Ирландские предания

Глава II

Поженили их в спешке, равной желанию владыки; и поскольку он больше не спрашивал ее имени, а она так и не вызвалась назвать его, и поскольку она пошла замуж без приданого и не получила ничего от него, прозвали ее Бекфолой — Бесприданницей.

Шло время, и счастье короля было столь велико, как и предполагали его ожидания. Однако со стороны Бекфолы подобного и быть не могло.

Есть некоторые, чье счастье заключается в честолюбии и положении, и для них возможность стать королевой верховного правителя Ирландии является удовлетворением, которое насыщает желание. Однако ум Бекфолы не довольствовался умеренностью, и казалось ей, что без Кримтанна не обладает она ничем.

Для нее он был светом солнечным от солнца, сиянием в лунном луче; он был благоуханием в плоде и вкусом в меду; и когда переводила она взгляд с Кримтанна на короля, то не могла не замечать, что нужный ей человек не на должном том месте. Она думала, что увенчанный одними только кудрями Кримтанн Мак-Аэд коронован более благородной диадемой, чем все владыки мира. Однажды она так и сказала ему об этом.

Когда Кримтанн услышал эту неожиданную новость, его ужас был так велик, что он подумывал немедленно бежать из Тары; но когда что-то сказано один раз, во второй говорится легче, а при третьем повторении уж слушают терпеливо.

Поразмыслив немного, Кримтанн Мак-Аэд согласился с Бекфо-лой и условился убежать из Тары, и было частью их уговора, что потом они будут жить долго и счастливо.

Однажды утром, когда ни одна птица еще не шевельнулась, король почувствовал, что его дорогая спутница встает. Он глянул одним глазом на бледный свет, который сочился в окно, и понял, что, по правде говоря, его и светом-то нельзя было назвать.

— Даже птицы не поют, — пробормотал он.

Потом обратился к Бекфоле:

— К чему столь ранний подъем, сердце мое?

— Есть у меня дельце, — ответила она.

— Не время сейчас для дел, — умиротворенно молвил монарх.

— Пусть и так, — ответила она и быстро оделась.

— А что за дело? — поинтересовался он.

— Одежду оставила я в некотором месте и надо ее забрать. Восемь шелковых халатов, расшитых золотом, восемь драгоценных брошей из золота чеканного и три диадемы из чистого золота.

— В такой-то час, — терпеливо молвил король, — ложе лучше дороги.

— Пусть и так, — ответила она.

— Кроме того, — продолжил он, — разъезжать по воскресеньям к добру не приведет.

— Пусть приведет, к чему приведет, — ответила она.

— Не подпускать кошку к сливкам или женщину к нарядам — не царское это дело, — сурово молвил монарх.

На все дела и на всех Ард Ри мог спокойно смотреть, взирая на все творимое безмятежным взглядом; однако следует знать, что было одно дело, до предела ему ненавистное, и наказывал он его совершение со всей возможной строгостью, — это было нарушение дня воскресного. В течение шести дней на неделе все, что случалось, могло происходить; это Дермода не касалось, но на седьмой день вообще ничего не должно было происходить, если верховный правитель мог так устроить. Если было то в его силах, он привязал бы птиц к их зеленым ветвям и запретил бы в тот день облакам наполнять поднебесье движением своим и красками. Это правитель разрешал, хотя, быть может, и скрипя зубами, но все прочее, что было под рукой его, чувствовало его власть.

Был у него такой обычай: когда вставал утром в воскресенье, то взбирался на главную возвышенность Тары и смотрел оттуда во все стороны, чтобы видеть, не развлекаются ли где какие-нибудь дивные или сиды его светлости; ибо он напрочь запрещал этим существам пользоваться землей в воскресенье, и горе было тому милому созданию, про которое узнают, что нарушило оно закон его.

Нам неведомо, какое зло он мог причинить дивным, однако во время правления Дермода все по воскресеньям возносили свои молитвы, и сиды оставались на своих холмах.

Можно представить потому, с каким гневом смотрел он на приготовления жены своей в дорогу, однако же, хотя король может все, что может сделать муж?.. И он приноровился спать далее.

— В таком не ко времени деле я не участник, — сердито пробурчал он.

— Пусть и так, — ответила Бекфола.

Она вышла из дворца с одной служанкой, и, когда переступила порог, с ней что-то произошло, но как и каким образом это случилось, сказать трудно; ибо в одно мгновение она вышла из дворца и из мира и на втором шаге оказалась в Дивноземье, но как и сама не знала.

Собиралась она отправиться в Клюэн-да-Хайлех[78], чтобы встретиться там с Кримтанном, но, когда вышла из дворца, уж больше не помнила его.

Перед ее взорами и глазами ее служанки мир представал, каким он всегда и был, и окружали их знакомые им приметы. Однако цель, ради которой они отправились в путь, была уж иной и неведомой, и люди, которых они встречали по пути, были им неведомы, хотя и были им знакомы.

Они отправились на юг из Тары в Даффри, что в Лейнстере, но вскоре сбились с пути и попали в дебри. Наконец Бекфола остановилась и молвила:

— Я не знаю, где мы.

А потом, сидя на ветке, со злобой и ненавистью смотрела она на беснующуюся и рычащую свору внизу

Служанка ответила, что ей это тоже неведомо.

— И все же, — сказала Бекфола, — если мы пойдем прямо, то куда-нибудь да доберемся.

Они пошли далее, а служанка все поливала слезами дорогу.

Надвигалась ночь, серый холод и серая тишина, и объяты они были этим холодом и тишиной; и шли они в страхе, ибо обе не знали и не ведали, что ожидает их.

Когда взбирались они с трудом по шуршащему и шепчущему склону невысокого холма, служанка ненароком оглянулась, а глянув, вскрикнула, махнула рукой и вцепилась в Бекфолу. Та тоже поглядела туда и увидала внизу огромную темную массу, что рывками двигалась вперед.

— Волки! — крикнула служанка.

— Беги к тем деревьям! — приказала ей госпожа. — Мы заберемся на них и примостимся среди ветвей.

Побежали они, а служанка все стонала и причитала.

— Не залезть мне на дерево, — рыдала она, — сожрут меня волки.

Так и вышло.

Однако ее госпожа взобралась на дерево и на ладонь была она от брызг слюны, щелканья и клацанья стальных челюстей. А потом, сидя на ветке, со злобой и ненавистью смотрела она на беснующуюся и рычащую свору внизу, глядела на множество белых клыков в оскалившихся пастях и на разгоревшиеся красные угли в этих мечущихся и рыскающих глазах.