.

— А знаешь в чём ирония? — с горечью спросила Хелен. — Поддержка ему сейчас действительно нужна, да только не моя, совсем не моя… И мы обе прекрасно знаем, чья именно…

Виолетте нечего было на это возразить, потому что Лена, безусловно, права.

— Тимур всего лишь дважды в жизни напивался. И оба раза из-за тебя… — напоследок припечатала Дорохова и направилась к особняку.

Это было последней каплей. Выплакаться, Виоле срочно нужно выплакаться, иначе… Она снова села в такси, подсчитывая каждую минутку, которая приближала её к дому. Поднявшись на этаж, по возможности тихо отперла ключами дверь и встретилась в прихожей с поджидавшим её мужем, руки которого были сложены на груди. Скользнув по нему опустошённым взглядом, Виолетта уронила на пол сумку, как попало сбросила верхнюю одежду и обувь и устало поплелась на тёмную кухню. Лампочку не включала, достаточно было ночных огней и лунного света.

— От тебя пахнет мужским парфюмом… — нарушил тишину Ярослав, который пошёл следом.

— Пахнет… — почти равнодушно откликнулась она, тяжело опускаясь на стул.

— И алкоголем… — продолжил он.

— И алкоголем, — подтвердила Виола безжизненно.

— Ничего не хочешь мне рассказать?

— Достань, пожалуйста, кокосовый ликёр и рюмку. Или две, если планируешь присоединиться… — опершись локтями на столешницу, она уронила голову в ладони и разрыдалась.

Ярослав вздрогнул, когда раздался первый всхлип. Включил половинное освещение и быстро достал ликёр и две рюмки, обе наполнил наполовину и поставил перед женой. Она подняла голову, потянулась за первой, сделала большой глоток, скривилась, потом сделала ещё пару поменьше и взялась за вторую рюмку. Тогда он поспешил снова наполнить первую.

Виолка пила ликёр и плакала, плакала и пила, а Ярослав молча наблюдал за всем этим, ожидая, когда ей захочется выговориться. Он не знал, что именно произошло, но чувствовал, что без Тимура не обошлось. Только на него у любимой такая реакция и слезопад. И Виола действительно заговорила… Мало-помалу рассказала обо всём, что произошло на этой идиотской встрече выпускников, куда Яр отпустил её скрепя сердце.

Ярик пожалел, что не поехал с ней и не добавил Позднякову несколько пинков. Зря Гаджиева остановили, надо было ещё втащить этой мрази. И в то же время теперь Яр знал, что Тимур в той выпускной истории не злодей, а такая же жертва, как Виола, и это значит…

— И что ты решила? — выдавил он. — Уйдёшь к нему?

— А ты отпустишь? — подняла она на него заплаканное лицо.

— Если ты всё ещё его любишь, то отпущу… — ответил Ярослав после некоторого молчания, почти заставил себя это сказать, хотя в горле стоял ком. — Он настоящий отец… и заслуживает того, чтобы быть со своими детьми. Наверное, во мне сейчас говорит мужская солидарность… Хотя ты же знаешь, что и Стефа, и Стешу я тоже считаю своими.

— А хочешь отпустить? — она заглянула сейчас не в глаза ему, а в душу, и у него внутри всё перевернулось.

— Не хочу отпускать, — Яр стиснул её сильнее. — Не хочу…

— Ну так и не отпускай… — она положила голову ему на плечо. — Никогда не отпускай, держи как можно крепче, так сильно, как только можешь… иначе я могу натворить глупостей… иначе…

И Яр держал…

Остаток ночи они просидели на кушетке в обнимку, и Виолетта то снова начинала плакать, то на время успокаивалась и находила утешение в объятиях супруга, футболка которого уже давно была мокрой от её слёз, потому что она то и дело прятала лицо у него на груди. Под утро Виолу сморил сон, но даже во сне она продолжала обнимать благоверного, потому что его тепло было именно тем, чего недоставало её истерзанной душе…